– Мое почтение!

– Какие люди! - столь же светски ответил милостивым наклонением головы столичный гость. - Чем ваша эпопея кончилась, Василий Яковлевич? Говорят, к вам тоже… цеплялись?

– Отбились, - сказал Смолин с жизнерадостной улыбкой. - Мы, евреи, всегда выкрутимся… Исторически обусловлено.

– Черт знает что. У нас в столице был случай, когда заставили в музее кремневые пистолеты семнадцатого века засверливать - ну, понятно, натуральное гангстерское оружие…

– Да уж, - с неподдельным чувством сказал Смолин.

История, он доподлинно знал, была реальная.

– Нет ли чего интересного на примете?

– Как вам сказать… - ответил Смолин с должной толикой осторожности, на которую в их бизнесе обижаться не полагалось. - Замаячил один отставной морской волк, есть хорошие вещи, кое-что мне по деньгам, но есть и совершенно неподъемное.

Он прекрасно видел, как в Кокиных глазах зажглась характерная алчность. Отставные морские волки в их ремесле считались добычей лакомой. Сплошь и рядом могли приволочь из дальних странствий нечто уникальное - причем туземный продавец, порой случалось, и сам не представлял ценности вещички, которую за смешные деньги впарил заезжему европейцу. Примеров хватает, достаточно вспомнить, как Митя Шубников надыбал старенькую вдову капитана дальнего плавания и в числе прочего стал обладателем сразу трех гавайских королевских орденов, за которые серьезные коллекционеры готовы платить чуть ли не золотом по весу. Ордена, как удалось установить, капитан еще в шестидесятые приобрел за уморительные центы у филиппинского барахольщика - просто так, по блажи, красивые показались цацки. Ох, и поимел с них Митя - ордена к тому же были редких разновидностей…

– Тропинку, конечно, не покажете? - с тонкой, понимающей улыбкой осведомился Кока.

– Как знать, - сказал Смолин. - Сниму сливки, может, и покажу.

– Процентик? Готов…

– Да нет, - сказал Смолин. - Выгоднее взять будущей необременительной услугой в столице…

– Бога ради. Всегда готов.

Смолин весело подумал: что приключилось бы с этим лощеным хорьком, узнай он, что у собеседника покоятся в заначке сразу семь подлинных, родных яиц Фаберже? Яиц Последней Пасхи императора? То-то корежило бы… Интересно, на что мог бы пойти этот субъект ради такого куша?

– Звоните, ежели что.

– Непременно, - кивнул Смолин. - Как там Слава?

Кока печально улыбнулся, понизил голос:

– Ну, не вполне… Однако могло быть и хуже.

Смолин покивал с понимающим видом, они раскланялись и разошлись, как в море корабли.

Справа от входа высились стеклянные витрины. Смолин прошел мимо, не удостоив и взгляда их содержимое - уж посвященные-то прекрасно знали, откуда выпархивают во множестве там представленные уникальные знаки белых армий, редкие монеты и прочая прости господи, галантерея. Качественно выполнены, отрицать нельзя - но с подлинными рядом не лежали (хотя и продаются, как доподлинные). Не в одиночестве Маэстро обитает на просторах нашей родины - да вдобавок поляки нынче шлепают означенные раритеты, как на конвейере…

Покупателей оказалось немного - две дамочки, явно иногородние туристки (не покупатели, а поглазеть) разглядывали витрину с элфэзэшками шестидесятых годов, с провинциальной непосредственностью ужасаясь четырехзначным ценам и вспоминая на перебой, сколько такого копеечного добра они переколотили в детстве. Да еще торчал у стенда с копеечными советскими монетками, навалом лежавшими в картонных коробочках, старый хрен невероятно интеллигентного облика, с видом крутого знатока ворошил юбилейные рубли, на иные зачем-то даже в маленькую лупу таращился.

Натуральная блондинка Вероника при виде Смолина ослепительно улыбнулась. Смолин ей улыбнулся с ненаигранной симпатией. Веронику он всерьез уважал, талантливая была девочка: на вид стопроцентная кукла Барби без единой извилины и наивнейшими глазами, а в действительности умнейшее и циническое создание, с одинаковым мастерством и приобретет уникум за червончик у лопуха-сдатчика, и впарит фуфло, глазом не моргнув, и просто заставит раскошелиться случайного «кошелька» на что-нибудь жутко дорогое, пусть даже и подлинное, но особой антикварной ценности не имеющее. Собственно, она порой на себе магазин и вытягивала, пока Врубель странствовал в иных реальностях в компании зеленого пресмыкающегося…

С немым вопросом во взоре Смолин показал через плечо большим пальцем - туда, где меж высоченными старыми буфетами таилась не сразу и заметная узенькая дверца.

