– Я его не любила, – сказала она тихо.

Дориан подождал, пока сердце у него чуть успокоится, и только потом сказал:

– Но ты говорила…

– Я помню, что говорила, – сказала она. – Мне он нравился, я уважала его. Нам было хорошо вместе, и, может быть, я даже любила его, но совершенно не так, как тебя. – Последние слова прозвучали так тихо, что их почти не было слышно.

– Так почему же ты лгала мне? – спросил он негромко.

– Я защищалась.

– Ты не желала признаться, что по-прежнему любишь меня?

– Да.

Это было самое тихое «да», которое он когда-либо слышал в жизни. Застонав, он обнял Констанс и прильнул к ее губам.

Сердце бешено колотилось у него в груди, кровь ускорила свой бег по жилам. Ему хотелось овладеть ею сейчас же. Но готова ли к этому Констанс? Не слишком ли он спешит?

Дориан ощутил на вкус мягкие, влажные глубины ее рта, осыпал поцелуями любимое лицо, поймал ладонями мягкие округлости грудей. О небо! Дрожащими от нетерпения руками он расстегнул пуговицы ее блузки, затем – лифчик, любуясь нежными полушариями.

Какое долгожданное блаженство прикасаться к ней!

Склонив голову, он целовал соски, покусывал, щекотал их кончиком языка. Глаза Констанс закрылись, голова откинулась назад, дыхание участилось.

И вдруг боль пронзила его голову, и он понял, что позволил себе слишком много. Проклятье!

– Дориан! – Как всегда, Констанс мгновенно почувствовала перемену в его настроении. – Голова?

– Извини…

– Не надо! – Она ласково погладила его по волосам. Тепло ее руки постепенно снимало боль.

И Констанс почувствовала, когда ему стало легче. Он еще не сказал ни слова, а она уже все знала.

Теперь настал ее черед говорить. Пока они рядом, пока он готов слушать ее… и до того, как они станут окончательно близки, потому что тогда ему будет гораздо трудней уйти от нее.

– Мне тоже нужно сказать тебе кое-что, – сказала она, приглаживая колкий ежик его коротко остриженных волос. Дориана это не портило, даже делало еще более мужественным и сексуальным.

– Если это плохая новость, то я не желаю ничего слушать, – сказал он, закидывая голову так, чтобы видеть ее лицо.

Но Констанс даже не улыбнулась.

– Ты хотел узнать, почему я ушла от тебя. По-моему, и в самом деле важно…

– Конни! – Он сел и поймал ее руку. – С прошлым покончено. Я не хочу вспоминать о нем. Перед нами будущее, и я надеюсь – нет, молюсь о том, чтобы оно было счастливым. И, пожалуйста, больше ни слова!

– Дориан, ты не понял! Я…

И снова он прервал ее.

– Я не желаю больше страдать. И, как мне кажется, ты тоже. Не трави себя чувством вины: мы оба наделали кучу ошибок. Я просто прошу тебя: начнем все сначала.

Констанс вздохнула. Он не давал ей сказать и слова. Но она больше не могла молчать. Оставалось ждать более удачного момента.

В конце недели Констанс, как всегда, отправилась на кладбище. Она сказала Дориану, что едет в Шеффилд, и предложила ему составить ей компанию, но предупредила, что собирается обсудить кучу деловых вопросов с Камиллой.

Положив перед надгробием аккуратный букет розовых гвоздик, она рассказала Мэри о несчастном случае, от которого чуть было не погиб ее отец, и том, что они, ее папа и мама, теперь живут вместе.

Когда она вернулась домой, Дориана там не было. Констанс даже обрадовалась: после посещения кладбища ей хотелось хотя бы несколько часов побыть одной.

… Дориан ни на секунду не поверил, что Констанс действительно собирается к Камилле. Почему, он и сам не знал, просто так ему показалось. Но, не показав виду, он дал ей уехать и последовал за ней. Увидев, куда она направилась, он удивился. Почему она скрыла, что собирается навестить могилу Криса? Он бы это понял и принял: что может быть более естественного, чем почтить память усопших родственников?

Спрятавшись за деревьями, он смотрел, как она встает на колени и кладет у надгробия цветы, а потом, склонив голову, то ли молится, то ли разговаривает с покойником.

