– Да, разумеется. Снова «Розу»?

– Да... пожалуй... лучше то, что у тебя.

– О’кей. Гарсон! Еще один двойной «Мартель», пожалуйста... И-и... что дальше?

– Тебе это... действительно интересно?

– Конечно.

– Хочешь узнать... всю низость моего падения.

– Зачем ты так говоришь, Хелен.

– Ну а как еще скажешь. Как еще? Семь лет я работала на этих ублюдков. Семь лет! Сначала по кокаиновой мафии. Потом повысили. Перевели в Европу. Прага. Будапешт. Потом вон... Париж. Стала работать по дипломатам. На первый взгляд все чинно, благородно. А на самом деле в сто крат ужасней. Столько мерзости... подлости... грязи. Когда они в первый раз попытались меня под кого-то подложить, я решила взбунтоваться и послать их всех... куда подальше. Вместе со всей их вонючей конторой. Но не тут-то было. От этих пауков просто так не вырвешься. И ведь что, гады, придумали. Честное слово, хуже, чем иезуиты какие-нибудь. Или гестапо. Помнишь, я тебе о брате своем говорила. С которого все и началось. Так вот, он с ними, после ареста, тоже сотрудничать начал. И даже на процессе одном выступал, громком, где всех главарей судили. А потом... по программе защиты свидетелей... есть такая, знаешь... его увезли куда-то, к черту на кулички... сделали пластическую операцию... дали новое имя, так что... где он сейчас и как, я могу только догадываться, и то весьма и весьма смутно. Так вот... когда я заявила им, что выхожу из игры, они знаешь что мне сказали?

– Что?

– Ну вот... опять вода соленая... Подожди минутку... сейчас успокоюсь... Возьму себя в руки... Всегда, когда об этом вспоминаю, прямо... мороз по коже... Так вот... дорогой Майк... лишь только я дала этим недоноскам понять, что хочу расстаться с ними полюбовно, как мне тут же было сказано... очень вежливым таким тоном... и... с гаденькой улыбочкой на их поганых рожах, что... в таком случае они будут просто вынуждены... подчеркиваю, обрати внимание... вынуждены... дать наркомафии утечку информации о... о... о месте пребывания моего брата. Все... больше не могу сдерживать себя... извини...

– Хелен... девочка...

– Не надо, Майк, не успокаивай меня. Пожалуйста. Мне нужно выплакаться... За все эти годы... За весь этот страх... позор... унижения. Я слишком долго носила все это в себе... Слишком долго... Иначе это просто доведет меня до безумия... Этот бармен опять пялится на меня?

– Ну... так, краем глаза.

– Решил, наверно, что я полная неврастеничка. Ну и черт с ним, пусть думает, что хочет... Ты тоже... сам... наверно, сейчас думаешь обо мне бог знает что. И... жалеешь, наверно... что захотел со мной встретиться. Поделом. Зачем я тебе такая... мерзкая... жалкая...

– Хелен, прекрати, о чем ты говоришь.

– ...заплаканная... страшная.

– Перестань, дурочка, перестань, ну что за чушь ты несешь. Мерзкая... страшная. Да ты для меня... богиня... Звезда небесная... Ты лучше всех на свете... Красивее... Умнее... Я как увидел тебя в самый первый раз... тогда, в посольстве, на этой выставке, помнишь... меня словно... молнией поразило. Все вокруг существовать перестало... О... если бы ты только знала, как я люблю эти... нежные волосы... эти плечики... эти щечки сладкие... эти глазки... губки.

– Какая у тебя рука. М-м.

– Какая?

– Ласковая... нежная... сильная. Ты прикасаешься ко мне, гладишь, а через меня словно ток проходит... разряд электрический. А потом так тепло... так хорошо. У моего отца такие руки были. Вот только два человека... только два во всем мире... на кого я могу в этой жизни положиться.

– А твой отец жив?

– Нет уже, увы. Умер пять лет назад. От удара.

– Инсульт?

– Инфаркт. Не вынес позора, когда о брате узнал. Так что... теперь у меня осталась только одна опора. Единственный мужчина, который для меня что-то значит и... которому я сама... тоже... Хотя... нет, вряд ли.

– Что... вряд ли?

– Наверно, это всего лишь мои глупые мечты... фантазии... и я тебе... совсем не нужна.

– Господи, и у тебя еще язык поворачивается такое говорить! Да я без тебя жить не могу. Смысла никакого не вижу. Понимаешь? Я... просто высох весь внутри... за все то время, что не видел тебя.

– Правда?.. Боже мой, боже мой.

– Ну что такое, любовь моя? Опять... опять слезки.

– Подумать только... и я... могла предать... любовь такого человека. Нет, небеса мне этого не простят. Никогда. Я... как коварная Далила... обрезала благородному Самсону... его волосы... его силу. Это все филистимляне. Это все по их... гнусному приказу и навету. Ну ничего... придет срок, и мы... утрем им нос. Мы им отомстим... Да?

– Как скажешь, моя королева. Все будет, как ты пожелаешь.

– Знаешь что? А давай устроим сегодня праздник. Для нас двоих. Великий праздник любви и... счастья. Наш медовый месяц. Как Барбара Картленд. Только мы его уместим в один день... одну ночь.

– Праздник... прощания?

– Нет, не прощания. Праздник нашей встречи и... маленького, короткого расставания. Мы обязательно скоро увидимся вновь. Мы не сможем не увидеться. Наша любовь... преодолеет все препятствия... разобьет все оковы. Мы созданы друг для друга, и... весь мир принадлежит нам. Только нам. Так?

– Так.

– Никто нам не сможет помешать... И... разъединить.

– Никто.

– Тогда все. Забирай свой платок, он мне больше не нужен... Допивай свой коньяк, вставай и пошли.

– Куда?

– В «Эспадон».

– Какой «Эспадон»?

– Здрасьте. Ресторан. Здесь, на первом этаже. В нем Хемингуэй всю дорогу кутил. А сейчас мы покутим. На всю катушку. Икра. Равиоли с фуа гра[65] и трюфелями. Суфле из бретонского омара. «Дом Периньон», какого-нибудь... удачного урожая.

– Ну... это нам сейчас влетит...

– Это им влетит. В копеечку. Этим уродам. Ничего, раскошелятся, не обеднеют. Наша задача предельно проста – выдоить их. По полной программе. Как какую-нибудь... йоркширскую корову. Да? Не все же им нашу кровушку пить. И слезы.

– Ну... что ж... замечание вполне справедливое. И... программа действий возражений тоже не вызывает. А... они что, полностью финансируют нашу встречу?

– Естественно. Иначе б я так сюда и... Ну... короче говоря, можешь не беспокоиться, мне дан полный карт-бланш и... золотая кредитная карта.

– Как трогательно с их стороны.

– Что ты, я сама чуть не прослезилась. Ну... еще вопросы есть?

– Нет.

– В таком случае... вперед?

– Вперед.

– Я только к себе на минутку заскочу, наряд сменить. Если ты не возражаешь.

– Возражаю. На тебе такой изумительный костюм.

– В том-то и дело, что костюм. А к ужину должно быть вечернее платье.

– В таком случае мне придется бежать за смокингом.

– Никуда тебе бежать не надо. Твой костюм просто идеален. Ты в нем вылитый Эррол Флинн.

– А это еще кто такой?

– Здрасьте. Не знаешь Эррола Флинна? Это ж некогда первый герой-любовник Голливуда. Красавец мужчина. Умер, правда, жаль, рано. Вот... вот именно таким взглядом он на женщин и смотрел. С ума всех сводил. У-у, соблазнитель.

– Ну уж, конечно. Хе... соблазнитель.

– Смейся, смейся. Ой, чувствую я, стать мне сегодня объектом такой дикой зависти. Все бабы в ресторане на тебя пялиться будут. До одной.

– Хелен, ну прекрати. В конце-то концов.

– И не дай бог, ты начнешь за кем-то ухлестывать. Не дай бог.

Потом они сидели в ресторане со звучным колюще-рубящим названием[66], за угловым круглым столиком на двоих. Справа от них, на массивной гранитной подставке, красовалась роскошная огромная ваза из зеленого с красными вкраплениями гелиотропа, в форме гигантского вытянутого бокала, на низкой ножке, жерло которого было забито пышными разноцветными букетами из свежих цветов. Слева и чуть сзади возвышалась трехметровая мраморная матрона в длинной тунике, своей строгой величественной позой напоминавшая Фемиду, только без весов и повязки на глазах. Стол, покрытый тугой белоснежной скатертью, был беспрестанно, в течение всего их затянувшегося пиршества заставлен разнообразными изысканными яствами, среди которых, как и обещалось, были замечены и икра в ледяной розетке, и пельмешки с гусиной печенью и черными пахучими грибами, и омар, и шампанское тридцатилетней давности в отдраенном до блеска ведерке, и ряд других шедевров кулинарного искусства, коими всегда так славился отель «Ритц», единственный в Париже, да, пожалуй, и в мире, кто мог бы похвастать своей собственной школой французской гастрономической кухни. Сидели они там долго, весело и даже немного шумно, сидели почти до самого закрытия. При этом они не только трапезничали, но и танцевали, и, надо заметить, танцевали много, а после десяти часов (когда ансамбль из полутора десятков струнных и иных сопутствующих инструментов, в строгой филармонической униформе, отыграв недолгую вступительную часть, состоящую из обязательной итальянской барочной тягомотины, разбавленной всякими прочими Гайднами, Генделями и Глюками, постепенно перешел к классике более удобоваримой консистенции, предлагая почтеннейшей публике не только, скажем, венгерские танцы Брамса и неаполитанскую тарантеллу Россини, но и более поздние вальсы и танго) их уже вообще было практически не согнать с широкого паркетного круга перед оркестровым подиумом.