С кормщиком Кормайсов никто насчет этого не разговаривал. Когда Керт Лысый, Сколтисов кормщик, подошел туда, Корммер тут же прицепился к нему, спрашивая, а для чего это нужно. Объяснения ему не понравились. Дом Ястреба соглашался ходить под рукою у Дома Всадников, но только вроде бы как, да и то со скрипом. Ведь о том, что эта килитта пойдет именно в ту часть добычи, которая достанется Кормайсам, еще окончательно не договорились. Впрочем, если бы даже и договорились, закрепить это своим решением мог только совет. Но за матросов и кормщика Кормайс уже поставил на нее своих людей, не хуже других помня о том, как Серебристый Лис ответил росомахе:

— Этот селезень уже у меня в норе; а теперь забери его отсюда, коли сумеешь!

— О своей добыче мы сами сносно сумеем позаботиться, — сказал Керту Лысому Корммер.

Не рассказывается, чтобы у этого костра дошло до ссоры. Однако Керт, видя, куда поворачивают слова, не стал затягивать гощение свое надолго. Сам он полагал, что западный ветер продержится час или два, не дольше, а стало быть, если даже какой корабль по ветру унесет, на берег вывалить не успеет.

На острове Джуха Ферейские горы видны только в ясную погоду, и это означает, что до них целый дневной переход, где-то две тысячи длин большой, с тремя дюжинами весел, «змеи».

С утреиницей-звездой они ушли с Джухи, и уже вскоре, к концу утреннего часа, ветер натянул на полнеба облаков, опускавшихся все ниже к воде.

Погода была, по меркам северян, не что чтобы и шторм — они такое называли просто «крепко задувает». Шторм, по их понятиям, — это когда волны седеют от пены целиком. А здесь всего только ветер набросал кое-где в ложбинах между волнами белые клочья шерсти, выдранной им из руна барашков-гребней, и демоны ветра еще кувыркались на лету, а не мчались прямо, с визгом, раздирающим уши, как они это делают, когда подходит уже к настоящему шторму.

Так продолжалось час, другой; корабли разносило друг от друга, а за серыми полотнами ливня, пролетавшими то здесь, то там, им все труднее было друг друга разглядеть. Ни солнца, ни горизонта — вместо них черно-серые облака и брызги, висящие в воздухе. Ветер все еще был западным, но они этого не знали. Чтоб не слишком заливало, они и без того шли не вполветра, а немного меньше; к тому же их сносило.

Уже около вечернего часа с «Черной Головы» увидели впереди от себя скалу — один из островков, рассеянных вдоль побережья Кайяны. Точней сказать, эта скала была вперед и влево, их проносило мимо, но она означала, что затащило их гораздо ближе к берегу, чем позволительно. Кормщик Дьялверов стал поворачивать настолько круто к ветру, как только мог; что ему примстилось — кто его знает; поскольку многие другие скалы этой не видели, там ничего не понимали; «Черная Голова» вылетела из стены дождя прямо под боком «Норки», Йолмеровой однодеревки, и они едва сумели разойтись. Но в это время «Копь, приносящий золото» тоже свернул, за ним и другие, и таким курсом они шли весь вечер и ночь.

Все это время ветер был почти одинаков; к полуночи он усилился, а потом стал спадать, однако же до самого утра корабли боролись с ним, не зная, далеко ли до берега и не вынырнет ли тот вот-вот под самым днищем. Это была тревожная ночь еще и оттого, что корабли текли — как текут, впрочем, всякие на свете корабли, — а еще их сильно заливало, и на них вычерпывали воду даже и те, кому не хватило черпаков.

Поутру, когда они снова смогли видеть море вокруг, для большинства команд оказалось, что вокруг и видно одно лишь только море. Да еще со временем народились из серого и промозглого предутреннего мира, стихающего ветра и нестихающих волн очертания берега на востоке, который помог им понять, где они. Лишь некоторые, кого не очень сильно разнесло друг от друга, сходились и окликали случайных соседей.

