В тот вечер Фидель больше слушал, чем говорил. «Прямой контакт с людьми из народа, с угольщиками, которые относятся к нему, как к члену семьи, и разделяют его чувства, принес радость Фиделю, – вспоминал участник этой встречи Антонио Нуньес Хименес. – И у нас было приподнятое настроение. Я думаю, что Фидель, придя в самую гущу народа, чтобы отметить Рождество, встретившись с этими мужчинами, женщинами и детьми, проявил свою глубокую любовь к беднякам, которая роднит его с Хосе Марти» [337].
Тем временем в американо–кубинских отношениях продолжали сгущаться грозовые тучи. В январе 1960 года кубинское правительство направило в Белый дом две ноты с предложением о переговорах при условии, что конгресс и администрация США не будут предпринимать действий, способных нанести экономический ущерб Кубе. В ответ правительство США потребовало от кубинцев немедленного возмещения за национализированную американскую собственность в сумме, которую установят сами Штаты. Посол США на Кубе Ф. Бонсал зачастил в Вашингтон. 26 января в заявлении для печати Д. Эйзенхауэр выразил озабоченность в связи с ухудшением отношений между Кубой и США и «последними заявлениями Кастро, в которых содержатся несправедливые нападки на правительство США и некоторых руководителей страны». «Правительство США признает за правительством Кубы право на проведение социальных и экономических реформ, но при этом указывает, что эти реформы должны проводиться при должном соблюдении норм международного права» [338], – говорилось в заявлении.
Параллельно американцы с каждым днем расширяли масштабы подрывной деятельности: организовывались полеты «неизвестных» самолетов над островом, подвергались бомбардировке и обстрелу промышленные центры, главным образом сахарные заводы, перешедшие в руки правительства, а также населенные пункты Кубы и кварталы Гаваны, где находились резиденции членов революционного правительства. 21 января 1960 года двухмоторный самолет типа «Каталина» вторгся в воздушное пространство Кубы и сбросил зажигательные бомбы. В результате сгорел 1 миллион арроб сахарного тростника (арроб – связка, сноп весом в 11,5 килограмма. – М. М.).6 февраля в провинции Камагу–эй в результате бомбежки сгорело 1,2 миллиона арроб тростника. С самолета были сброшены бомбы американского производства. 18 февраля 1960 года над сахарным заводом «Эспанья» в провинции Матансас взорвался американский самолет. Оба летчика погибли, но на месте взрыва удалось найти документы, выданные на имя американского гражданина Роберта Келли Фроста. Карты, также найденные на месте катастрофы, свидетельствовали о том, что полет был предпринят с аэродрома Тамиами, расположенного недалеко от Майами.
Фидель Кастро в тот же день выступил по кубинскому телевидению и сообщил, что в результате этих варварских атак сгорело 19 миллионов арроб сахарного тростника. 21 февраля 1960 года бомбардировке подвергся район Гаваны, где находилась резиденция самого Фиделя Кастро. По счастливой случайности никто не пострадал. 12 мая в 50 милях западнее Гаваны был сбит американский самолет. Позже было установлено, что он должен был тайно вывезти с территории Кубы пять военных преступников.
В общем, американцы давали понять революционному правительству, что решение об интервенции – вопрос ближайшего времени.
4 марта 1960 года случилось событие, ставшее, по сути, точкой отсчета до разрыва американо–кубинских отношений. Правительство Кубы обратилось к нескольким европейским странам с просьбой о поставках оружия для оснащения своей армии. Бельгия и Франция, несмотря на серьезное давление, оказываемое на них американцами, продолжали выполнять контракты, заключенные еще с режимом Батисты, и снабжать кубинцев оружием. 4 марта французское судно «Ле Кубр» с бельгийским оружием на борту пришвартовалось в Гаванском порту. Во время разгрузки на судне раздался сильнейший взрыв. Как позже установило следствие, сначала взорвалась мощная бомба, пронесенная на борт. Она сработала как детонатор, и один за другим стали взрываться контейнеры с оружием. Судно пришвартовалось как раз у причала, рядом с которым находилось много домов и контор. В результате погиб 101 человек – бельгийцы, французы и кубинцы.
