Оливия утратила всякое представление о времени. Она попыталась сесть в позу лотоса, насколько это было возможно в такой тесноте, и проделать несколько упражнений на расслабление по системе йоги, чтобы избавиться от ужаса. Но ей тут же пришло в голову, что она слишком глубоко дышит, расходуя драгоценный воздух, а для поверхностного дыхания ей не хватало ни умения, ни спокойствия. Она бессильно опустилась на пол. Долгое время она пребывала в полном оцепенении, и оказалось, что так легче, гораздо легче. Может быть, лучше и вправду просто заснуть и никогда больше не просыпаться.

Она действительно заснула – на несколько минут или несколько часов, – но проснулась, остро ощущая, что она просто сидит и ждет помощи или смерти, вместо того чтобы попробовать спастись самой.

Подсвечники. Она пошарила вокруг, нашла один из них и неловко поднялась на ноги.

Две дырочки в стенке. Все это время у нее был инструмент, которым она и не подумала воспользоваться. «Что с тобой случилось, Оливия?» – спросила она себя.

Она ощупала подсвечник в поисках острых углов, но все поверхности были слишком гладкими, закругленными, единственной потенциально полезной частью казались зубцы розетки, в которую вставлялась свеча. Так пробуй же, черт побери, пробуй, делай что-нибудь!

Ничего не получалось. Серебро было слишком мягким, а стальная стенка слишком толстой и прочной. Оливия заплакала. Конечно, было полной бессмыслицей пытаться расширить эти идиотские дырочки серебряным подсвечником, ведь это же сейф, черт возьми, сейф. Он специально сделан для того, чтобы противостоять инструментам профессиональных взломщиков. Нет, она только зря расходует воздух, приближая смерть.

Брюссельская полиция сообщила, что офицеру никто не открыл дверь в восемь часов утра. Значит, хозяйка скорее всего последовала совету полиции и переехала – возможно, в гостиницу.

– Бернар Мартенс, – вдруг вспомнила Энни. Они с Джимом как раз должны были вылететь из ньюпортского аэропорта в Бостон на личном реактивном самолете Ариаса. – Бернар наверняка не откажет в помощи.

Они нашли его дома. Энни оказалась права: ему не потребовалось почти ничего объяснять. Достаточно было сказать, что Оливия в опасности. Бернар теперь редко виделся с ней, но она по-прежнему значила для него очень много.

– Я выезжаю, – сказал он Джиму.

– Сообщите в полицию, – посоветовал Джим. – Может быть, они пришлют кого-нибудь, чтобы помочь взломать дверь.

– В этом нет необходимости, – ответил Бернар. – У меня остался ключ.

– Это просто чудо, Бернар! – В голосе Джима прозвучало безмерное облегчение. – Не знаю, как вас благодарить.

– Не надо меня благодарить. – Бернар уже снимал с вешалки пиджак. – Позвоните мне, когда прилетите в Бостон. Надеюсь, у меня будут хорошие новости.

– Ее там нет, – сказал Бернар, когда они звонили из Бостона в половине шестого по местному времени. – Я заходил в квартиру, осмотрел все очень тщательно. Полиция права, нет никаких признаков, что там что-нибудь происходило. По правде говоря, – добавил Бернар, – я никогда еще не видел в этой квартире такого безукоризненного порядка.

– Может быть, полицейские правы, – сказала Энни, после того как Джим положил трубку. – Может, она действительно переехала в отель?

– Может быть.

Но когда они уже летели в Париж, новая тревожная мысль заставила Джима буквально подскочить в кресле.

– Энни!

Слегка задремавшая Энни открыла глаза:

– Что?

– Ты можешь припомнить, чтобы хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни видела в квартире Оливии безукоризненный порядок? Ведь именно так сказал Бернар.

Энни медленно выпрямилась:

– Нет. Ты прав. Ливви любит беспорядок.

– И даже если бы ей пришло в голову убрать квартиру, чтобы отвлечься…

– Она не смогла бы этого сделать, потому что у нее сломана рука, – закончила за него Энни.

