– Поживем – увидим… – буркнул я.

Этот дом мне показали на фотографии, и теперь я мысленно восстанавливал детали фасада вплоть до четвертого этажа, где нахо-дилась квартира некоего Пинскера, бывшего гражданина России, смайнавшего за бугор два года назад после какой-то аферы с якутскими алмазами. Теперь его звали иначе (ему выправили паспорт в Чехословакии за весьма скромную мзду, как доложили агенты Синдиката), и он снова занялся полукриминальным бизнесом, а заодно служил связником между таинственными "заказчиками" и нашими дурачками, рискнувшими навешать лапшу на уши организации киллеров по укоренившейся при-вычке русских рэкетиров доить двух коров – тех, кто под "крышей", и конкурентов.

Прошел час. Свет в квартире Пинскера по-прежнему не гас, а его гости или охранники и не думали уходить.

– Дьябло! – ругался злой Эрнесто. – Может, высадим дверь квартиры и…

– И заодно посражаемся с нарядом полиции. Не говоря уже о "гостях" Пинскера – не думаю, что они ходят по ночам без "шпалеров". А если входная дверь из металла, то тогда на нашем задании можно будет поставить жирный крест.

– Ты прав… – неохотно согласился Эрнесто. – Твою мать… – Он неожиданно перешел на русский, который когда-то изучал в московском Университете Дружбы народов имени какого-то негра.

От учебы у него остались лишь ностальгия по русским телкам, безотказным и бесплатным, умение глотать водку стаканами и материться почище портового грузчика.

– Что будем делать? – в который раз с тоской спросил Эрнесто, когда часы натикали половину четвертого.

– Прыгать. – Я взял с заднего сиденья небольшой рюкзак со своим снаряжением.

– Как прыгать?

– Не как, а куда. До балкона четвертого этажа.

– Ты в своем уме?

– Не знаю. Как говорят врачи, вскрытие покажет. – Я застегнул "молнию" на своем комбинезоне, похожем на одежду "ночных обортней" – ниндзя, проверил, на месте ли кассета с сюрикэнами, и достал из рюкзака веревку с гуммированным крюком-"кошкой" на одном из концов – отдаленное подобие кэкэцу-сёгэ, хитроумного приспособления из арсенала японских лазутчиков.

– Ты куда? – всполошился Эрнесто, когда я открыл дверцу кабины.

– Туда, – указал я на светящиеся окна четвертого этажа. – Следи за окрестностями. Когда выйду на связь, – я попробовал, как работает миниатюрное переговорное устройство в виде наушников, – дуй к дому под балкон. Я тебя подниму наверх. До этого сиди тихо, словно мышь в подполе. Понял?

– Хочешь подняться по фасаду? – В голосе моего напарника сквозило недоверие. – Мне кажется, это невозможно.

– Если кажется – крестись. Я пошел…

Как я и предполагал, разглядывая фотографию дома, его стены были облицованы настолько гладкими плитами, что за них зацепиться могла разве что летучая мышь. Конечно, я залез бы наверх и по такой стене, но на это потребуется очень много времени. А его-то как раз нам и не хватало: близился рассвет и через час пустынные улицы оживут, взревут моторами машин и заполнятся прохожими.

Я выбрал вариант попроще. Конечно, для человека тренированного. Например, скалолаза, гимнаста. Или мастера хэсюэ-гун.

Я был на балконе четвертого этажа ровно через три минуты. К счастью, в Марселе их не стеклят, как, например, в нашей родной Жмеринке или Вологде. Правда, и не используют для хранения консервированной брюквы или синеньких. Балконы служили скорее украшением фасада, нежели для утилитарных целей. Потому крюк отлично цеплялся за перила, а я, поднимаясь по веревке, не боялся нечаянно задеть горшок с фикусом или самопальную телевизионную антенну, склепанную умельцами из железок, найденных на мусорной свалке.

Балконная дверь была закрыта, в комнате свет не горел. Достав из рюкзака, который я захватил с собой, специальное приспособление в виде циркуля, я закрепил его с помощью пневмоприсоски, а затем аккуратно и практически бесшумно вырезал в стекле алмазным наконечником круглое окошко. Просунув руку в образовавшееся отверстие, я повернул ключ, отворил дверь и проскользнул внутрь квартиры.

Ни Пинскер, ни его гости не спали. Я слышал их возбужденные голоса и звуки музыки. Оставив рюкзак и веревку с крюком на полу у балконной двери, я начал обход комнат жилища. Мне хотелось исключить любые неожиданности, когда я наконец доберусь до теплой компашки бывшего земляка.

Квартира была огромной. Я не задавался целью определить, сколько в ней насчитывалось комнат, но их оказалось уж никак не меньше десяти. Похоже, Пинскер скупил или снял весь этаж. Живут же люди…

В квартире, кроме ее хозяина и гостей, никого больше не было. Я знал, что Пинскер не женат и не держит собак, но как-то не верилось, что в таких больших апартаментах, обставленных дорогой шикарной мебелью, проживает только один человек. По-моему, нормальный индивидуум просто завыл бы на луну от одиночества, слоняясь по холлам, коридорчикам и спальням, как призрак какого-нибудь старинного замка.

Общество во главе с Пинскером почему-то облюбовало одну из спален. Постояв, прислушиваясь, некоторое время у ее порога, я надел маску и потянул за ручку двери.

Картина, открывшаяся передо мной, была просто омерзительной. Я достаточно индифферентно отношусь к различного рода извращенцам, почти у каждого из нас есть какой-то вывих в мозгах, но увидеть шабаш гомосексуалистов в полной его неприглядной обнаженности, да еще и впервые в жизни, было для меня, что называется, громом среди ясного неба. Как раз шел сам "процесс", мужская групповуха, и мне едва не стало дурно при виде потных сплетенных тел. Сам Пинскер был плешивым и рыжеволосым, и его белое рыхлое тело на фоне волосатых гориллоподобных "гостей" казалось дохлой амебой, выброшенной волной на берег и заплутавшейся в живых мхах. Я едва сдержался, чтобы не опустошить обойму пистолета с глуши-телем в это омерзительное месиво человеческих тел, сладострастно стонущее на разные голоса.

Я не стал их окликать, а всего лишь посвистел.

Эффект от моей импровизации был поразительным: раздался вопль Пинскера, заглушивший звуки музыки – эти ублюдки поставили что-то классическое, – и куча-мала рассыпалась, как карточный домик.

Да, эти гомики оказались не простыми любителями сексуальных извращений. Я не успел и глазом мигнуть, как в руках "гостей" Пинскера оказались "дуры" приличного размера; несмотря на порочные инстинкты, дело свое они знали туго и держали оружие на подхвате. Похоже, эти "гориллы" и впрямь состояли при моем "земляке" телохранителями. Так сказать, сочетание приятного с полезным и необходимым.

Никогда я не нажимал на спуск с таким изуверским наслаждением. Когда я поднялся на балкон квартиры Пинскера, у меня и в мыслях не было лишать кого-либо из этой троицы жизни. Нам всего лишь требовалась нужная информация. Хотя я и понимал, что просто отпустить их было верхом глупости и непрофессионализма. Но на этот случай у меня был Эрнесто, большой любитель "пускать красный соус". Однако сейчас все мои сантименты утонули в волне отвращения, и я убил телохранителей не моргнув глазом.

– Заткнись, сука… – угрюмо бросил я воющему по-звериному Пинскеру. – Твоя очередь пока не пришла.

Он захлопнул рот со стуком, как деревянный щелкунчик. Его обезумевшие глаза, казалось, вотвот выскочат из орбит, а висев-ший складками жир напоминал тающий студень, который везут в телеге по ухабистой дороге.

Больше не говоря ни слова, я связал его простынями и заткнул рот. Но прежде чем выйти на связь с Эрнесто, я пошел в ванную и тщательно вымыл руки.

Только теперь я понял, как хорошо родиться в семье мультимиллионера. Чтобы ежегодно позволять себе морские круизы и прочие радости жизни богатых бездельников, изнывающих от скуки.

Киклады были прекрасны. Утро проснулось тихое и умытое ночным дождем. Сверкающее, как голубой бриллиант, небо плавно изливалось в аквамариновые воды; в них отражались прибрежные скалы, поросшие деревьями и кустарниками. "Сидни" покачивалась под легким бризом, словно колыбель младенца, и мне не хотелось даже думать о предстоящей схватке с хитрым и коварным противником, спрятавшимся где-то среди островков, беспорядочно разбросанных рукой древнего гиганта по лазурной глади Эгейского моря. Но служба есть служба, и скрепя сердце я приступил к своим обязанностям командира группы, едва над горизонтом показалось отдохнувшее за ночь солнце. Чего нельзя было сказать о нас – мы дежурили по двое, сменяясь каждые три часа. За исключением Кей – она дрыхла как сурок, пользуясь нашим мягкосердечием, – и кэпа: он проторчал всю ночь у штурвала, подбадривая себя крепким кофе и коньяком, чтобы в случае экстремальной ситуации немедленно сняться с якоря и уйти от возможной опасности.