Быстро полезла в сумочку за мобильником, но Сурков ее уже опередил. Сам позвонил.

– Ксюха! – зашипел он с азартом. – Давай назад поворачивай. Я возле магазина.

– А что случилось? – опешила она. – И разве можно тебе у магазинов-то светиться? Вдруг кого знакомого встретишь?

– Уже встретил! – хохотнул Сурков и тут же заторопил: – Давай скорее! Не мешкай!

Ксюша почти бегом бросилась обратно. Увидела чуть дальше входа в супермаркет его темную «десятку». Быстро дошла, привычно осмотрелась по сторонам, нырнула на пассажирское сиденье рядом с водителем, захлопнула дверь и только тогда перевела дух, спрятавшись за плотной тонировкой стекол.

– Ну, блин, Сашка, все здоровье потеряешь с твоей конспирацией!

– А с твоей нет? – Сурков тут же полез рукой ей между коленок. – Ты, типа, не боишься на суку свою нарваться!

– Она такая же моя, как и твоя, – возразила с утробным смешком Ксюша, забрасывая сумочку на заднее сиденье.

– Меня она что-то не прописала к себе, а тебя вот прописала! – досадливо прищелкнул языком Саша, заводя машину и выезжая со стоянки.

– Эта прописка, Сашок, рабское клеймо на моем горбу. – Она со вздохом убрала его обнаглевшую руку, уложив ее на рычаг передач. – Стал бы кто еще так перед ней унижаться, как же! А тут приехала глупая девчонка из глухого уральского городка. Смотрит в рот, согласно кивает, улыбается, когда нужно…

– Думаю, что таких, как ты, очень много, деточка. – Сурков, притормозив на светофоре, загадочно ей подмигнул. – И которые не только улыбаются и согласно кивают, но еще и из страха перед ней еще и в койку к ней лезут.

– Да ладно! – недоверчиво фыркнула Ксюша.

Представить себе Марианну в чьих-то объятиях было для нее невыносимо сложно. Разве что Железный Дровосек смог бы стать ей достойной парой. Обнимались бы, поскрипывая металлическими латами своих бронированных сердец.

– Она не способна, мне кажется.

– Не способна на что? – Обычно простецкая физиономия Суркова сделалась невыносимо загадочной.

– На отношения. Она какая-то вся… Ни улыбаться толком не умеет, ни плакать, и любить тоже…

– Зато может заставить любить себя!

– Да ладно тебе! – разозлилась теперь уже Ксюша. – Как можно заставить себя любить?! Скажешь тоже! Мне кажется, даже ради денег сердцу не прикажешь. Можно притворяться, делать вид, ну, я не знаю, но искренностью там ведь и не пахнет, в таких отношениях. Да и некогда Марианне этим заниматься, Саш! Она не верит никому – раз. Она не станет содержать альфонса – два. Да и ее никто не способен полюбить – три! Даже собственная дочь ее ненавидит, а что уж говорить о мужчинах!

– И все же, и все же, и все же, – дурашливо пропел Сурков, вильнув в ближайший к Ксюшиному дому проулок, через который можно было незаметно пробраться к ее подъезду, спрятав машину между торговыми палатками. – Ничто человеческое никому не чуждо! Даже таким железным леди, как Марианна! И она любит! И, думаю, ее любят!

– Да ладно! – как заведенная снова не поверила Ксюша и ткнула Суркова в плечо: – Издеваешься надо мной, да? Ты мне лучше скажи: нашел мне дамского мастера или нет?

– Нашел, нашел. Подойдет прямо к тебе домой минут через тридцать. Так что нам с тобой придется поторопиться, деточка…

Пробирались они на квартиру к Ксюше привычными перебежками. Сначала она: от торговых палаток до песочницы, потом до столика с лавками, потом до клумбы и следом уже до подъезда. Потом он таким же путем, только с видом более независимым, будто он тут сам по себе, а не с кем-то. И вообще прогуливается, а не на тайное свидание приехал.

Спроси их – к чему такие нелепые меры предосторожности, если весь подъезд знает о том, что к Оксанке женатый мужик хаживает, – они бы не нашлись, что ответить.

– Ну! И кто же такой влюбленный в нашу стерву, Саш? – тут же, едва они вошли в ее квартиру, принялась отбиваться от его настойчивости Ксюша. – Нет, ты мне сначала скажи, а потом уже… Ну, Са-ша-а! Ну, скажи! Растравил, а теперь отмалчиваешься! Да не тяни ты так свитер, блин, там сзади три пуговички есть!

– Давай сама, Ксюш, – пыхтел Сурков, пуговички оказались крошечными и все выскальзывали из его грубых пальцев. – Давай, а то времени в обрез!..

– Саш, ну кто он? Ты ведь видел там кого-то, потому и слинял? – Она расстегнула тугую горловину на свитере и начала выдергивать руки из рукавов. – Кого видел-то?

– Да Ярика Лозовского, кого же еще она могла выбрать, эта старая сволочь! А мне не раз намекали, а я все не верил, – сдался Сурков, подхватив тут же Ксюшу под руку и потащив ее в комнату. – Сначала он прошел. А потом она. Все время оглядывалась.

– Он тоже оглядывался? – уточнила Ксюша, с досады закусив губу.

– Ему-то зачем оглядываться! Он свободен в выборе! – Сурков запутался в штанинах и отвлекся от разговора, чуть не свалившись на пол.

– А ей что?

– Ну, как же! Все о престиже своем печется. Говорят, губернатор давно ее в жены звал. Как, говорят, овдовел, так и звать начал. Все капиталы хотел объединить. А она вроде – не время еще. Он будто ждет до сих пор. А она вот с Лозовским!

– Выбрала тоже! – прошептала Ксюша, с неприязнью покосившись на Сашу Суркова.

И до чего же неловкий! Штанов красиво с себя и то снять не может, куда уж свитер с нее с узким горлом, застегивающимся всего на три пуговички.

Понесет ей пить, непременно половину бокала расплескает. Станет открывать шампанское, пеной весь потолок в кухне уделает. В винные пробки у него вечно штопор не лезет. Тот еще герой-любовничек! И как с ним жена живет, непонятно! Чудаковатый малый, что и говорить. Чудаковатый и нелепый. Не то что Ярик Лозовский.

Правильнее – Ярослав Всеволодович Лозовский.

Яриком его все больше старые знакомые называли, к которым вот и Сурков прибился тоже. А все остальные, включая Марианну и ее секретаршу, по имени и отчеству величали. Ксюше, например, нравилось, как весь этот буквенный набор звучал. Красиво и величественно. И она иногда без особой нужды названивала Лозовскому в юридическую службу и приставала с ненужными вопросами, с певучей тщательностью выговаривая его имя и отчество.

– Ярослав Всеволодович, а Марианна Степановна к вам в отдел не заходила?..

– Ярослав Всеволодович, никто из бухгалтерии не был у вас?..

– Ярослав Всеволодович, пиццу принесли, вам оставить?..

А он ведь ей нравился, наверное. И очень нравился, раз такой противной черной желчью налилось все внутри, когда она узнала про него и Марианну. Ведь шептались не раз в курилке, а она не верила. Думала, брехня все. Зависть людей точит.

Неужели правда, а?! Неужели неприступный красавчик Лозовский ее любовник?! Холеный, шикарный, высокий, молодой(!) – ведь ему даже тридцати еще нет – и любовник этой старой мегеры! Как же…

Как же она посмела?! Как могла купить его?! Чем?! Деньгами?! Так, по слухам, у Лозовского весьма и весьма состоятельные родители. Помогают ему. В прошлом году прямо в самый канун Нового года подарили ему квартиру в центре.

А-ах!!! А может, это и не родители вовсе, а эта старая злобная карга его задаривает?! А все рассказы про родителей и их баснословное состояние – всего лишь вымысел, не более?! Удачное такое прикрытие, чтобы не судачили и не шептались по углам.

– Слушай, Саш, а куда это они направлялись?

– Кто? – Он, конечно, ничего не понял, уже начав думать о другом и успев натянуть брюки до коленок.

– Ну, эти двое: Марианна и Ярик? К кому они в тот дом направлялись?

– Так у стервы там на восьмом пол-этажа выкуплено. Не знала, что ли?

– Нет.

– Мы ее еще сопровождали, когда она с наличкой на сделку ездила. Клиент ни в какую не хотел по перечислению. Налогообложения все боялся. Просил наличными. Она и поехала, а мы сопровождали, когда она покупку оформляла.

– Так чего же мы тогда под ее окнами все время встречались, дурак?! – зло заорала на него Ксюша и лягнула ногой по голой спине.

– А то, что еще в прошлом месяце там кто-то жил. Сдавала она апартаменты свои, поняла? – Он обиделся. – Разбрыкалась тут! Одевайся ваще, сейчас цирюльник твой придет…