Никто из этих четырнадцати кораблей не потонул в ту ночь, только нескольким сорвало паруса; у «Жителя фьордов», торгового корабля Сколтисов, сильно открылась старая течь, и «Зеленовласка» лишилась рея, что треснул в один из порывов ветра, но на ней вскоре справились и поставили запасной. Во всяком случае, метки сказали Гэвину именно это. Между прочим, сказали они это уже утром, когда Гэвин проснулся. Вот и пойми после этого людей. При желании он мог не спать хоть четыре ночи подряд, и не собирался вовсе спать в ту ночь, и не хотелось ему спать, но тем не менее задремал, как сидел, и светильник в капитанской каюте прогорел и погас. Иногда что-то в человеке, что-то неразумное и мудрое, куда более неразумное, чем он сам, и куда более мудрое, чем он сам, вот так предупреждает его о том, что он на пределе. Только вот человек большею частью устроен так, что не способен понимать предупреждения.

Вновь собрались вместе эти корабли только к концу дня. Для этого им пришлось сворачивать мористее и приставать к острову Сиквэ; еще по пути туда, завидев друг друга, стайки в две-три мачты объединялись, так что, в конце концов, к первому дневному часу к восточной половине острова Сиквэ (прилив делит этот остров надвое, а отлив соединяет) подошли сразу девять кораблей, и потом спустя почти час появился Долф Увалень с двумя однодеревками — рыбачьей и «Норкой», а вскоре приспели и «Остроглазая», и «Конь, приносящий золото» — эти корабли, самые быстроходные здесь, занесло дальше всех, так что поутру они увидели даже маяк Тель-Перетвы, и им пришлось возвращаться. «Зеленовласка» пришла уже под вечер — кроме несчастья с реем, там ухитрились заплутать, спутав развилку горы Пирак с другой развилкой где-то в Ферей-Мауки.

Шторм не столько им навредил, сколько попортил крови. Уже «Остроглазая» и Сколтисы, придя к Сиквэ, застали там ругань. Сколтису, который шел старшим на добычном тарибне, уже пришлось отвечать на вопрос, неужто они так торопятся, что на Джухе не могли день переждать. Пришел к нему с этим вопросом не какой-нибудь скандалист, а Белей Приговорный, кормщик с того самого корабля, который все звали купеческим, а кораблем Белей называл один только Гэвин, сын Гэвира.

— Коги и Кири, сыновья Йоши, — сказал он рассудительно, — и Урси Тюлений Мешок, и Круд, сын Тойми, — они ведь мне что велели: не рисковать кораблем больше меры. Что такое мера? Что такое больше меры? Всякий понимает по-своему. Ты пришел ко мне вчера утром и сказал: «Белей, выходим в море». Я сказал: «Хорошо». Я сказал «хорошо» вчера, так что теперь не буду говорить, мол, это было неправильно. А нынче я вот думаю, Сколтен, сын Сколтиса: от кого мы убегаем — от кого мы убегаем, что так спешим?

— Убегаем? — сказал Сколтен. — Вот это вправду, Белей, было бы осторожностью больше меры, — убегать всего-навсего от двух «змей».

Белей покачал головой. А Сколтен сказал:

— Я тебя не спрашиваю, отчего ты пришел сюда и задаешь эти вопросы, когда мне с «Фьордовым» разбираться надо и других еще полно дел. Я так понимаю, ты хочешь дать совет — больше не спешить; верно?

Голос у него был странный. Во всяком случае, много тише, чем слова.

— А что проку в советах? — сказал на это Белей. — От судьбы беги, не беги — не убежишь.

Белей не успел уйти с кормы тарибна, когда на «Жителя фьордов» перепрыгнул с соседнего корабля Кормайс, что лазил по кораблям, выясняя, кто последним видел его килитту. На «Жителе фьордов», где как раз переносили груз на нос, чтобы добраться до течи и залатать ее заново, людям было уж никак не до Кормайса, даже если бы он задавал свои вопросы как человек. Он ведь видел, что капитан здесь рядом; «Агов, Сколтен! — кричит в таких случаях вежливый человек. — Давно твои мою килитту видали?» — «Сотоварищи! — отвечает на это капитан, тоже соблюдающий вежливость. — Может, припомните — кто что видел? А мы тут — на тарибне этом — ее в последний раз видели еще до того, как от берега отвернули». И после этого люди с «Жителя фьордов», может быть, и вспомнят еще что-нибудь. Но кто и когда встречал Кормайса, соблюдающего вежливость?

— Эй, на «Фьордовом»! — сказал он сразу.

И вышло, конечно же, что ему отвечали, мол, до этого сейчас им дела нет.