Ветер усиливался, и теперь больший по размерам парус «Дубового Борта» стал играть на нее. Вот и начало третьего дневного часа, и пестрый парус все ближе и ближе. Расстояние — уже триста. В очередной раз назвав кормщику «Синтра-щеки» место галер в море, Рият выслушала его и сказала, что — да, пусть «Синтра-щеки» поворачивает.

И тогда «Девчонка из Синтры», ложась по ветру, распахнула свое тайное оружие. Ее парус развернулся бабочкой, одно полотнище к левому борту, другое к правому. Южный ветер ударил в него, словно в тугой, подобный грозе, битвенный барабан. Очевидно, кормщик дарды струсил дальше идти в Волнах-по-Которым-Узнают-Бурю. Пусть пропадает премия за срочность, почта день переживет, тут самому быть бы живу. Теперь он попытается укрыться в Кайнумах, и — пусть пытается, пусть.

На повороте «Дубовый Борт» выиграл у дарды еще сто своих длин расстояния.

Но, впрочем, и «Лось» тоже.

И теперь она — дарда — была так близко, что можно увидеть с кормы, можно увидеть даже с носового настила, — и, следовательно, «люди носа» уже были там вместе со своими доспехами — то есть в них, — хотя, конечно, все эти доспехи и щиты и нужны так только, для устрашения.

Во всем остальном неприятностей можно было не ожидать, и потому пленников не загоняли никуда под палубу, ибо не предвидится боя, в котором им лучше не путаться под ногами. И потому бани Вилийас, когда переносили парус при повороте, перебрался уже вперед мачты, чтоб не оказаться там, откуда не виден преследуемый корабль. Теперь, когда его можно было увидеть, бани горел на медленном огне. Ему хотелось, чтобы этот корабль попался. По-настоящему хотелось. Может быть, у него в жизни не было прежде таких настоящих желаний.

Эта предвечная извращенность природы человеческой — которой хочется, чтобы еще кому-нибудь было плохо, если уж плохо тебе!

Разве человек властен над ней? И вообще — властен ли человек в своей жизни хоть над чем-нибудь?

В нынешней битве парусов и штевней «Лось» теперь мог сражаться только за то, чтобы не отстать слишком сильно. И Йиррин понимал это, и он завидовал сейчас Гэвину — завидовал так, как не завидовал еще никогда, — потому что тот, со своими познаниями в ремесле кормщика, но крайней мере мог бы на его месте понимать, как и почему это происходит.

— Мы обшивку совсем недавно чистили, капитан, — сказал, поглядев на него, Коги, сын Аяти. — Так что ничего, не отстанем, и «Дубовый Борт» — он таки пооброс уже. Ты не поверишь, капитан, — ракушек тех всего на полпальца — но обшивка из-за них не гладкая, и все — ходкости той уже нет!

«Капитан»! «Имовалгтан» — так назвал его Коги. Гэвин ни разу пока не называл капитана «Лося» иначе как «вроде бы капитаном», он считал, что надобно серьезно относиться к серьезным словам, и все его люди относились так, как он.

«Синтра-щеки» действительно могла бы обогнать «Бирглит» сейчас. Потому что это только так по неосведомленности кажется, что дарде нужно идти полным ветром, чтобы показать свою лучшую скорость. Сейчас — при таких волнах — ей следовало идти к ветру чуть-чуть наискось. Она этого не делала. И позволяла «Дубовому Борту» нагонять себя и отжимать все сильнее к западу.

К южным из островков Кайнум.

Туда, где ждала их Рият, будущая Взирающая на Границы в Доготре.

Галеры как раз успели укрыться за россыпью островков, протянувшихся между Джухой и Салу-кри, как острая щетка, и вокруг них, и за ними, и перед ними.

Рият как раз успела высмотреть себе подходящее местечко и на скорую руку прикинуть окружающие Места-в-Волшебстве.

Все всё успели.

Парус «Синтра-щеки» как раз вылетел из-за горизонта.

«О, иди сюда, „Бирглит“, я тебя жду».

«… Ты пришел в края смерти — и ты думаешь уйти отсюда без подарка?..»

«… Помни: я знаю, что сказать тебе. Здесь, в тишине, я тебя жду. Здесь, где тишина».

Имуноквэ.

«Прогулки по берегу в час отлива».

С того мгновения, как «Бирглит» показала из-за горизонта гору широкого паруса и пригорок «паруса попутного ветра» впереди штевня, до Кайнумов идти ей было около часа. Рият провела это время в довольно неожиданно возникших хлопотах.

Дело в том, что Второе Сиаджа, так же как и известная вам ди-кинпур-кьяска и некоторые еще, относится к тому же виду, что Заклинания Переноса. В сущности, они различаются только тем, что Неподвижность — это не один, а непрерывная цепочка специально подобранных переносов из одного Места-в-Волшебстве в другое Место-в-Волшебстве.

Понятно, что для такой цепочки нужно точно указывать Место, с которого она, цепочка, начинается. Понятно, что все время, пока длится заклинание, его Видимое должно быть именно в том Месте, которое указано, или по крайней мере удаляться от него в пределах, в каких Второе Сиаджа все еще может его найти. У Второго Сиаджа нестрогость по Местам локтей триста в любую сторону. Это очень хорошая нестрогость, очень.

Мир устроен так, что все в нем движется; Место, определенное для какого-нибудь острова, горы или камня, оказывается спиралью, скрученной во времени и пространстве; но эти вещи можно рассчитать, и они поддаются расчету. А еще — острова медленно-медленно плывут по расширяющимся морям; горы растут; камни текут, как реки. Это так медленно, что этим можно пренебречь. А еще — люди ошибаются.

Насчет Места-в-Волшебстве, которое Рият выбрала основной опорной точкой, было написано, что это северная оконечность острова Джуха. Рият поверила, потому что ничего другого ей не оставалось. Потом она поглядела на это Место и на соседнее, насчет которого было написано, что это — южная из двух вершин острова Куанталу, и отчего-то попробовала прикинуть, какое между ними должно быть расстояние. Прикинув, она поглядела на настоящую Куанталу и настоящую Джуху. Между точками по прямой выходило в два раза меньше. Она окончила паниковать, только когда сообразила, что северной оконечностью Джухи эта точка была названа сотни лет назад, когда ею могло быть что угодно, а не обязательно плоский мыс, на котором мерзостно воняла груда выжарков из сивучиного жира, какую оставили тут зверобои, когда закончился сезон. (Хорошо хоть, ветер сейчас в другую сторону несет…)

Пришлось гребцам снова взяться за весла; Рият переправилась на Джуху и бродила там до тех пор, пока не отыскала древнюю береговую линию, и не одну, а целых три. Двадцать локтей туда, тридцать сюда, выберешь из трех неправильно, потом поставишь опорную точку в основание сети поправок — и на другом конце погрешность получается — ой-ой-ой.

В конце концов точку своего Места Рият выбрала и была почти в ней уверена. Почти. Она подумала, что так даже лучше. Потому что, если бы весь этот час она смотрела на выбранное ею море, залив не залив, образованный островом Желтая Скала, Салу-Кри, что выдается на северо-западе изогнутым серпом мыса, она бы тут определенно извелась, и еще она подумала отчего-то, что вереск начинает цвести и это красиво.

Наверное, потому, что веточка вереска, которую Рият заломила вбок, чтобы не застила вид на море, оставила на пальцах свой запах и странный вкус обещания в душе — «Дубовый Борт», идя вслед и восточнее дарды, медленно выдвигался вровень с нею; и немного вперед; и еще немного. Сзади доставал «Лось». Не надо было задумываться даже, и так понятно, что он здесь.

В виду острова Салу-Кри, кривым когтем своим царапающего море, пестренький парус, сообразив, что заперт, сложился вдвое, кивнув небу острой макушкой. Дарда скользнула влево, в островки. Но ведь не одни корабельщики, ходящие на дардах, могут знать эти скалы, как собственный карман.

«Дубовый Борт» вздохнул, кончая свой бег, и упали его паруса, и солнце, как на золоте, заиграло на щитах кое-кого из «людей носа корабля» — это те, кто щеголяет до последнего, и даже оковка щита, мятая-перемятая, битая-перебитая, все равно вычищена у них до блеска, — заиграла на мгновение перед тем, как «Дубовый Борт» нырнул в тень, и его парус, перекинутый вправо, вздулся снова под юным ветром; «змея» накренилась, входя в поворот, и углубилась тоже в путаницу проходов меж островками, только другой дорогой — между Одиннадцатым и Двенадцатым Южными; идя здесь, дарду они видеть не могли, но ведь и та не могла видеть их.