– Достаточно, Ричард, – распорядился Барент. Свет снова вспыхнул, на экране застыло изображение удаляющегося «кадиллака». – Что скажете, джентльмены? – осведомился Барент.

Тони Хэрод моргнул и оглянулся. К. Арнольд Барент восседал за своим большим изогнутым столом, позади него поблескивали телефонные отводы и компьютерные приставки. За стеклами иллюминаторов было темно, шум моторов приглушался внутренней обшивкой салона. Напротив Барента сидел Джозеф Кеплер, его серый костюм выглядел безупречно, черные ботинки блестели. Хэрод посмотрел на грубоватое лицо Кеплера и решил, что тот похож на Чарлтона Хестона и такой же идиот. Сложив руки на своем плоском животе, в кресле рядом с Барентом расположился преподобный Джимми Уэйн Саттер, с аккуратно причесанными длинными седыми волосами. Кроме них в отсеке находился лишь новый ассистент Барента Ричард Хейнс. Мария Чен вместе с остальными дожидались в носовом салоне.

– Похоже, кто-то пытался убить нашего любимого президента, – произнес Саттер со свойственными ему вкрадчивыми интонациями.

Углы рта Барента чуть дернулись.

– Это более чем очевидно. Но зачем Вилли Бордену понадобилось так рисковать? И в кого он на самом деле метил – в Рейгана или в меня?

– Я вас в этом клипе не заметил, – хмыкнул Хэрод.

Барент кинул взгляд на продюсера.

– Я стоял в пятнадцати футах за спиной президента, Тони. Когда раздались выстрелы, я только что вышел из отеля «Хилтон». Ричард и моя охрана успели затолкать меня обратно.

– Нет, как хотите, но я не могу поверить, что Вилли Борден имеет к этому какое-то отношение, – заявил Кеплер. – Сейчас нам известно больше, чем на прошлой неделе. У Хинкли оказалась длинная история болезни, изобилующая подробностями душевного расстройства. Он вел дневник. Но все это было связано с тем, что он был одержим Джоди Фостер. Так что это абсолютно не относится к делу. Старик мог использовать одного из собственных агентов Рейгана или вашингтонского полицейского, того, которого застрелили. Ведь этот немец бывший офицер вермахта, не так ли? Думаю, он умеет пользоваться и более действенным оружием, чем пневматическая винтовка двадцать второго калибра.

– Заряженная разрывными пулями к тому же, – напомнил Барент. – Они не взорвались чудом.

– Чудо заключается в другом: одна из них отскочила рикошетом от двери машины и попала в Рейгана, – сказал Кеплер. – Если бы в этом был замешан Вилли, он бы дождался, пока вы с президентом не усядетесь в машину, и тогда бы использовал агента с «узи» или с «мак-десять», не опасаясь провала.

– Утешительная мысль, – сухо заметил Барент. – А ты что думаешь, Джимми?

Саттер промокнул лоб шелковым носовым платком и пожал плечами:

– В том, что говорит Джозеф, есть резон, брат К. Доказано, что парень был не в себе. Зачем было тратить столько сил на сочинение всей этой истории, чтобы в результате промазать?

– Он не промазал, – покачал головой Барент. – Он повредил президенту левое легкое.

– Я имел в виду тебя, – широко улыбнулся Саттер. – В конце концов, он впервые присутствовал в качестве полноправного члена на заседании Клуба Островитян.

– Тони? – Барент повернулся к Хэроду.

– Не знаю, – ответил тот. – Просто не знаю. Барент кивнул Ричарду Хейнсу:

– Вдруг это поможет нам в наших рассуждениях. Свет опять погас, и на экране задергалась зернистое изображение, зафиксированное на восьмимиллиметровой пленке, которое позднее было переведено в видеозапись. Это были разрозненные массовые сцены: толпы людей, полицейские машины, сопровождающие лимузины, охранники и агенты спецслужб. Хэрод понял, что это приезд президента в отель «Хилтон» в Вашингтоне.

– Мы отыскали и продублировали всевозможные частные записи, сделанные в тот момент, – прокомментировал Барент.

– Кто это «мы»? – поинтересовался Кеплер. Барент приподнял одну бровь:

– Несмотря на то что безвременная кончина Чарлза стала для нас большой потерей, Джозеф, мы продолжаем сохранять определенные контакты с известными кругами. Вот это место.