Похороны жертв трагедии вылились в мощную акцию протеста против диверсий и террора, который развязали противники революции. 6 марта на траурном митинге из уст Фиделя Кастро впервые прозвучал самый знаменитый лозунг кубинской революции, которым отныне всякий раз будут заканчиваться его выступления: «Patria o Muerte!» – «Родина или смерть!» Фидель заявил, что это преступление не могло быть подготовлено на Кубе, оно задумано за границей, что американские посольства в Англии и Бельгии, а также в других странах предпринимали все меры, чтобы эти страны не продавали Кубе оружие и боеприпасы [339], желая тем самым помешать кубинскому правительству укрепить обороноспособность Острова свободы.
Ответ американцев на обвинения Фиделя последовал незамедлительно. Сначала госсекретарь США Кристиан Гер–тер на встрече с временным поверенным в делах Кубы в США Паттерсоном заявил, что США не несут никакой ответственности за взрыв на Кубе [340]. А 15 марта Фиделю была вручена нота протеста по поводу его заявления о причастности к делу Соединенных Штатов. Следом американский Госдеп отказал в выдаче лицензий американским фирмам на продажу Кубе вертолетов «ввиду политической напряженности».
В беседе с Александром Алексеевым Фидель сказал, что в ближайшее время американцы могут провести целую серию акций против революционного правительства и лично него: террористический акт, вторжение, введение экономических санкций и разрыв дипломатических отношений. Могут устроить провокации против кубинских граждан или американских кораблей. Фидель напомнил, как в 1898 году американцы, ища формальный повод для объявления войны испанцам, взорвали собственный корабль «Мейн», на борту которого находилось 250 моряков [341].
Именно после этого взрыва Фидель Кастро, образно говоря, повернулся в сторону Москвы.
И тут решающую роль сыграло его знакомство с Александром Алексеевым (Шитовым), офицером КГБ СССР, работавшим под прикрытием корреспондента ИТАР—ТАСС. Алексеев, который прибыл в Гавану 1 октября 1959 года, стал своего рода главным посредником между правительством Кастро и советскими властями в процессе восстановления разорванных при Батисте советско–кубинских отношений. После Николая Леонова, познакомившегося с братьями Кастро еще в Мексике в 1955 году, Александру Алексееву предстояло не просто наладить контакт, но и развивать отношения с кубинскими руководителями. Для многих из них он стал настоящим другом.
Именно Алексеев, с присущей классным разведчикам прозорливостью и находчивостью, разглядел феномен Кастро. Используя свой собственный канал связи в Гаване, он сумел убедить свое руководство на Лубянке, а затем и Кремль в том, что с Фиделем Кастро не просто можно, а нужно подружиться, и как можно скорее.
Но обо всем по порядку. В Москве в 1959 году ничего толком не знали ни о Фиделе Кастро, ни об истинных целях кубинской революции. Информация, поступавшая по каналам межпартийной информации от членов НСП, была тенденциозной и отражала мнение обиженных при распределении постов в новом правительстве кубинских коммунистов. «…Смутное представление у нас было перед моим отъездом на Кубу как о самом характере кубинской революции, так и о ее руководителях. Информация о Кубе к нам поступала тогда только от буржуазных, в основном американских агентств, и не позволяла дать правильную оценку происходящим событиям» [342], – вспоминал Александр Алексеев.
Советского разведчика одолевали сомнения. «Все же я не знал, чему верить, а чему нет. Ведь я, как и все, кто хоть немного знает историю Латинской Америки, привык к происходящим там частым государственным переворотам, именуемым революциями, в результате которых не случалось по сути дела никаких социальных перемен радикального характера. Новые правительства, приходившие на смену свергнутым, несмотря на свои широковещательные обещания, проводили ту же политику защиты интересов местной олигархии и продолжали свой путь в упряжке американского империализма.
