Послав мне воздушный поцелуй, она выпорхнула наружу, оставив меня в глубоком раздумье.
Действительно, призадуматься было о чем.
Она и впрямь имела потрясающую фигуру; может быть, несколько мускулистую, но это обстоятельство ни в коей мере не влияло на общее впечатление. Меня несколько смутило другое: на ее точеной загорелой спине явственно виднелись светлые полоски шрамов, происхождение которых практически не вызывало сомнений.
Это были следы от ножа. Интересно, как бы она объяснила их происхождение? Наверное, в духе известного анекдота с бородой: шла по лестнице, упала нечаянно на нож, и так еще три раза подряд.
Нет, спрашивать ее на сей предмет я не буду. И не только потому, что негоже будить у сексуального партнера плохие воспоминания, но еще и по другой причине. Которая заключалась в шраме на левом предплечье.
Его я заметил сразу, однако, поначалу не придал своим наблюдениям должного значения. Шрам был от пулевого ранения, но оперирующий хирург видимо имел поистине золотые руки. А может, Лолите сделали пластическую операцию.
Как бы там ни было, но шрам был малозаметен, и только опытный глаз мог определить его происхождение.
Однако, вкупе с отметинами на спине и отменным физическим состоянием Лолиты, он вызвал во мне некоторые, не очень приятные, ассоциации.
Она так лихо вошла со мной в контакт, что я, расслабленный мирной отшельнической жизни, даже не трепыхнулся. Не говоря уже о том, чтобы проанализировать ситуацию, связанную с ее появлением в моей обители. Она просто не дала мне на это времени.
Интересно, ее действительно зовут Лолита? Может быть, может быть… Что ей от меня нужно? Взыграла страсть к приключениям постельного характера? Не исключено. Но и не факт. Ах, одиночество, ах, тоска…
Базар-вокзал, примитивный прием. А ведь сработал… если, конечно, мои выводы не высосаны из пальца.
Черт меня побери! Охламон… Правда, у меня есть смягчающие обстоятельства – от женщин нигде не спрячешься. Из-под земли выроют, если найдет на них такая блажь.
А может я ошибаясь? Может сгущаю краски? Совсем одичал на своем "острове", потому и лезет в башку всякая чушь. Поди, знай… Ладно, пусть все идет, как идет. Поживем – увидим…
В сенцах что-то громыхнуло, и я, поглощенный своими мыслями, подскочил от неожиданности словно ошпаренный. Опять кто-то ведра свалил, только и успел я подумать, вспомнив недавний визит бабы Федоры, который принес нам с Зосимой сплошные неприятности, как в горницу ураганом ворвалась Каролина.
Ее глаза метали молнии.
Глава 16
Я машинально натянул на себя простыню, вспомнив, что лежу на постели, в чем мать родила.
– Ты, ты!.. – У нее явно не хватало слов.
– Ну, я. Между прочим, неприлично среди ночи врываться в спальню к малознакомому, и вдобавок обнаженному, мужчине. Ведь он может подумать Бог весть что.
– Неприлично!? – От возмущения и ярости Каролина топнула ногой. – Это кто говорит о приличиях!?
Человек, который запер меня в погребе и даже не подумал о том, что я голодна и мне хочется на ночь попить чаю. Кстати, уже не ночь, а утро.
– Чаю выпить никогда не поздно. Что касается харчей, то у тебя там хватит их до нового пришествия. А вот убежище ты оставила напрасно. Впрочем, как знаешь, это всего лишь мое личное мнение. Тебе решать.
– Плевать я хотела на твое убежище! И на харчи! Надоело! Все надоело! Уйду я отсюда, понял, уйду. Прямо сейчас.
– Слушай, дорогая, ты чего разбушевалась? Неужели из-за какой-то чашки чая?
– Не твое дело! И я тебе не дорогая!
– Я и не спорю. Ладно, ты не дорогая (но и не уцененная же, согласись) и мне до тебя нет никакого дела.
Хочешь – живи, не хочешь – уходи. Я тебя не приглашал, ты сама изъявила желание поиграть в прятки.
Между прочим, милиционеров давно здесь нет. Я уже об этом говорил.
– Не умничай! Говорил… Ты много чего говорил.
– Какая муха тебя укусила? Завести скандал с утра пораньше – это надо уметь.