Дориан никогда не видел ее такой печальной. Неужели она говорила неправду, утверждая, что никогда не любила Криса? Что это – очередная ложь во спасение? Он ощутил неприятный вкус во рту при одной мысли об этом.

Когда она ушла, он не удержался и подошел к могиле. На надгробии не было ни фотографии, ни цифр, указывающих на годы жизни, ничего вообще. Только скромная надпись: «Мэри, драгоценной моей малышке».

У Констанс и Криса был ребенок! И, как и его собственный, он не выжил.

Когда Дориан вернулся домой, Констанс была уже там. Она казалась печальной и задумчивой, хотя и пыталась скрыть свое состояние. На этот раз он не стал дожидаться подходящего момента.

– Конни, надеюсь, ты простишь меня, но я следил за тобой, когда ты пошла на кладбище. Мне показалось, что ты собираешься совсем не в магазин, и я не удержался… – Побледнев как мел, она опустилась на кухонную табуретку. Ноги не держали ее. – Я видел могилу младенца. Почему ты ничего мне не рассказала? На ее глазах блеснули слезы.

– Я пыталась, Дориан. Но ты не пожелал меня выслушать.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить этот разговор. Последний раз он останавливал ее, когда она начала объяснять причину своего ухода…

– Я знаю, что должна была рассказать тебе обо всем еще тогда, но не могла. Я боялась… Это было выше моих сил, Дориан!

И вдруг истина открылась ему.

– Ты хочешь сказать… – начал он медленно. – Ты хочешь сказать, что Мэри – это мой ребенок?

Констанс кивнула. Не так она представляла себе этот разговор, но все равно была рада, что он наконец-то состоялся.

– И ты боялась сообщить мне об этом?

– Я решила, что ты рассердишься, станешь во всем обвинять меня, как после случая с выкидышем. Я не смогла бы снова пройти через все это. Я… – Сквозь влажную, соленую пелену слез она с ужасом увидела в его глазах искры гнева.

– Я должен был знать! – в ярости бросил он. – Боже, это ужасно, ужасно!

– А каково было мне? – возразила она. – Ничего страшнее я в жизни не испытывала!

– Я должен был находиться рядом, чтобы разделить с тобой горе, – бросил он. – Черт возьми, Конни, я же был отцом! Что, по-твоему, я должен чувствовать сейчас?

– Не кричи на меня, Дориан! – Лицо ее исказилось от муки. – Мне и так нелегко! Подумай об этом, пожалуйста!

– Ты не написала на надгробии даты рождения и смерти! – обвиняющим тоном бросил он.

– Я не хотела, чтобы ты узнал об этом.

Дориан вздрогнул, и на лице его появилось выражение величайшей обиды.

– Сколько ей было, когда она?..

– Всего несколько часов.

– О Господи!..

Он метался по комнате, как пойманный зверь, а Констанс сидела, уронив голову в ладони. Ей было неприятно узнать, что он следил за ней. Она действительно не умела лгать. Но… по крайней мере, теперь он узнал о Мэри.

– Констанс! – Он внезапно остановился. – Ты знала, что ждешь ребенка, когда ушла от меня?

Она кивнула, чувствуя себя преступницей.

– Но почему, черт возьми! Ведь тебе как никогда нужна была моя поддержка.

– Да, но я боялась, – срывающимся шепотом сказала она. – Боялась, что потеряю и этого ребенка, и тогда ты уйдешь от меня. Я знала, как ты хочешь иметь детей. И когда Мэри умерла, поняла, что поступила совершенно правильно.

– Ничего более идиотского в жизни не слышал! – взорвался Дориан. – Я не собирался уходить от тебя, Конни. Я что – чудовище какое-нибудь? Почему ты не позвонила? Почему не послала за мной? В конце концов, ты должна была поставить меня в известность!

– Мне казалось, что так будет лучше, – тихо сказала она.

Дориан снова заметался по комнате, и Констанс испугалась, что у него снова начнется приступ головной боли.

– Я бы хотела выпить чашечку чая, – сказала она. – Если тебе не трудно, приготовь его.

Она надеялась, что, занявшись каким-то делом, он остынет и придет в себя. Но понадобилось еще не меньше часа, прежде чем тема была исчерпана. Дориан хотел знать все, до самых малейших подробностей, и когда он, наконец, успокоился, голова разболелась не у него, а у Констанс.