На экране возникла почти пустая улица и чьи-то затылки. Хэрод догадался, что съемка велась с расстояния тридцати – сорока ярдов от места выстрела, с противоположной стороны улицы. И снимал человек, страдающий нервной трясучкой. Попыток привести камеру в неподвижное состояние почти не предпринималось. Звук отсутствовал. О том, что были произведены выстрелы, можно было догадаться только по усилившемуся волнению толпы. Объектив камеры в это мгновение не был направлен на президента.

– Вот! – воскликнул Барент.

Кадр застыл на большом экране. Угол зрения, под которым велась съемка, был неудобным, но между плечами двух зевак отчетливо виднелось лицо пожилого человека лет семидесяти. Из-под клетчатой спортивной кепки выбивались седые волосы. Он стоял на противоположной стороне улицы и внимательно наблюдал за происходящим. Взгляд его маленьких глаз был холоден и спокоен.

– Это он? – спросил Саттер. – Ты уверен?

– Но он не похож на человека с фотографии, которую я видел, – возразил Кеплер.

– Тони? – вновь спросил Барент.

Хэрод почувствовал, как на его лбу и верхней губе выступили крупные капли пота. Застывший кадр был размытым, искаженным из-за плохого объектива, снят под неправильным углом и на дешевой пленке. Нижний правый край вообще был засвечен. Хэрод мог бы сказать, что изображение слишком плохого качества, что он не уверен. Он мог еще не впутываться во все это – и в то же время не мог.

– Да, – кивнул он. – Это Вилли.

Барент опустил голову. Хейнс выключил экран, зажег в салоне свет и удалился. В течение нескольких секунд стояла полная тишина, если не считать монотонного гула реактивного двигателя.

– Может, это всего лишь случайное совпадение, Джозеф? – спросил К. Арнольд Барент, обойдя стол и усаживаясь в кресло.

– Нет, – откликнулся Кеплер. – И все же я ничего не понимаю! Что он пытается доказать?

– Возможно, всего лишь то, что он по-прежнему действует, – предположил Джимми Уэйн Саттер. – Что он ждет. Что может захватить любого из нас, когда пожелает. – Преподобный покачал головой и улыбнулся Баренту. – Полагаю, ты на время воздержишься от появлений в общественных местах, брат К.?

Барент скрестил на груди руки.

– Это наше последнее собрание перед летним выездом в июне на остров. До этого времени я покину страну… по делам. Прошу всех вас принять необходимые меры предосторожности.

– Меры предосторожности против чего? – поинтересовался Кеплер. – Что ему надо? Мы уже предложили ему членство в клубе по всем возможным каналам. Мы даже послали к нему с этой информацией еврея-психиатра и убеждены, что он успел связаться с Луга-ром прежде, чем оба погибли во время взрыва…

– Идентификация трупов не была исчерпывающей, – оборвал его Барент. – У дантиста в Нью-Йорке мы не обнаружили карточки Соломона Ласки.

– Да, – согласился Кеплер, – ну и что? Наше сообщение почти наверняка было получено немцем. И чего он еще хочет?

– Тони? – спросил Барент, и все трое повернулись к Хэроду.

– Откуда мне знать, чего он хочет?

– Тони, Тони, – покачал головой Барент. – Ты сотрудничал с ним в течение многих лет. Ты обедал с ним, беседовал, шутил… Чего он хочет?

– Играть.

– Что? – спросил Саттер.

– Как играть? – наклонился вперед Кеплер. – Он хочет играть в летнем лагере на острове?

Хэрод покачал головой:

– Он знает о ваших играх на острове, но ему нравятся другие игры. Думаю, ему это напоминает прежние времена. Как в Германии, когда он и эти две старые шлюхи были молодыми. Это как шахматы. Вилли становится сам не свой, когда дело доходит до шахмат. Он как-то рассказывал мне о своих снах. Он считает, что все мы – фигуры в дьявольской шахматной партии.

– Шахматы, – пробормотал Барент, сложив кончики пальцев.

– Да, – подтвердил Хэрод, – Траск сделал неверный ход, позволил нескольким пешкам слишком далеко зайти на поле Вилли, и тот убрал его с доски. То же самое с Колбеном. Дело не в личных отношениях… это просто такая игра.