Санчу и последовавшего за ней Хью встретил монах, который провел их в небольшую гостиную, убранную сарацинскими коврами. Слуга зажигал свечи в канделябрах; в камине пылал вновь разожженный огонь; из смежной с гостиной комнаты доносился торопливый шорох.

Наконец появился Арно де Северье, одетый в отороченный мехом халат. Вид у него был заспанный, глаза щурились от яркого света, взъерошенные волосы делали его немного смешным. Разглядев, что перед ним его племянница, он раскрыл рот от изумления. Француз стоял, переводя взгляд с девушки с растрепанными волосами, в мятом мокром платье на молодого человека, у которого под распахнутым камзолом виднелась окровавленная рубаха.

– Господи милосердный, – заикаясь проговорил он. – Доминик! Как ты здесь очутилась? Боже! Но ты же… как твоя болезнь?

– Причиною моей болезни была опийная микстура и ложь. Они хотели заставить меня молчать, не дать рассказать всю правду Мадам, вам, дядя, и всем на свете. – Взволнованный рассказ Санчи о страшной картине, свидетельницей которой она стала в Виндзоре, поверг де Северье в ужас.

Хью опустился в кресло, почувствовав невероятную усталость. Он сидел, стараясь не думать о боли, вполуха слушая быструю речь Санчи и не понимая ни слова. Голова его была откинута, глаза закрыты.

Послышались оживленные женские голоса и шорох шелка. В комнате появилось несколько женщин. С радостными криками они бросились обнимать Санчу и мгновение спустя повели ее к двери.

Хью насторожился. Он смотрел, как уводят его жену, потом нерешительно подался вперед, словно собираясь встать. Ему пришло в голову, что он никогда больше не увидит ее. Но он не знал, какими еще словами можно удержать ее, заставить остаться с ним. И, поняв бесполезность дальнейших усилий, снова откинулся на спинку кресла.

А она даже не бросила на него прощального взгляда. Резкая, жгучая боль пронзила ему грудь. Не почувствуй он, как вновь из раны на плече потекла кровь, то решил бы, что у него разрывается сердце.

– Пусть Божья кара обрушится на меня, если я говорю неправду, – обратился де Северье к Хью, после того как женщины ушли. – Суинфорд одурачил меня. Я не подозревал о его предательстве.

Он принялся расхаживать по комнате. Выражение его лица, на которое наложила свою печать разгульная жизнь, поминутно менялось, отражая разнообразные чувства: скорбь, вину, печаль, горечь. Порой его глаза увлажнялись слезами, а голос прерывался. Несмотря на столь глубокие переживания или по причине их, Хью не очень верил в его искренность.

– Доминик будет в безопасности, никто не найдет ее среди женщин моей свиты, – сказал де Северье решительно и добавил, что его племянница станет большим утешением для Мадам на обратном пути во Францию. – Для такого нежного возраста Мадам слишком много пережила. Иногда она отказывается есть, не может спать. Я боюсь за ее здоровье, за ее рассудок, вы понимаете меня?

В жарко натопленной комнате плечо Хью разболелось еще сильней. Де Северье, заметив, что он морщится от боли, спросил, не послать ли слугу за епископским лекарем. Хью ответил отказом.

Из-за двери доносился слабый звук веселых женских голосов. Де Северье снова заговорил о племяннице:

– Вся вина за то, что случилось с Доминик, лежит на мне. Бедное дитя, ей пришлось столько испытать. Клянусь честью рода де Северье, как только она вернется во дворец короля, все изменится, я приложу к этому все силы. Я в большом долгу перед вами, месье, и готов вознаградить вас за все, что вы для нее сделали.

– Я не искал награды. Единственное, чего я хочу, – это чтобы вы поклялись оградить ее от опасностей, которые могут подстерегать ее в будущем.

– В этом я искренне вам клянусь. Я буду защищать ее, хотя бы это стоило мне жизни, – напыщенно произнес француз. Помолчав немного, де Северье снова спросил: – Не позволите ли послать за кем-нибудь, чтобы занялись вашей раной?

– Нет, – ответил Хью, поднимаясь. От сделанного усилия у него зашумело в ушах. – Мне предстоит долгий путь. Хочу попросить вас об одном одолжении. Не найдется ли у вас бумага и перо?