– Что означает… – Джим попытался проглотить застрявший в горле комок. – Если там действительно безукоризненный порядок, как выразился Мартенс…

– Значит, его навел кто-то другой.

К сожалению, они не могли попросить командира экипажа передать это заключение по радио в полицейское управление Брюсселя.

Оливии, которая в неудобной позе дремала на полу, показалось, что она слышит какие-то звуки над головой. Она села и прислушалась.

Шаги?

Она с трудом поднялась на ноги и закричала. Потом она вспомнила про подсвечники, взяла один из них и принялась стучать по стальной крыше, но тут же скорчилась от оглушительного звона, ударившего по нервам. Тогда она снова начала кричать, впустую расходуя остатки сил и кислорода.

Но Бернар Мартенс, который дотошно, дюйм за дюймом осматривал ее квартиру, ничего не услышал. О подвале он не подумал, потому что знал, что им никто не пользуется, дверь всегда заперта и от нее даже нет ключа.

И только когда он ушел, Клео, теперь боявшаяся приближаться к любому человеку, вылезла из своего убежища за вешалкой и медленно и осторожно направилась к двери в подвал.

Там она легла, свернувшись в аккуратный комочек, и стала ждать, когда ее хозяйка поднимется наверх.

А внизу, в кромешной тьме, Оливия снова заснула, уже приготовившись встретить смерть.

Было почти восемь вечера, когда после пересадки в Париже они приземлились в брюссельском аэропорту. Джим и Энни уже давно перестали говорить о том, что могло случиться с Оливией. Их воображение, воспламененное тем, что им пришлось узнать за последние двадцать четыре часа, пошло вразнос. Оба они суеверно боялись, что, облеченные в слова, их страхи непременно станут явью.

– Может быть, нам еще раз позвонить в полицию? – спросила Энни, когда они проходили паспортный контроль. Джим стоял рядом с ней в очереди. – Или Бернару Мартенсу?

– У нас на это нет времени, – ответил Джим, покусывая губы. – Боюсь, что мы и так опоздали.

Им не надо было ни получать багаж, ни проходить таможенный досмотр, поэтому они сразу побежали к выходу. Таким Энни не видела Джима еще никогда – он едва не сшибал людей с ног и расталкивал багажные тележки, потом он врезался в очередь на такси, подлетел к первой машине, сунул шоферу пачку долларов и велел как можно скорее доставить их на улицу Эрнста Алларда. Энни видела, как в его глазах с каждой секундой нарастает отчаяние. Ее саму уже начинало трясти, потому что, глядя на Джима, она тоже стала думать, что они опоздали.

Когда они добрались до улицы, где жила Оливия, было уже почти темно.

– Как мы попадем внутрь? – спросила Энни, остановившись на булыжной мостовой. Их такси уже скрылось из виду в конце улицы. – Все-таки надо было вызвать Бернара.

– Я выбью окно. – Джим уже снял пиджак и обмотал им правую руку.

– Ты действительно думаешь, что Бернар не заметил чего-то важного? – Энни испуганно вглядывалась в темную пустынную улицу.

Джим быстрым шагом подошел к окну гостиной и одним ударом разбил стекло.

– Ты думаешь, она там?

– Не знаю, – пробормотал Джим сквозь стиснутые зубы, просунув руку в отверстие и пытаясь дотянуться до оконного шпингалета.

– Давай я попробую. У меня рука тоньше.

– Уже все, – произнес он сдавленным от напряжения голосом. – Достал.

Окно довольно легко открылось, в следующую минуту Джим уже был в гостиной. Потом он прошел в прихожую и открыл входную дверь, впустив Энни.

– Включай везде свет. – Он вернулся в гостиную. Энни шла следом за ним.

– Бернар был прав, – заметила она. – Действительно, безупречный порядок.

Все вещи лежали на своих местах, каждая подушка была взбита, каждая газета аккуратно сложена, нигде не было видно ни одной кофейной чашки.

– Оливии никогда такого не сделать, даже если она будет убираться тысячу лет, – сказал Джим.

Энни вдруг застыла на месте: