– Спасибо…

На этом работа «на земле» завершилась. В начале июля Виктор перешёл работать в РУВД. Позади осталась нескончаемая суета, хождение по улицам, осмотры мест происшествий, опросы подозреваемых, составление протоколов, муторные беседы с потерпевшими, попытки отказать им в возбуждении дел… Внезапно началась тихая работа в кабинете, размеренная, спокойная, такая непохожая на переполненную нервным напряжением жизнь сыщика. За нагрянувшим спокойствием Виктор не сразу осознал, что из его работы ушло главное, что создавало особую нервозность, – необходимость бороться не с преступностью, а за статистику.

Последовавшие несколько месяцев размеренной рутинной работы привели Смелякова в себя. К нему вернулось былое спокойствие, на лице вновь заиграла улыбка. Вера была счастлива…

Десятого ноября 1982 года, в День советской милиции, умер Брежнев. Слухи о его смерти возникали уже не раз, но генеральный секретарь ЦК КПСС снова возникал на телевизионных экранах, опять с трудом двигал челюстями, невнятно произнося длинные речи о борьбе за мир и разрядке напряжённости, снова смотрел на всех с трибуны спокойными глазами из-под пышных бровей, торжественно сверкал висевшими на груди золотыми звёздами, награждал кого-нибудь, троекратно целовал по-отечески. Казалось, Брежнев будет возглавлять страну вечно. Пока его видели, всё шло своим чередом и оставалось незыблемым. Ничто не менялось и не могло поменяться. Но история не признаёт вечных политиков, и «дорогой товарищ генеральный секретарь» вдруг всё-таки умер, повергнув многих граждан страны в растерянность. Незыблемость рухнула. Смерть Брежнева обещала перемены. Но какие? По стране прокатилась волна траурных партийных и комсомольских собраний, радио не переставало говорить о величайшей утрате, постигшей весь советский народ. Москва вроде бы продолжала жить обычной жизнью, но в воздухе чувствовалась некоторая напряжённость, словно разлилось в атмосфере что-то приглушающее, из-за чего хотелось говорить чуть тише и слышать чуть больше. Хмурая осенняя погода наложила свои дополнительные мазки на печальное событие.

В день похорон Смеляков находился дома после ночного дежурства, поэтому смог в спокойной обстановке посмотреть прямую трансляцию похорон Брежнева.

Гроб с телом Брежнева долго везли из Колонного зала на Красную площадь. Процессия была многочисленная и пышная. Виктор сидел перед телевизором и жадно вглядывался в изображение. Сердцем он чувствовал, что перед его глазами разворачивается по-настоящему важное историческое событие. Вернее, само событие – смерть – уже произошло и уже произвело, вероятно, движение рычагов, за которыми последует очередное движение истории. Но величественные похороны были отражением этого события: склонённые к земле красные знамёна, скорбные лица в нескончаемой колонне провожающих, тусклый блеск генеральских погон, мутный серый воздух, хмурая пирамида Мавзолея.

Смеляков потянулся за сигаретой и закурил, не отрывая взора от экрана. На душе было муторно. Нет, он не ощущал беспокойства, просто из привычной жизни ушло навсегда нечто фундаментальное. Брежнев был не просто генеральным секретарём КПСС, не просто главой государства, он был важнейшей составной частью страны, неотъемлемой частью жизни каждого. Отсутствие его лица и его голоса означало окончание огромного отрезка времени. Для Смелякова этим отрезком времени была значительная часть его жизни…

Прозвучали прощальные речи, и к покойнику наконец-то подошли прощаться родственники.

– Ну вот и всё, – сказал Виктор.

Когда гроб с телом Брежнева опустили в могилу позади Мавзолея Ленина, послышался громкий удар.

«Уронили! Надо же!» – мелькнуло в голове Виктора, но уже в следующую секунду он понял, что донёсшийся из телевизора звук был не стуком тяжёлого гроба о холодную землю, а далёким раскатом орудийного салюта.

Камеры показали панораму города. Отовсюду понеслись заводские гудки.

Из-за окна послышались пронзительные стоны автомобильных гудков, слившихся в бесконечный вой, от которого повеяло угрожающей тоской. Город содрогнулся от этого минутного похоронного воя, залившего всё пространство.

Затем наступила тишина. Вернее, тишины не было, просто вернулись привычные шумы, но после долгого и почти сумасшедшего рёва автомобильных клаксонов нормальные звуки стали казаться почти неслышимыми.

– Вот и всё, – повторил Смеляков.

В конце года неожиданно последовали очередные кадровые перестановки. Носова назначили заместителем начальника РУВД, и он стал подыскивать на своё место замену.

– Анатолий Николаевич, – энергично говорил он в телефонную трубку, разговаривая с Егоровым, начальником отдела МУРа по борьбе с умышленными убийствами, – дайте кого-нибудь из своих, а то ведь пришлют какую-нибудь тёмную лошадку.

– А кого я тебе дам, Владимир Сергеич? У меня, думаешь, люди без дела сидят? – Было слышно, как Егоров откашлялся в сторону. – Или у меня очередь кандидатов на твоё освободившееся кресло?

– Но не могу я позволить, чтобы начальником ОУРа стал случайный человек!

– Ладно, говори прямо, на кого ты намекаешь?

– Отдай Калинина, куратора нашего.

– Ишь ты, куда замахнулся! У тебя губа не дура, – строго крякнул из трубки Егоров. – Калинина ему подавай!

– Я ж не лично для себя, Анатолий Николаевич. Для общего дела… Да и для Калинина польза, всё-таки рост по службе.

– Для общего дела… А я кого получу на его место?

– Подыщете кого-нибудь.

– А ты мне своего человека из оперов дай. Даже двух!

– Как двух?! – ахнул Носов. – Почему же двух-то?

– Потому что я тебе муровца отдаю, Владимир Сергеич. А за муровца надо как минимум двух людей из райотдела дать. Это справедливая сделка. Или ты не согласен?

Носов вздохнул и сказал:

– Согласен.

– Только ты мне лучших отдай. Понял? И не вздумай подсунуть кого-нибудь из ненужных тебе. Я всё проверю, ты же меня знаешь, Владимир Сергеич…

– Ладно.

– Самых толковых дай мне, – повторил Егоров. – Самых-самых! Им в МУРе работать, а не где-нибудь на задворках отсиживаться.

– Да понял я, Анатолий Николаевич…

Одним из тех, кого Носов отправил на Петровку, оказался Смеляков. Так случился очередной поворот в стремительной милицейской карьере Виктора.

– Виктор! Здравствуйте! – Тамара Александровна отступила, пропуская Смелякова в коридор. – Давненько вы не навещали меня. Всё дела не позволяют?

Она жила всё в той же коммунальной квартире, пропахшей луком и стиральным порошком, куда в течение долгого времени Виктор приходил к ней заниматься английским языком. Тогда она просила, чтобы он приходил к ней на занятия обязательно в милицейской форме, чтобы его вид приструнил распоясавшихся соседей.

Последний раз Смеляков навещал Тамару Александровну несколько месяцев назад. Сейчас он взял с собой Веру.

– Знакомьтесь, Тамара Александровна, это моя жена.

Вера протянула руку и назвала своё имя.

– Очень приятно. – Тамара Александровна пожала ей руку и засеменила в свою комнатку. – Славная вы пара. Проходите.

– У вас всё по-прежнему, – заметил он, немного смущаясь.

– А что здесь может измениться? Только я… И не в лучшую, к сожалению, сторону. В моём возрасте в лучшую сторону уже никто не меняется…

«К сожалению, – мысленно ответил Виктор. – И в глазах нет ни малейшей искорки бодрости, только усталость, хотя моему приходу вы рады. Бедная Тамара Александровна. Неужто жизнь настолько беспощадна к вам?»

Голова её заметно подрагивала при ходьбе, но в ней всё ещё угадывалась былая горделивая осанка.

– Я приготовлю вам чаю.

– Давайте я всё сделаю, – предложила Вера.

– Нет уж, друзья мои, позвольте поухаживать за вами. Не так часто я принимаю гостей.

– И всё же я помогу, – сказала Вера. – Мы принесли батон отличной копчёной колбасы и коробку конфет. Вы любите «Осенний вальс»?