Проблема Рейнской области была на конференции одной из самых болезненных. Со времен Бисмарка опасность германского нашествия из-за Рейна была страшным кошмаром французских политиков и военных. Поэтому маршал Фош и премьер-министр Франции Клемансо требовали отделения Рейнских земель от Германии и создания независимого государства. Однако британский премьер Ллойд-Джордж и президент США Вильсон не поддержали столь радикальный проект, фактически отдававший «Рейнландию» под французскую опеку. В конце концов был принят компромиссный вариант, во многом учитывающий принципиальные требования французов. Окончательные условия Версальского договора относительно Рейнской области включали в себя: оккупацию в течение 15 лет левого берега Рейна с правом продления срока оккупации и с правом ее возобновления; нейтрализацию (демилитаризацию) левого берега и 50-километровой зоны на правом берегу; наконец, что было принципиально важным, Великобритания и Соединенные Штаты приняли на себя обязательства в случае конфликта немедленно оказать Франции военную помощь. (Андре Тардье, «Мир», стр. 129–170).
Французское правительство справедливо считало, что договор создает для Франции более чем солидные гарантии. Не доволен остался только маршал Фош. "Это не мир, — заявил Фош, — это перемирие на 20 лет". Маршал понимал, что никакие гарантии не имеют смысла, если отсутствует политическая воля. Но вряд ли даже Фош мог предвидеть весь тот позорный путь политического и государственного самоубийства, через который провели свою страну и свой народ руководители французской политики — тот путь, который и сделал пророческим мрачное предвидение старого маршала.
3.
В том, что Франция досрочно отказалась от права оккупации левого берега Рейна, не было ничего удивительного — Германия эпохи Веймарской республики стремилась быть государством миролюбивым и, в целом, демократическим. В общественном мнении (прежде всего, в Англии) общим местом стало убеждение, что в Версале с Германией сгоряча поступили несправедливо (подробнее об этом см: Г. Никольсон, "Как делался мир в 1919 г."). Поэтому на многое смотрели весьма снисходительно: и на фактический отказ Германии выплачивать долги по репарациям, и на то, что Германия сумела фактически сохранить и Генштаб и кадровую основу армии**.
Удивительно только то, что приход к власти Гитлера никого особенно не встревожил даже во Франции — и это несмотря на то, что одним из главных лозунгов, на котором Гитлер строил свою агитацию и пропаганду, было требование немедленно сбросить "оковы Версаля" и обещание расквитаться с Францией. Однако, по свидетельству очевидца, в роковые дни в конце января 1933 года французских политиков гораздо больше новостей из Берлина интересовала очередная отставка очередного правительства. (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 181). Один из немногих, кто всерьез задумывался над возникшей германской проблемой, был председатель только что отставленного правительства Поль Бонкур, заявивший: "Правые партии станут теперь благоприятствовать сближению с немецким диктатором! И, конечно, все это будет делаться под предлогом, что Гитлер борется с коммунизмом!" (Там же, стр. 180–181.)
Как и многие, кто в это мрачное двадцатилетие занимался мрачными прогнозами, Бонкур оказался прав. Правые политики во всем "цивилизованном мире" относились к гитлеровскому режиму более чем просто снисходительно. Французское и английское правительства НИКАК не реагировали на развернутую Гитлером программу модернизации и наращивания вооружений. Первый по-настоящему тревожный звонок прозвучал в марте 1935 года. 9 марта Германия объявила об официальном существовании армии, а 16 марта было объявлено, что германская армия будет впредь базироваться на всеобщей воинской повинности. И то, и другое противоречило Версальскому договору. Под эгидой Лиги Наций была созвана конференция бывших союзников. Все бурно возмущались столь явным нарушением условий мирного договора, однако английские представители (премьер Стенли Болдуин и министр иностранных дел Джон Саймон) дали понять, что не считают возможным применение санкций… "Это, естественно, свело конференцию к одним словопрениям", — резюмирует Черчилль. (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1., стр. 63–64). В том же 1935 году Великобритания фактически признала право Германии на создание полноценного военного флота. Было подписано англо-германское морское соглашение.
Следующий тревожный звонок раздался через год. 7 марта 1936 года Гитлер ввел войска в демилитаризированную Рейнскую зону. В начале этой главы я уже отмечал, какой яростной была дипломатическая борьба на Версальской конференции по вопросу о Рейнской области. Гарантированная демилитаризация это был предельный компромисс, на который согласились французские представители в 1919 году. Казалось бы, выступление французской армии неминуемо — в этом был уверен весь немецкий генералитет. Однако ничего не произошло. Мучительные сомнения французского правительства так ничем и не завершились. Французский главнокомандующий генерал Гамелен заявил господам министрам, что Франция не должна предпринимать никаких военных контрмер, не проведя всеобщей мобилизации. "И это тогда, — изумленно пишет Генри Киссинджер, — когда общая численность вошедших в Рейнскую демилитаризированную зону германских войск не превышала двадцати тысяч, а постоянная французская армия насчитывала без всякой мобилизации пятьсот тысяч". (Генри Киссинджер, «Дипломатия», стр. 272). Надо сказать, что немецкие генералы вполне отдавали себе отчет в несоразмеримости на тот момент своих сил с силами одной только Франции (а Францию, согласно договору, была обязана поддержать и Англия, не говоря уже о "Малой Антанте" — восточноевропейских союзниках). На тот случай, если бы французы решили воспротивиться введению войск в демилитаризированную зону, германский главнокомандующий генерал фон Бломберг имел в резерве секретный стратегический план. Американский журналист и исследователь Уильям Ширер, все это время находившийся в Германии, пишет: "Через 6 дней я узнал, а позже это подтвердилось показаниями генералов в Нюрнберге, что это были за контрмеры: стремительное отступление за Рейн". (Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 331). Сильно рисковал и лично Гитлер. За несколько дней до ввода войск, выслушав сомнения генерала фон Фрича, Гитлер заявил: "Если Франция предпримет ответные действия в тот вечер, когда мы войдем в Рейнскую область, я покончу с собой, и вы сможете отдать приказ об отступлении". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 312–313).
Трудно переоценить последствия дипломатического поражения, понесенного Францией на Рейне. Гитлер убедился в правильности своих расчетов на неспособность западных демократий оказать ему решительное сопротивление; были посрамлены осторожные немецкие генералы, панически боявшиеся вовлечения Германии в общеевропейскую войну. Очень серьезно задумались руководители стран "Малой Антанты". Румынский министр иностранных дел Титулеску прямо заявил своему французскому коллеге: "Каким же образом Франция будет защищать своих отдаленных союзников… Она не может защитить сама себя!" (Там же, стр. 323).
Европу Гитлеру подарил Сталин. Так утверждает писатель Виктор Суворов. Я не спорю. Может быть. Но если Сталин и «подарил» Гитлеру Рейнскую область, то он сделал это очень скрытно — руками французского правительства. И очень жаль, что Суворов с его недюжинной фантазией не уточнил, каким образом Иосифу Виссарионовичу удалось оказать такое влияние на французский Кабинет, что министры забыли о своем долге перед народом своей страны и о жизненно важных интересах своего государства. Как пишет Женевьева Табуи: "Впоследствии единственно в чем все сорок миллионов французов будут проявлять почти полное единодушие, так это в том, что они будут жалеть, что Франция не воспользовалась в то время правом вооруженного вмешательства, которым она располагала в силу Версальского договора. (Там же, стр. 320).