Вероника поджала губки:

– В вертикали. Пока что…

– Никого?

– Никого.

– Тогда я пошел… - сказал Смолин.

Бочком-бочком протиснулся меж добротно отреставрированными буфетами, без стука распахнул дверь и оказался в обширном кабинете. Как всегда у антикваров водится, здесь было в сто раз интереснее, чем в торговом зале, куда далеко не все выставляют. Витрина со знаками и наградами Третьего рейха (каковые на виду держать законом запрещено), куча икон, серебро, интересные картины, а если вон в том шкафу в углу покопаться, то и холоднячок кое-какой отыщется…

Завидев Смолина, Врубель взмыл из-за стола, раскинул руки и издал приветственный рев, после чего рухнул назад в кресло, заметно пошатываясь. В хорошей кондиции пребывал, сразу видно: бумаги сдвинуты кучей на правую сторону стола, а перед хозяином почти опорожненная бутылка коньяка, надо полагать, не первая сегодня и уж определенно не последняя. Закуска, естественно, скуднейшая, как оно обычно и бывает.

– Васька пришел! - возопил Врубель. - Уважаю Ваську! На весь этот долбаный город нас двое серьезных антикваров, я да ты, да мы с тобой…

– Уж это точно, Врубель, - серьезно сказал Смолин, присаживаясь. - Все остальные супротив нас, что плотник супротив столяра, если не сказать хуже…

– Выпьешь?

– С удовольствием, - сказал Смолин. - Я без машины сегодня, настроение поганое, отчего ж не выпить…

Схватив пузатую антикварную стопку, Врубель щедро наплескал в нее коньяку по самые края. Одним махом опрокинув содержимое в рот, Смолин присмотрелся, выбрал на блюдце нетронутый ломтик ветчины и быстренько его сжевал. Он умышленно приперся сюда пешком - знал, что Врубель в загуле, а значит, добрую половину мозгов (если не больше) отключил напрочь. И пьяные с ним посиделки для пользы дела послужат…

Врубель брякнул на стол увесистый нагрудный знак:

– Что скажешь?

Серебро явное, скорее литой, чем чеканный, дубовые листья, немаленький венок, череп, кинжал, пронзающий клубок змей… За борьбу с партизанами, Третий рейх - но что касаемо подлинности…

– А вот хрен его знает, Врубель, - сказал Смолин именно то, что думал. - Ничего с ним непонятно С одной стороны, исполнение поганейшее, с другой, во всех серьезных каталогах уточняется, что под конец войны блямбы эти делались именно что в паскудней-шем исполнении… Был у меня такой однажды. И тот, кто мне его продавал, за подлинность не ручался, и я, продавая потом, ничего не гарантировал… Хрен его маму знает.

– Вот и я так думаю, - глубокомысленно заключил Врубель. - Ну что там? Парнишку своего отмазал?

– Да вроде.

– Мусора, падлы… Хорошо, что меня не было, а то бы тоже под раздачу попал…

– Повезло тебе, - сказал Смолин с видом крайнего простодушия. - Ваше благородие, госпожа удача…

– А я вообще везучий… - Врубель вдруг надолго замер в странной позе, словно мучительно припоминал что-то, потом дернулся, расплылся в загадочной улыбке, воздел указательный палец. - Забыл совсем еще одну штуку тебе показать… Вещь уникальная, возьмешь, не прогадаешь!

Пошатываясь, он поднялся на ноги, сделал два шага в угол, присел на корточки и сдернул порыжевший брезент с чего-то длинного. Выпрямился, держа в руке изрядной длины кремневое ружье, продемонстрировал его Смолину. Смолин взял его, осмотрел: точно, кремневка, увесистая такая бандура.

– Вторая половина восемнадцатого! - гордо возвестил Врубель. - Германия, там написано, клеймы стоят… Только тебе - за сто пятьдесят штук. Бери, наварить можно нешуточно…