Я скрипел зубами и тупо пер вперед и вперед по азимуту, огибая елки и ямы с водой. Вспоминая всемогущую «мать» и куплет из фильма «В зоне особого внимания». Как там бормотал измученный марш-броском лейтенант Тарасов? «Что же вы, мои соколики…» Кажется, так?

К счастью, ландшафт скоро повысился, и сырой смешанный лес сменился светлым сосновым бором. Там я сделал первый привал. Следующий короткий привал — через три тысячи шагов. Еще один, третий по счету и более длительный, — уже через две тысячи. К этому времени, по моим прикидкам, я преодолел примерно четверть пути. А «Лонжин» на левой руке показывал уже одиннадцать вечера…

А когда я наконец вышел — точнее, выполз — к озеру Кезамаа, он показывал уже пять утра. Между сосен появились просветы, и я, сбросив с плеч ненавистный рюкзак, прокрался к опушке леса. Осторожно, от дерева к дереву, стараясь без надобности не высовывать носа из-за поросших серым мхом стволов. Дождь прекратился, но мелкая водяная взвесь — то ли туман, то ли сверхнизкая облачность — полностью скрывала от меня противоположный берег. Плохо — трудно выбрать удобный наблюдательный пункт на траверзе нужного мне острова, толком не представляя, где же этот остров находится. Хорошо — если охранники Кезамаа ведут со своей территории наблюдение за противоположным берегом — а в этом можно не сомневаться, — то при такой видимости им ничего не светит. И я могу перемещаться, не опасаясь того, что меня заметят. Только не напороться бы на какой-нибудь шальной патруль с собачками, решивший обойти периметр озера.

Я вернулся к своему рюкзаку и достал из кармашка флакон с антидогом — жидкостью против собак. Тщательно обработал ею одежду и обувь. Вздохнул, взвалил, крякнув, на плечи свое пятидесятикилограммовое проклятье и поплелся вдоль опушки бора, надеясь поскорее наткнуться на удобное место, где оборудую себе «лежку».

На этот раз удача шла со мной параллельными курсами. Буквально через полкилометра берег повысился, оскалился на затянутое серой мглой озеро скальными выступами. Передвигаться стало в миллион раз труднее, но я чувствовал, что скоро, — уже очень скоро! — прибуду на конечный пункт своего экстремального путешествия. И от этого чувства на моих высоких армейских ботинках, как на сандалиях бога Меркурия, выросли крылья. Несмотря на рюкзак-убийцу, слившийся с моей спиной в единое целое, я скакал с камня на камень, будто архар. И действительно, очень скоро обнаружил то, что искал, — идеальный наблюдательный пункт, ровную, поросшую изумрудной травкой площадку, обложенную по краям массивными обломками кварца.

На то, чтобы Лечь, у меня ушло чуть больше часа. Именно Лечь — с большой буквы. Так, как умеют делать это лишь дикари, профессионалы-охотники и те, кто набирается подобного опыта в спецлагерях и спецшколах. Не зная, что я здесь нахожусь, меня не смогли бы обнаружить ни люди, ни собаки уже с расстояния в десять шагов. Я обработал все вокруг антидогом и тщательно укрылся маскпокровом, под которым мог находиться безвылазно несколько дней. Мне было тепло и сухо. У меня с собой был приличный запас воды и провизии. Даже естественные нужды я мог справлять, как космонавт, «без отрыва от производства».

Маскпокров невозможно было бы отличить от огромного валуна, вросшего в землю, если бы из него не торчали два рога перископов компактной шестидесятикратной стереотрубы «Сваровски». Правда, перископы были тщательно замаскированы под веточки хилых кустиков, но росли эти кустики совсем не на месте. Что поделать — издержки…

В своей полуноре-полупалатке я прильнул к видоискателю стереотрубы, покрутил верньер настройки резкости — до упора в одну и в другую сторону — и, не сумев вычленить из тумана ни одного более или менее резкого изображения, отодвинулся в сторону. Оно и к лучшему, что туман. Все равно, надо выспаться. Пообедать — вернее, поужинать (Или позавтракать? Черт его разберет!) — и со свежими силами и ясным взором приступать к наблюдениям. Впереди у меня уйма времени. Я успею увидеть все, что захочу. Вернее, все, что сумею… Все, что покажут…

