– А вот еще один случай. Тоже все в этих местах. – Мужчина в простенькой темно-синей куртке и такого же цвета кепчонке, с какими-то палево-русыми, а попросту говоря, бесцветными волосами, среднего телосложения и, по всей видимости, среднего роста, с как бы сглаженными, абсолютно незапоминающимися чертами лица и весьма трудноидентифицируемого возраста – ему можно было дать и пятьдесят, и за пятьдесят, и даже, с определенной натяжкой, сорок с небольшим лет, небрежно развалясь на переднем водительском сиденье просторного джипа «Чероки» и вяло барабаня пальцами по кожаной оплетке руля, внешне весьма непринужденно, не меняя положения головы, но на самом деле очень внимательно и цепко, через прозрачное, в редких легких капельках растаявшего снега, лобовое и слегка затонированные боковые стекла автомобиля, следил за всем происходящим снаружи его надежной передвижной крепости. – На этот раз только француз. Атташе военный. Тоже большой любитель в прятки поиграть да побегать. Погонять. Мы его Олень прозвали. У него и фамилия была очень такая... подходящая – Аланьи. Помимо всего прочего, еще и борзой сверх всякой меры. Облюбовал в городе пару точек, где оторваться можно, ну и давай нас постоянно туда затягивать. Одна из них как раз вот тут, неподалеку, чуть пониже была. Что он, гад, значит, делал. Пилит от Ильинских Ворот, по Маросейке, тогда Богдана Хмельницкого, на Покровку – Чернышевского; затем, чтобы проверить, висим мы на хвосте или нет, сворачивает в Колпачный и сразу же резко направо в проходные дворы. Ты знаешь эту фишку? – Он быстро и едва заметно повернул голову чуть вправо, обращаясь к сидящему рядом с ним, на переднем сиденье, шатену лет тридцати, в серой обливной дубленке, так же не отличающемуся крупными габаритами фигуры и запоминающейся яркой внешностью.

– Ну... – неопределенно протянул шатен.

– Впрочем, тогда там все немного по-другому было... – не дожидаясь более членораздельного ответа, продолжил рассказчик. – Короче, оттуда, из дворов, выскакивает он прямо на бульвар... Покровский, как раз рядом с Хохловской площадью, тут же делает на ней разворот и пошел вверх по бульварам, мимо «Современника» этого и... туда, в сторону Сретенки.

– Ну и чего, колол вас? – небрежным тоном бросил шатен.

– Ну а куда ж. Нет, конечно, если несколько машин, то его тут обставить не хрен делать, как и везде. А если одна? Это надо ж за ним почти ноздря в ноздрю идти – на развороте уйдет элементарно. Можно было б, конечно, за ним в Колпачный не нырять, а, зная его этот фокус, прямо, через Покровские Ворота, налево и здесь, на Чистопрудном, уже ждать, а потом снова на хвост.

– С нарушением? – продемонстрировал свою осведомленность сосед справа. – Там же левого поворота нет. Или тогда был?

– Не было, ну а куда деваться. Ну а с другой стороны, мы туда, а он, узрев, что за ним по проходным никто не тянется, ни на какой разворот не идет, а прямо вниз, по бульвару, к Яузе. И все... ушел. Ну... одним словом, понравилось ему здесь нас ловить. Иной раз видно прямо, даже без всякой оптики: сидит, баранку наяривает, а у самого аж рот до ушей, довольный. Ну, думали мы, думали, надо ж чего-то делать. Решили на арке этой, куда он с Колпачного ныряет, «кирпич» повесить. Повесили.

– А ему по барабану.

– По барабану. Рвет напрямки и хоть бы хрен. Не будешь же во дворе гаишника ставить. Да и чего ему гаишник. Он и ухом не поведет. Дипломат – красные номера. Ладно, что ж, будем, как говорится, и на твою хитрую задницу винт искать. А там, во дворе, когда он из арки выскакивает, ему нужно сразу направо, вдоль дома, чтоб оттуда на бульвар уже вылететь. И надо же, прямо как специально для этого самого случая, сразу, после арки, на дороге, в асфальте, люк канализационный. Мы это дело на заметку, и... одним прекрасным днем, только начинает он с Куйбышева, то бишь с Ильинки, разгоняться, мы тут же второй бригаде сразу сигнал. Ребята крышку с люка снимают, а перед ним, прямо впритык, знак такой... маленький, аккуратный, «дорожные работы». Ну а что это нашему другу. Он же у нас парень шустрый – Олень. На поворотах не притормаживает. Арку за секунду проскочил и сразу резко за угол, а тут на тебе – знак на земле. Он по тормозам, да куда там! Знак в сторону, а тачка правым колесом аккурат в люк. Естественно, вся правая подвеска к едреней бабушке, а он своим деголлевским клювом со всего маху прямо в руль. Вот таким вот образом. «Ситроен» его после этого на списание, а сам он месяц в пластырях да в темных очечках. И никому не пожалуешься, знак-то был.

– Ну и как в результате приобретенного жизненного опыта? Осознал свою ошибку?

– Вроде осознал. Малек перевоспитался. По подворотням крутить перестал. Знаки все сразу зауважал очень резко. Но гонять, шельмец, по-прежнему гонял. Видно, в крови. А еще одному такому же бегуну, только уже с улицы Чайковского, девятнадцать дробь двадцать три[28], в аналогичном случае, на повороте, вместо колодца в землю вообще столб бетонный врыли. Вот так. – Рассказчик, скосив глаза, бросил быстрый взгляд в прикрепленное к лобовому стеклу удлиненное панорамное зеркало заднего вида. – А вам там, в Парижах ваших, «топтуны» местные тоже всякие такие пакости устраивают?

Сидящий один на заднем сиденье Олег Иванов усмехнулся:

– Да... пока бог миловал. Нет, может, когда-то кому и делали. Что-нибудь подобное. Колодцы, столбы. Надолбы.... Противотанковые ежы, рвы. Но я что-то не слышал.

– Вы там, видать, смирно все себя ведете. Коленца не выкидываете, всякие такие разные.

– Ну почему, всякое бывает, – пожал плечами Олег и тут же, опережая возможный новый вопрос, подался чуть вперед: – А вы вообще давно здесь работаете?

– Где, здесь? У Николай Николаича? – снова бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида сидящий на водительском месте товарищ весьма неопределенного возраста.

– У какого Николая Николаича? – не поняв, переспросил Олег.

– Ну... в НН. В службе наружного наблюдения, – пояснение сопроводилось легкой улыбкой. – Ты это, что ли, в виду имеешь?

– Ну да.

– Васильич у нас ветеран движения. Можно сказать, мастодонт... охранного отделения. – Повернул голову в сторону водителя сидящий с ним рядом товарищ в серой дубленке. – Да, Васильич?

– Ну... мастодонт не мастодонт. А, как ни верти, два года назад уже серебряную свадьбу справил. Как связал с этим гиблым делом свою некогда молодую перспективную жизнь. Только-только, помню, из погранвойск пришел, со срочной, сразу в Ленинград, там курсы закончил и вперед, на амбразуру. Сразу, можно сказать, в самое пекло. Дело Огородника помните?.. – Хотя вопрос по форме был адресован его автором как бы обоим своим собеседникам, Олег снова увидел перед собой в зеркале заднего вида чуть прищуренные, внимательные глаза. – Ну... фильм еще такой был... «ТАСС уполномочен... » чего-то там сообщить или заявить.

– Конечно, помним, – успокоил автора вопроса Иванов.

– Вот с него и начинался... путь мой боевой. Первые университеты. Ох и побегали мы тогда. Особенно за этой...

– Мартой Петерсон? – подсказал товарищ с заднего сиденья.

– А ты откуда помнишь? – рассказчик немного удивленно, вполоборота повернул назад голову.

– Когда учился, читал, – пожал плечами Олег. – Материалы дела.

– А-а, – протянул Васильич и подтвердил: – Точно, за ней. В кино-то там мужик, а на самом деле она основной была, кто с Трианоном с этим на связь ходил. Мы ее Ведьмой прозвали. Бой-баба. Тоже побегать любила. Только не на машинах, а в пешем варианте и на общественном транспорте. Метро, автобусы, электрички. Переодеваться тоже обожала – страсть. Мы же в тот день, когда она тайник шла закладывать, на мост на этот, где ее потом повязали, как раз из-за этого сначала чуть ее и не упустили. Вышла, понимаешь, из дома в платье таком... ярком-ярком, за полкилометра в глаза бросается. Прическу себе пышную взбила, ну вылитая Брижит Бардо – Бабетта идет на войну, весь день, наверно, в посольстве укладывали... вышла, значит, и... нырк в машину, в свою и на «Пушку», к «России». В кино, значит, якобы собралась. Мы, естественно, за ней. В тот день за ними, за всеми бригады ходили. Ждали, что обязательно кто-нибудь к тайнику пойдет. А в кинотеатре вдруг сбой – пропала из поля зрения. В туалет зашла, а назад все нет и нет. Хорошо, на выходе ребята не проморгали. Она ведь в туалете что учудила. Платье свое сняла, прическу распотрошила. И выходит такой... манечкой, в блузочке простенькой, в брючках, с распущенными волосиками. И, как простая советская гражданка, в метро, потом на автобус и к мосту.