– Ну конечно. – Де Северье сделал знак маленькому бледнолицему слуге, который неслышно, как призрак, мгновенно встал со стула в углу и принес письменные принадлежности.

Хью с трудом подошел к столу, сел и спросил:

– Какого папу признает ваш король?

– Его святейшество Бенедикта, – ответил де Северье.

Хью принялся писать, быстро водя пером по бумаге. Закончив, он просмотрел написанное, не слишком уверенный в своем латинском, и протянул письмо де Северье.

– Удовлетворит ли это вашу курию?

Де Северье быстро пробежал глазами письмо. Подвижное его лицо выдавало все, что он в этот момент чувствовал. Он поднял голову и сказал:

– Несомненно, удовлетворит. Не предвижу никаких осложнений, и просьба расторгнуть брак будет удовлетворена. Это благородный поступок, месье. Теперь Доминик сможет снова выйти замуж. Вы уверены, что не желаете какого-либо вознаграждения?

– Уверен, – твердо ответил Хью. В движениях его появилась решимость, лицо стало бесстрастным. Он желал только одного – поскорее уйти. Оставался еще Суинфорд. Хью ничего не сказал ни о намерении Нортумберленда похитить королеву, ни о засаде, которая готовилась далеко отсюда, на юге. Он не мог заставить себя довериться де Северье.

У двери Хью остановился.

– Есть еще одно, что вы могли бы для меня сделать, – сказал он, шаря в кармане камзола в поисках кольца.

Наконец он нашел его, поглядел на кроваво-красный камень долгим взглядом, словно в чем-то сомневался, и протянул кольцо де Северье.

– Со временем у Доминик будет много прекрасных драгоценностей, больше, чем я мог бы надеяться предложить ей. Но этот рубин не похож на другие, его цвет глубок и чист. Передайте его ей от меня.

Мартин ждал во дворе, держа лошадей под уздцы.

– Куда теперь, в Эвистоун? – спросил он, передавая Хью поводья его вороного.

– Сперва мы должны посетить еще одно место – Челфордский монастырь.

– Челфордский? – удивился Мартин, поворачивая своего гнедого коня и направляясь за Хью к воротам.

– Да, я все расскажу по дороге.

Небо постепенно светлело. Мартин слушал, что ему говорил Хью. Наконец он покачал головой и спросил:

– Как вы полагаете, что теперь произойдет?

– Кто может сказать? – пробормотал Хью и сунул руку в карман камзола за ключами, которые передал ему Гилберт. Ключи были большие, и он нашел их сразу.

– Держи, они теперь твои.

Мартин поймал брошенные ему ключи.

– Что это?

– Ключи от Обри. Ты будешь там управляющим, по крайней мере до тех пор, пока я смогу балансировать между Нортумберлендом и Суинфордом.

Они ехали не торопясь: времени у них было достаточно. Челфордский монастырь находился всего в четырех лигах к востоку, и Хью намеревался дожидаться там де Северье, ибо решил, что должен взглянуть на Санчу в последний раз, хотя бы издалека. Конечно, это было глупо. Ведь надеяться было не на что, и эта встреча не могла принести ему ничего, кроме новой боли.

Их путь пролегал через деревушку, называвшуюся Фоули. Уже в столь ранний час там кипела деловая жизнь, раздавались крики купцов и скрип колес многочисленных повозок с товаром. Такое же оживление царило и на деревенском рынке. Мужчины и женщины суетились у лавок, открывая их и раскладывая товар; опьяняющий запах еды, готовившейся на открытом огне, плыл в редеющем тумане.

Мартин соскочил с лошади и отправился раздобыть чего-нибудь съестного. Хью остался с лошадьми. Когда Мартин вернулся, Хью спал. Мартин принес хлеба, кусок сыра и небольшой мех вина. Хью промыл вином рану, остальное они выпили.

В стенах Челфордского монастыря всадники увидели больше солдат Суинфорда, чем монахинь, и, пожалуй, еще больше – собак и кошек. Рыжебородый, со шрамом на лице солдат, охранявший двери покоев настоятельницы, подозрительно оглядел Хью, потребовавшего пропустить его к Томасу Суинфорду.