Из рюкзака я достал пакет с бутербродами и подъел их без остатка. С неприязнью посмотрел еще на один маленький пупырчатый огурец, не решился. его надкусить и, хлебнув из пластиковой бутылки воды, начал устраиваться спать. Впрочем, «устраиваться» — сказано громко. Я просто положил под голову руку и стал ждать, когда же из-за куста вылезет мой знакомый заяц. Если вылезет вообще. Если сегодня его отпустила ко мне зайчиха…

Я проснулся ровно в два часа дня. Рука, подложенная под голову, занемела настолько, что можно было ампутировать ее без наркоза. Хотя нет, навряд ли. Стоило мне пару раз сжать и разжать кулак, как в него вонзились миллионы острых иголок. И, кажется, я даже почувствовал, как быстрее заструилась по капиллярам кровь.

Я позволил себе поваляться без дела еще пять минут. Поразмышлял о том, как это странно, что за семь часов сна ни разу не сменил неудобной позы, несмотря на затекшую руку. Наверное, сказывается выучка Голоблада. В засаде нельзя лишний раз шевельнуться даже во сне. И все же — проклятье! — как теперь из-за этого меня колют иголки…

И интересно, что там творится на улице? Как обстоят дела с дождиком и туманом?

Я не стал лишний раз высовывать нос из-под маскпокрова. Просто уткнулся в видоискатель и покрутил верньеры настройки. И «Сва-ровски» сразу нарисовал мне пасмурный серый денек. Но без дождя. Без тумана. С неплохой видимостью…

…С противоположным берегом озера, поросшим лиственным лесом. Лесом, который находился от меня в пяти километрах, но в котором я легко мог отличить ольху от осины. Спасибо отличной австрийской оптике!

Винтом точного наведения я начал медленно поворачивать перископ. Лес заскользил влево — осины… березы… край озера, богато поросший тростником и кувшинками… И не прошло и минуты, как я уткнулся взглядом в строение. Есть! Остров! Здра-а-авствуйте, господин Кезамаа! Я не ошибся сегодня утром в выборе направления, вышел в тумане как раз туда, куда надо! Нашел отличное место!

Я с интересом разглядывал сложенный из неотесанных гранитных плит дом, напоминавший маленький замок: серые стены; высокая, покрытая красным шифером, крыша; узкие, заостренные кверху, окна; по углам две круглые башни. Дом выглядел весьма живописно. Если это не типовой проект, то архитектору за него отвалили как минимум двадцать тысяч «зеленых». Мне сразу бросилось в глаза то, что невысокое крыльцо в центре здания оборудовано пологим полукруглым пандусом. «Для коляски Йозепа Кезамаа, — заключил я. — А в доме, конечно, есть лифт».

«Замок» стоял примерно в полусотне метрах от южного берега острова, и гладкая гаревая дорожка вела от крыльца к небольшой деревянной пристани. Там были пришвартованы две лодки с зачехленными подвесными моторами и маленький белый катер. Справа от пристани я обнаружил довольно длинный — метров сто — песчаный пляж, а сразу за пляжем — мостки. Раньше такие были в каждой деревне. На каждом пруду. С них полоскали белье. О, славная бытовая идиллия российской глубинки!

Странно, но пока что я не наткнулся ни на одну живую душу. Или у них сиеста? Я развернул перископ на начало острова — на «начало осмотра» — и, лишь внимательно приглядевшись, засек невысокую — метров шесть — наблюдательную вышку, искусно укрытую со стороны озера густыми кустами и маскировочной сетью. Что делается на этой вышке, я не мог видеть даже с помощью оптики.

Я еще раз вернулся к мосткам, с которых должны полоскать белье. Проехал перископом правее и обнаружил четыре двухэтажных модульных дома. Прямо-таки небольшой поселок, раскинувшийся метрах в тридцати от берега. И — наконец-то! — в этом поселке я впервые заметил людей. Двое мужчин, облаченных в пятнистую военную униформу, возились возле деревянной скамейки то ли с бензопилой, то ли с подвесным лодочным мотором. Один из них несколько раз дернул за шнур стартера. Потом то же проделал другой. И, явно не добившись успеха, они снова склонились над непослушным механизмом. За их работой с интересом наблюдал карапуз лет трех-четырех, наряженный в комбинезон морковного цвета. Чуть поодаль играли с черным щенком трое ребятишек постарше. Мальчику было лет шесть, двум девочкам — лет по десять-двенадцать. «Интересно, — подумал я, — а где они учатся? Прямо здесь, экстерном? Или их отправляют первого сентября в интернат?»