– Похоже, там был человек. Он появился на холме, над дорогой. Может, это был и не человек вовсе, а олень. Деревья были слишком густые, и фигура мелькнула быстро, как тень. Но все-таки мне это показалось подозрительным.

– Это мог быть разбойник, – предположил Хью. – Они любят устраивать засады у дорог.

Хью лучше других знал их повадки. Большую часть юности он служил Ральфу Невиллу, который охотился на разбойников с той же страстью, с какой иные охотятся на оленей и диких кабанов.

Рассказ Румолда лишь усилил беспокойство Хью, которое он испытывал последние часы, не в силах избавиться от ощущения, что за ними следят.

За годы службы у Невилла Хью привык к опасности, к ежеминутному ожиданию нападения, когда сердце начинало бешено колотиться в груди и по спине пробегал холодок. В то время ему нравилось это возбуждение, это предощущение смертельного риска. Но сегодня причину своего беспокойства он увидел в расшатавшихся нервах. И, возможно, напрасно, ибо пустоши и густые леса кишели убийцами и грабителями.

– Ты знаешь, что надо делать, если на нас нападут, – напомнил Хью. Он разговаривал с Румолдом и его людьми накануне вечером и теперь только повторил самое главное.

Больше всего Хью заботила безопасность жены. Он взглянул туда, где под сенью деревьев она сидела со своей служанкой. Он слышал их голоса, перемежаемые пением птиц, выкриками людей и лошадиным ржанием. Он вернулся к разговору с Румолдом. Когда спустя несколько мгновений Хью снова посмотрел в ту сторону, то увидел, как жена и ее служанка спешат к коляске.

Он продолжал разговаривать с Румолдом и Мартином, когда появилась Алиса, торопливо шагающая к нему по высокой траве.

– В чем дело, Алиса? Где госпожа?

– Она хочет ехать в коляске, милорд.

– Почему? – спросил Хью. Его удивление было неподдельным, поскольку Санча несколько дней не отставала от него с просьбой разрешить ей ехать верхом.

– Она плохо себя чувствует, – проговорила Алиса, понизив голос чуть ли не до шепота.

Мартин и Румолд стояли рядом, слушая их разговор.

– Что, заболела? – встревоженно спросил Хью. Больше всего он боялся повторения того, что бывало с ней прежде. Если бы это произошло, он бы винил только себя, ведь это он так непредусмотрительно уничтожил порошок.

– О нет, нет, сэр, – поспешила успокоить его Алиса. – Просто легкое недомогание.

Алиса явно желала уйти от разговора. Так и не добившись от нее вразумительного ответа, Хью решил выяснить все у жены и направился к коляске. Легонько постучав в дверцу, он спросил:

– Ты заболела?

– Нет, – отозвался недовольный голос.

В коляске послышался быстрый шорох. Хью распахнул дверцу. Санча резко повернулась к нему.

– Алиса сказала, что ты почувствовала себя плохо.

– Пустяки, – упрямо ответила она; лицо у нее было бледное и смущенное. – Я прекрасно себя чувствую, – продолжала Санча с тем же упрямством и тут же взмолилась: – Пожалуйста, оставь меня одну!

В результате Хью лишь еще больше преисполнился решимости докопаться до истины. Он уже собирался влезть в коляску, как заметил полоску льняной материи, лежавшую на одежном сундучке. Только тут до него дошло, что таинственная болезнь не что иное, как обычное женское недомогание. Все оказалось так просто. А он-то испугался и навоображал себе невесть что. Не сказав больше ни слова, Хью захлопнул дверцу и пошел обратно, не зная, сердиться ему или смеяться.

Всадники и повозки выстраивались на дороге, готовясь продолжать путь. Лошадей Санчи и Алисы расседлали и вместе с запасными лошадями привязали к повозкам; наконец процессия тронулась. До вечера Хью не покидала тревога. Извилистая разбитая дорога шла лесистыми долинами, и вершины высоких деревьев смыкались над путниками, образуя зеленый свод; солнце едва пробивалось сквозь густую листву, и глубокая тень, которая, несмотря на зной, не давала высохнуть грязи в колеях, дышала влажной прохладой. Порой буйная растительность стремилась совсем поглотить дорогу, и низкие ветви скреблись о бока повозок.