– Муха? Это ты называешь мухой!? – Она схватила дамскую сумочку, которую забыла Лолита, и запустила ею мне в голову. – Похабный сатир! Он, видите ли, всю ночь развлекался с какой-то прошмандовкой, а я зубами в холодном погребе щелкала.
– Не груби старшим. И не преувеличивай своих страданий. Нужно было включить обогреватель. Кстати, по поводу чая – едва не забыл: я ведь дал тебе вчера китайский термос с чаем, наполненный доверху. Думаю, что ты не выпила и половины.
– Он думает… – Каролина независимо фыркнула и скорчила презрительную мину. – Я имела возможность видеть, чем ты думаешь.
– Неужели ты подглядывала? Ах, как это неприлично…
Меня распирал смех. Представляю, каково было несчастной Каролине наблюдать через окно за гимнастическими упражнениями, которыми я занимался с Лолитой. Теперь мне стала понятна ярость девушки, не сумевшей совладать со своими нервами. А ведь она ревнует! Вот те раз…
– Кто бы говорил о приличиях.
– В своих страданиях ты сама виновата.
– Как это – сама?
– Нечего было торчать под окнами. Зашла бы – и дело с концом. Мы бы тебе были очень рады.
– Я в групповом сексе не намерена участвовать! – отрезала Каролина. – Это омерзительно.
– Согласен. Но у меня даже мысли такой не было. Посидели бы чинно и благородно, попили чаю…
Каролина уставилась на меня с остолбеневшим видом. Она никак не могла понять, шучу я или говорю вполне серьезно. Я ответил ей взглядом невинного агнца.
– Не-на-ви-жу… – Она произнесла это слово по слогам, сквозь зубы, – и неожиданно разрыдалась.
Я утешал ее, как умел. Каролина никак не могла остановиться, плакала взахлеб, орошая слезами все, что только можно было. Мои носовые платки вскоре стали мокрыми, поэтому пришлось взять полотенце.
Я ее понимал. И даже сочувствовал. Все ее треволнения – праведные или нет, не знаю, и не готов судить – сконцентрировались в отчаяние, выплеснувшееся наружу соленым бурным потоком.
Наконец она притихла, лишь горько всхлипывала. Мы представляли собой идиллическую картину, где-то похожую на известное полотно старинного мастера под названием "Возвращение блудного сына".
Сидя на кровати, Каролина спрятала голову у меня на груди (или несколько ниже – не суть важно) и вполголоса стенала. А я, закутавшись в белую простыню, как брамин-йог, – мне так и не удалось одеться – покровительственно поглаживал ее по голове, стоя перед девушкой в позе заботливого родителя, жалеющего свое неразумное чадо и отпускающего ему грехи. Так продолжалось добрых полчаса.
– Будет тебе… – наконец сказал я строго и отстранился. – Иди в ванную. Горячий душ тебя взбодрит и освежит. А я тем временем приготовлю яичницу… и чай, если не возражаешь.
Она покорно кивнула и скрылась за дверью ванной…
Завтракали мы в полном молчании. Говорить было не о чем. По крайней мере, пока. Каролина сосредоточенно жевала, не поднимая глаз от тарелки.
Мы так увлеклись процессом принятия пищи, что не услышали шагов под окнами. Зосима вошел без стука.
Он был чем-то сильно расстроен. Сняв обувку, – на этот раз мой приятель предпочел бахилам сандалии – он с убитым видом уселся возле двери и начал раскуривать трубку. Зосима даже забыл поздороваться.
– У тебя что-то стряслось? Неужели Машка заболела? – спросил я, недоуменно хмурясь.
– Машка в порядке… – Зосима тяжело вздохнул.
– Только не вздыхай, как беременная корова, а объяснись.
– Дык, я потому и пришел… – Он выпустил клуб дыма. – Беда пришла, Иво…
– Нашел чем удивить. В последнее время беда из нашей деревни и не уходила. Она здесь получила постоянную прописку. – Я искоса взглянул на вялую Каролину.
Удивительно, но на слова Зосимы она почти не среагировала, только мельком посмотрела в его сторону с полным (а может наигранным) безразличием.
– Ну, и в чем она заключается, твоя беда? – Я тоже закурил.
– Ты знаешь, почему к нам врачей прислали?
