Жанна сидела, закрыв лицо руками. Она отвела руки лишь тогда, когда Микаэла сказала:

– Он ушел. Теперь подумаем, что еще можно спасти. Вы выставили себя крайне глупо, а это почти безнадежно. Но при этом вы проявили некоторое чувство стиля и бездну страсти, а Вальмон падок и на то и на другое.

На столе рядом с кофейным подносом Микаэла оставила записку.

«Дело улажено. Возвращаю Ж. и ее лошадь деду, с подходящей историей, чтобы защитить доброе имя всех присутствующих. До чего глупа! Какая жалость. Страстная юная К. явилась с зельем вуду, перед которым вы были бы беззащитны, так что вы обязаны мне больше, чем думаете. Разумеется, вы будете счастливы оказать мне в ответ пустяковую услугу. См. на обороте».

Вэл перевернул квадратную карточку. На обратной стороне было напечатано объявление:

Карточка была окаймлена узором, воспроизводящим грациозные изгибы чугунных решеток на домах Микаэлы. В центре сверху помещался элегантный картуш с ее инициалами. Вэл ухмыльнулся – личность баронессы оказала явное воздействие на профессиональную деятельность ее жильца.

Он громко рассмеялся, прочитав то, что было нацарапано в уголке: «Знаете ли вы очаровательную английскую пьесу „Школа злословия“? Там есть вирши, очень подходящие для нашего случая: „За скромную деву пятнадцати лет; За вдовушку лет в пятьдесят“. Как уместно!»

Он положил карточку в нагрудный карман. В понедельник утром, после того как проследит за ходом заготовки сахара, он съездит в город и посетит этого художника. Вероятно, придется заглянуть еще кое к кому. Если баронесса оказалась в его доме не случайно, может возникнуть скандал, в чем он не находил решительно ничего смешного.

«Неужели всего неделю назад я была так счастлива получить работу, что примчалась туда задолго до открытия?» Закрыв за собой дверь дома О'Нил, Мэри даже вздрогнула. Солнце еще только вставало над горизонтом. Вокруг все было серо, и на душе у Мэри было пасмурно. Когда она впервые увидела невысокие домики на Эдел-стрит, они показались ей уютными. Теперь они выглядели непрочными и холодными. И убогими. От грязной, испещренной рытвинами улицы несло гнилью. Коза, вольно разгуливающая в канаве, была покрыта полосами грязи.

Мэри расправила плечи, приподняла юбку повыше лодыжек и решительно двинулась через грязь, направляясь пешком на работу.

«Как бы ни складывались дела, нельзя отчаиваться, – сказала она себе. – Нельзя сдаваться. Ты сильная, здоровая, у тебя есть крыша над головой и верные друзья. Ведь посмотри – даже когда ты сказала миссис О'Нил, что не будешь больше покупать обеды навынос, она все равно дала тебе еды. И очень вкусной. И что с того, что это были остатки с субботы? Ты же любишь фасоль с рисом. К тому же сегодня понедельник, так ведь? А по понедельникам это блюдо ест весь Новый Орлеан».

«Два раза в день?»– возразила она самой себе. Она знала, что на ужин тоже подадут котелок со свежей порцией фасоли с рисом. Ей хотелось заплакать. Или рассмеяться. И она засмеялась. Шаги ее стали тверже и быстрее. Мадам Альфанд не единственная портниха в Новом Орлеане. Главное – не зевать, использовать обеденный перерыв и хорошенько осмотреться. Непременно подвернется что-нибудь получше. Надо только быть внимательней и не упустить случай. Между тем, она уже узнала много нового. Теперь она намного больше понимала в выкройках, чем раньше. Она усвоила некоторые маленькие хитрости, с помощью которых можно было добиться того, чтобы платье выглядело лучше, чем оно есть на самом деле, и научилась затрачивать как можно меньше времени и сил, выполняя ту же самую работу. Если у нее когда-нибудь будет время и деньги сшить себе новое платье, она будет точно знать, что делать. До начала лета она перешьет те платья, которые дала ей Жанна Куртенэ, подгонит их по фигуре, возможно, изменит фасон голубого…

Мысленно перебирая все многочисленные возможности, Мэри быстро шла по неровным тротуарам, совершенно не ощущая расстояния. Небо сменило цвет, став из серого золотым, а из золотого голубым. Рядом с Мэри двигалась ее тень. Приблизившись к Кэнал-стрит и первым витринам, она замедлила шаг. Прохожие видели молодую женщину, которая улыбалась, глядя на товары, весьма соблазнительно выставленные на витринах. Мэри видела десятки блузок, передников, корсетов, платьев, привлекательностью и качеством отделки явно уступавших тем, что шила она.