Ближе к вечеру влажный воздух словно сгустился; стало трудней дышать. Собирались облака, и над холмами медленно росла огромная багровая туча, заволакивая закатное солнце. В лесу потемнело.

Мартин подъехал к Хью и, придерживая лошадь, показал на клубящиеся вдали облака.

– Гроза собирается.

– Да, – согласно кивнул Хью и повернулся в седле, чтобы бросить взгляд назад, на растянувшуюся цепочку повозок и всадников. – Вымокнем до нитки, как пить дать, – мрачно усмехнулся он.

Внезапный порыв холодного и влажного ветра пригнул верхушки деревьев, промчался по дороге, взъерошил заросли черники на обочинах, заставив лошадей шарахнуться. Еще больше потемнело. Ослепительная молния вспыхнула на черном небе, и крупные капли застучали по дороге, по листве, лицам людей и вмиг потемневшим бокам лошадей.

Санча смотрела в окошко коляски на разразившуюся грозу. Зрелище разбушевавшейся стихии родило восторг в ее тоскующей душе, заставило забыть о несчастьях, как и о тянущей боли в пояснице, усугубившейся тряской дорогой. За окошком слепяще-белая молния озарила небо; последовал оглушительный треск грома, и Санча воскликнула:

– Алиса, посмотри, как красиво!

Но Алиса испуганно забилась в угол коляски, закрыла уши руками и ничего не отвечала.

Санча смотрела в окошко, упиваясь яростью бури. Сквозь неплотную раму в лицо ей летели брызги.

– Однажды, – возмущенно рассказывала она служанке, – молния едва не убила мать мадам Изабеллы. Подумай только, королеву Франции! – воскликнула она возбужденно. – Королевский павильон раскололся пополам. Обгорел балдахин над ее кроватью! После этого случая грешница – мать Изабеллы стала очень набожной, но ненадолго.

Санча продолжала увлеченно рассказывать историю детства, как вдруг в свете молнии ей почудились фигуры людей, появившиеся среди деревьев. Они словно бы выросли из-под земли. Дикие, ужасные, с перекошенными лицами, они с воем кинулись на путников. Санча не услышала собственного крика, только почувствовала, как трясущиеся руки Алисы схватили ее и тянут от окошка в глубь коляски.

Под хлещущим ливнем Хью и его люди встретили нападавших сверкающей сталью. Лишь немногие из отряда имели военный опыт, большинство были незадачливыми торговцами и безработными ремесленниками. Но они были хорошо вооружены, а дополнительную силу придавала им последняя надежда устроить свою жизнь на Cевере. И тем не менее Хью был поражен их решимостью и отвагой перед лицом смерти.

Атака, сколь яростной она ни была, закончилась так же внезапно, как началась. Под проливным дождем невозможно было оценить количество нападавших. Они просто исчезли, растворившись в ливне и в чаще леса.

Всадники Хью объезжали поле недавней битвы, перекликаясь сквозь шум дождя и раскаты грома. Одна из повозок потеряла колесо в топкой обочине. Лошади скользили на раскисшей глинистой дороге и испуганно ржали. Вспышки молний выхватывали из сумрака застывшие в неестественных позах тела убитых.

Поравнявшись с коляской, Хью крикнул, наклонившись к окошку:

– Вы там живы?

Услышав голос жены, а потом Алисы, он понял, что они перепуганы, но целы и невредимы. Он хотел успокоить их, но рядом остановилась лошадь Румолда и, поскользнувшись, задела крупом его коня. Тот прянул в сторону, но Хью осадил жеребца, натянув поводья.

По лицу Румолда струился дождь.

– Будем их преследовать? Или разобьем лагерь? Они могут повторить атаку! – отрывисто прокричал он сквозь шум дождя и ржание лошадей.

Хью снова осадил коня.

– Разобьем лагерь. Где Мартин? Скольких людей мы потеряли?

– Я здесь, милорд, – отозвался появившийся из темноты Мартин. – Убитых нет, раненых трое, – доложил он, щурясь от брызг дождя, летящих в лицо.

– Тяжело они ранены? – Вспыхнула молния, и Хью почувствовал, как задрожал под ним конь.

Лошадь под Мартином испуганно шарахнулась в сторону, но он повернул ее назад и крикнул: