Вот как вспоминал о той встрече сам Никсон: «…Было очевидно, что в отношении его (Кастро) визита в Соединенные Штаты его главным интересом было не добиться изменения сахарной квоты или получить правительственный заем, а завоевать поддержку своей политики со стороны американской общественности. Именно его почти рабское подчинение преобладающему общественному мнению – то есть голосу плебса, – а не столько его наивное отношение к коммунизму и его очевидное отсутствие понимания самых элементарных экономических принципов, больше всего тревожило меня, когда я оценивал, каким лидером он станет в будущем. По этой причине я все возможное время пытался настаивать на том, что, хотя у него был большой дар лидера, ответственность лидера – не следовать всегда голосу общественности, а помочь направить ее по правильному пути, не давать народу того, что он думает, что хочет в момент эмоционального напряжения, а добиться, чтобы народ хотел того, что должен иметь <…> Я искренне думаю, что не произвел на него большого впечатления, но он слушал меня и казался восприимчивым. Я попытался представить ему свою мысль в основном с точки зрения того, как его место в истории будет определено отвагой и способностью государственного деятеля, которые он проявит в этот момент. Я настаивал на том, что легче всего следовать за чернью, но что поступать правильно в дальнейшем будет лучше для народа и, конечно, лучше также и для него. Как я уже сказал, он был невероятно наивен в отношении коммунистической опасности и, казалось, ничуть не боялся, что коммунисты, в конце концов, могли бы прийти к власти на Кубе. В наших разговорах о коммунизме я снова попытался выдвинуть аргументы в свете его собственных интересов и указать, что революция, которой он руководил, может обернуться против него и против кубинского народа, если только он не сохранит контроль над ситуацией и не обеспечит, чтобы коммунисты не добились власти и влияния. В этом смысле сомневаюсь, что я добился многого <…> Было очевидно, что, пока я восхвалял такие темы, как свобода слова, прессы и религии, его главной заботой было развивать программы в целях экономического прогресса. Он повторял снова и снова, что человек, работающий на полях сахарного тростника в течение трех месяцев в году и голодающий остальной год, хочет работу, что–нибудь поесть, дом и кое–какую одежду <…> Должен признать, что, в сущности, в его аргументах едва ли было то, с чем я не мог бы не согласиться» [292].

Но, как выяснилось уже гораздо позже, когда достоянием гласности стала записка, направленная Ричардом Никсоном по итогам этой встречи в адрес президента США Дуайта Эйзенхауэра, благодушное расположение Никсона по отношению к Кастро было наигранным. Вице–президент представил довольно жесткую характеристику Фиделя: «Моя оценка его как человека несколько неоднозначна. Однако мы можем быть совершенно уверены в том, что он обладает теми неопределимыми качествами, которые делают его лидером. Что бы мы о нем ни думали, он станет важным фактором в развитии Кубы и, очень возможно, в делах Латинской Америки в целом. Он кажется искренним, но или невероятно наивен в отношении коммунизма, или находится под коммунистической опекой.

Но так как он обладает силой руководителя, о которой я говорил, единственное, что мы можем сделать, это по крайней мере попытаться сориентировать его в правильном направлении. Либо Кастро невероятного простодушного мнения о коммунизме, либо он находится под его властью. Не надо предаваться иллюзиям: это не яростный мятежник подобно Боливару, нам необходимо действовать в соответствии с обстоятельствами» [293].

Фидель Кастро, как выяснилось впоследствии, тоже не питал особых иллюзий в отношении встречи с Никсоном: «Когда Никсон начинал говорить, его было не остановить. Он имел привычку поучать латиноамериканских правителей. Он не набрасывал того, что думал сказать, и не записывал того, что говорил <… > Даже ученику начальной школы не приходилось выслушивать столько уроков сразу о демократии, антикоммунизме и остальных предметах, связанных с искусством правления. Он был фанатиком развитого капитализма и его господства над миром в силу естественного права. Он идеализировал систему. Другого он не воспринимал, не было ни малейшей возможности вести с ним разговор» [294].

Этот «не сложившийся» диалог двух крупнейших политиков, как оказалось впоследствии, наложил отпечаток на дальнейшие отношения США и Кубы. Кто знал, что субъективное мнение Никсона о встрече с Кастро будет по–своему истолковано Эйзенхауэром, который находился под большим влиянием некоторых своих помощников, советовавших президенту «не иметь с барбудос дело».

Кто знает, как бы повернулась история, если бы с Кастро встретился сам Эйзенхауэр и составил бы о нем личное впечатление? Но Дуайт Эйзенхауэр, большой любитель природы и игр на открытом воздухе, встрече с Фиделем предпочел престижный турнир по гольфу в штате Джорджия…

С момента кубинской революции в 1959 году ни один высокопоставленный американский представитель, находящийся во главе Белого дома, так и не посетит Кубу и не удостоится приема у Фиделя Кастро. Единственным исключением станет бывший президент США Джимми Картер, с которым, повторимся, у Фиделя Кастро сложились теплые отношения. Картер посетит Кубу по личному приглашению Фиделя в 2004 году и буквально придет в восторг от успехов, которых Куба добилась в сфере медицины и образования.

Важная пресс–конференция состоялась у Кастро в Вашингтонском пресс–клубе 20 апреля 1959 года. Туда были приглашены не только американские и иностранные корреспонденты, но и представители Госдепартамента и Конгресса США.

Фидель Кастро посвятил значительную часть своего выступления анализу состояния кубино–американских отношений, высказался за необходимость установления дружбы и взаимопонимания между Кубой и США, призвал Соединенные Штаты помочь кубинцам в разрешении внутренних проблем «без опасений и страха» в отношении Кубы. Тогда, в апреле 1959 года, он несколько раз заявлял, что его правительство не намерено конфисковать или национализировать сахарные плантации, принадлежащие американским монополиям, а предложило «законно экспроприировать» неиспользуемые и заброшенные земли для проведения аграрной реформы в интересах бедных крестьян, которая является «основой восстановления Кубы». При этом Кастро указал, что «в ходе осуществления аграрной реформы будет установлен лимит распределения земельных участков» [295]. Тогда мало кто мог предположить, что буквально через год ситуация повернется на 180 градусов и Кастро в ответ на недружественные и провокационные действия американцев эту собственность все–таки конфискует…

На вопрос об отсрочке «свободных выборов» на Кубе Фидель ответил, что в «настоящее время политические партии, дезорганизованные в период тирании», находятся все еще в стадии становления. И подчеркнул: «Если проводить выборы без организаций оппозиционных партий <… > вы не сможете проводить выборы среди голодных людей» [296].

Американские корреспонденты неоднократно пытались вызвать Фиделя Кастро на «диалог о Советах», не скрывали, что хотят выявить некую тайную связь между ним и «коммунистами в Москве». Отвечая на один из таких провокационных вопросов, касающихся советского премьер–министра Никиты Хрущева, Кастро не удержался: «Мы против любой формы диктатуры, будь то диктатура личности или диктатура класса». Он подчеркнул, что Советский Союз и другие страны не предлагали Кубе помощь и что «Куба никого не просила о помощи». Но позже Кастро пояснил, что под диктатурой в СССР он подразумевает не тиранию, а провозглашенную там «диктатуру рабочего класса», и на самом деле не хотел сказать о Советском Союзе ничего плохого.