Мастерская мадам Альфанд и работницы были холодны и неприятны как всегда. Но Мэри повезло – ей дали очень интересную вышивку, которой можно будет заниматься по меньшей мере четыре дня. Это был напоминающий пенистые гребни морских волн узор из широких завитушек по подолу бального платья. Стежки делались шелковой ниткой, причем с каждым стежком к платью прикреплялась маленькая сверкающая бисеринка, прозрачная и искрящаяся, словно капелька воды. И ткань было приятно держать в руках – это был плотный дорогой атлас теплого персикового тона.

Мэри чувствовала на себе неприязненный взгляд Мари Второй – той, несмотря на опыт, поручили менее сложный бордюр: аппликацию из листьев на короткой мантилье. От ее зависти работа у Мэри только спорилась. «Прости меня, Господи, – подумала она. – Я становлюсь такой же врединой, как они». Но радость от работы перевешивала чувство вины, и пообедала она с большим аппетитом, не предложив никому ни единой фасолинки.

Просевшая калитка невероятно скрипела, и, когда ее отворяли, скрип этот походил на стон. Но кое-кто знал, что сначала ее надо слегка приподнять. Вальмон Сен-Бревэн бесшумно открыл калитку – петли были хорошо смазаны.

– Добрый день, ваше величество, – сказал он, когда Мари Лаво-старшая открыла дверь на его стук. – Сегодня понедельник, и я надеюсь, что мне дадут красной фасоли с рисом.

Царица вуду расхохоталась от всей души.

– Заходи, – сказала она. – Мари занята готовкой, а я сейчас ухожу.

– Я безутешен. Я ведь пришел повидаться с тобой. Она вновь рассмеялась.

Вальмон прошел через дом в большую кухню. Мари улыбнулась ему. Она стояла босая, лодыжки ее были украшены браслетами, а один из больших пальцев ноги украшало огромное кольцо с рубином и бриллиантами. Курчавые черные волосы падали ей на плечи и почти скрывали блестящие бриллиантовые серьги. Рубиновое ожерелье подчеркивало бронзовый оттенок кожи. На ней была белая блузка с глубоким вырезом и пышная, почти до полу юбка из красного шелка.

– Ты так вырядилась под цвет фасоли с рисом? – спросил Вальмон.

– Конечно. Ты проголодался?

– Конечно.

– Тогда садись. Все готово. – Мари поставила поднос на стол возле окна и принялась нагружать его бутылочками и баночками, которых на столе было великое множество. Вальмон принялся было помогать ей, но Мари шлепнула его по руке, и он оставил эти попытки.

– Что у тебя там собрано, Мари? У тебя и вправду есть толченые ящерицы, кости черных кошек и корень мандрагоры?

– Не надсмехайтеся над моим рукомеслом, миши, – сказала Мари с нарочитым местным акцентом.

– Мне просто интересно, – ответил ей Вэл с чистейшим парижским произношением. – Но если ты предпочитаешь разыгрывать спектакль…

– Старые привычки, что поделать, – сказала Мари на безупречном французском. – Очень уж ты по виду похож на других белых. Я забываю, какой ты есть, когда подолгу тебя не вижу.

– Сахарный сезон. Мари улыбнулась.

– Ах, вот так, значит, это теперь называется? – Она убрала поднос и поставила на стол тяжелые глиняные миски. От фасоли с рисом, положенной в миски, поднимался аппетитный пар. – Ты позволишь мне взглянуть на монограмму? – спросила она. На лице ее было выражение невинного любопытства, но в серых глазах светилось озорство. – Мне непонятно, тебя просто прижгли прутом из балконной решетки, или пришлось делать татуировку?