Дверь из темного дерева распахнулась, и на крыльцо выбежала женщина — личный телохранитель академика Кезамаа. Кроме пятнистых камуфляжных штанов на ней был только белый бюстгальтер. С мокрых волос на голые плечи стекала вода, — она, наверное, мыла голову. А в руке была зажата черная рация. Женщина что-то коротко сказала в нее, затравленно огляделась и, спрыгнув с крыльца, побежала к месту взрыва. Возможно, она надеялась отыскать что-нибудь из останков своего принципала. А возможно, просто металась в состоянии паники. Но паника скоро пройдет, охрана свяжется по телефону с военными, и на меня начнется охота.

А не пора ли делать отсюда ноги?

Я оторвался от видоискателя и, зацепив противогазную сумку с остатками пирожков и боевой дробовик «Спас-12» — единственное стрелковое оружие, которое привез из Питера, — выбрался из-под маскпокрова.

Над противоположным берегом озера упирался в небо столб черного дыма. Яркой оранжевой точкой отсвечивал горящий «Уазик». Я не поскупился на несколько драгоценных секунд, чтобы полюбоваться панорамой учиненной мною катастрофы, подумал о том, что дым, вероятно, будет виден даже из Пяльмы, и, закинув за спину дробовик, побежал через лес.

К «Минску», который дожидался меня в двухстах метрах от озера. К «Минску», которому сейчас предстояло потрудиться наславу. К «Минску», который должен был постараться не рассыпаться на запчасти на трассе экстремального мотокросса, изобилующей корнями и ямами.

К «Минску» — только он мог вывезти меня из этого ада.

Я добрался до военной дороги, лишь чудом не свернув себе шею. На меня стремительно неслись монолиты сосен, но в последний момент я оставлял их в стороне, выжимая тормоз и закладывая лихие виражи. Меня подбрасывало на ухабах, и порой я пролетал по воздуху несколько метров. Один раз я наскочил передним колесом на пенек, и меня вышибло из седла. Мотоцикл заглох, я перекувырнулся в воздухе и врезался в дерево. Дробовик больно впечатался мне в позвоночник. Оглушенный ударом, я очумело потряс головой и, поднявшись на ноги, вцепился в валявшийся на земле «Минск». У меня не было времени на то, чтобы рассиживаться под соснами и приходить в себя. Я находился в цейтноте, и счет шел на секунды. От этих секунд сейчас зависела моя жизнь.

Когда я наконец выбрался на грунтовку, в мотоцикле уже что-то подозрительно постукивало. Хиленький, он не был предназначен для слалома между сосен. Но пока продолжал исправно подминать под себя километры военной дороги, огибая лужи и выбоины. Спасительный перекресток с погнутым знаком приближался ко мне с каждым мгновением. Позади остался знакомый поворот в лес, потом заброшенный КПП, потом… А потом подо мной громко звякнуло, и я сразу понял, что дальше придется идти пешком… Мотоцикл с порванной цепью я откатил с дороги подальше в кусты, сверился с компасом и пошел в направлении Онежского озера. До него оставалось чуть больше десяти километров. Если напрячься, их можно преодолеть за два часа. При условии, что по пути меня не ждут ненужные приключения. Но иллюзий на этот счет я не испытывал. На то, чтобы прийти в себя, осознать, что академик мертв, и сообразить, что взрыватель на бомбе привели в действие с противоположного берега озера, охране хватит десятка минут. А потом за дело возьмутся военные части, расположенные на полигоне. Элитные части. Насколько я знаю, здесь находятся десантники. И ракетчики. А у ракетчиков есть противодиверсионная рота — отборные псы, натасканные на искателей неприятностей вроде меня. Они вооружены по последнему слову, В их распоряжении вертолеты. И уже через час, уверен, лес со стороны Онежского озера будет оцеплен. Если для этого потребуется полк, — задействуют полк. Потребуется дивизия, — будет дивизия.

Мелкий ельник, идти по которому было довольно удобно, сменился лиственным лесом. С каждым моим шагом он становился все реже и реже. Под ногами зачавкало. Я огляделся, заметил небольшой участок сухой земли, увенчанный одинокой старой березой, и перебрался туда. Под березой я устроил себе небольшой перекур, доел последний пирожок из противогазной сумки, набил ее землей и, как следует раскрутив, запустил в заросли вереска. Потом тщательно проверил «Спас-12» и снял его с предохранителя. Я очень надеялся, что до стрельбы не дойдет, но уж слишком призрачными были эти надежды.

Болото, которое преграждало мне путь, растянулось вдоль Онежского озера на многие километры, но, насколько мне было известно, оно было узким и почти везде проходимым. Разве что только по дури или по пьяни там можно было забраться в топь. Зато в болоте легко сбить со следа собачек — огромный плюс, если учитывать то, что антидог я, дурак, уже весь израсходовал.

Я повесил дробовик на плечо вниз стволом и, сверив с компасом направление, попер вперед по азимуту. Болото и в самом деле оказалось каким-то детским. Упругий мох, укутанные брусничником кочки… Если где вода и доходила до щиколоток, то такие участки можно было по здешним меркам смело назвать трясиной. И лишь один-единственный раз мне пришлось возвращаться и обходить действительно серьезную топь, поросшую нежной травкой.

Примерно через три километра болото резко оборвалось, и его сменил чистый, словно ухоженный городской парк, бор. Хорошо — по нему можно было бежать. Плохо — редко росшие сосны не давали мне достаточного укрытия даже от вертолетов. А если бы меня засекли, то найти здесь хоть какое-нибудь место, чтобы отсидеться, я бы не смог. И не смог бы в этом бору уйти от погони. А значит, пришлось бы вступать в бой. С. семью-то зарядами картечи — всем моим боезапасом!

Я перешел на легкую рысь и, плюнув на все — попадусь, так попадусь, — побежал на запад. Пока что я ни разу не слышал звука вертолетов и очень надеялся на то, что никаких вражьих дозоров впереди не встречу. Расставить их на машинах мои преследователи не успеют, а с летной техникой, похоже, что-то у них не заладилось. Нет керосина? Расстреляли пилотов? Все может быть в этой дурацкой стране. А особенно в ее армии…

Они затрещали, как только я помянул их всуе. Две вертушки одновременно. Одна прошла к западу чуть левее меня, другая — почти над моей головой, и пришлось пережидать, когда они уберутся подальше, тесно прижавшись к стволу сосны. Звук вертолетов отдалился, но окончательно не затих. Вертушки кружили над лесом километрах в трех впереди меня. А может, чуть меньше. Или больше… По звуку расстояние я определять не умел. Но зато точно знал, что где-то там, к западу, сейчас высаживается десант, выставляются заставы, организуется оцепление. И все это по мою душу! Можно бы возгордиться, если не было бы так страшно и грустно.

В какой-то момент я чуть было не развернулся назад. Посетила меня такая идея: углубиться в. леса, поплутать там несколько дней и постараться выйти в каком-нибудь более спокойном месте. У осторожного Голоблада на такой случай даже был разработан план. У Голоблада, но не у Пивцова. При одной только мысли о том, что придется торчать в Карельских чащобах еще несколько дней — без жратвы, без репеллента и в полной неизвестности о том, чем закончится вся эта заваруха, — меня насквозь пропитал такой боевой пыл, что я готов был сейчас же броситься в бой один против целого взвода спецназовцев. И идею возвращения в лес отмел бесповоротно, И продолжал держать курс на запад, готовый к войне и уверенный в том, что, пока доберусь до противника, судьба подкинет мне хоть какой-нибудь подарок. И я использую этот подарок в своих интересах. И выберусь ~ все-таки выберусь! — из проклятого леса.

«Эй, Судьба. Ну как, подкинешь?»

«Хм, ну ты и нахал… — вздохнула Судьба. — И так уже в лепешку разбилась, а этому негодяю все мало. Да-а-а… Ладно, в последний раз». И достала из своих закромов «ГАЗ-53», под завязку загруженный сеном. Это в двенадцать-то ночи!

Сначала я расслышал звук ехавшей через лес машины. Совершенно мирный, чуть подвывающий тенор, характерный для грузовиков «ГАЗ». Его трудно, спутать с чем-то другим. Я удивился, — не ожидал встретить в этой глуши дорогу. Тропинку, — пожалуйста, но дорогу… Медведя, — пожалуйста, но грузовик… Я снял с плеча дробовик и, резко изменив курс, потрусил туда, где, по моим расчетам, реальнее всего было пересечься с машиной — метрах в двухстах-трехстах к северо-западу.