А рядом не на шутку разыгралась схватка между тополем и берёзой. Все её нюансы оказались прекрасно видимы в моём ускоренном потоке времени. И вот наступил момент, когда один из корней тополя вошёл в зону моего «я». И я перетёк в него вместе с влагой и поднялся над землёй впервые после долгого заключения в ней.

Прошли ещё годы. За это время кладбище изменилось. Вырос целый мемориальный комплекс с вечным огнём и скульптурой Родины—Матери. Холмы могил, всех, кроме братских, сровняли бульдозером, оставив ровную поверхность. Правда, когда стали вновь расстанавливать могильные плиты, многое перепутали. Так, на мою могилу лёг камень того самого влюблённого мальчишки, Александра Иматова. А мы с тополем наконец-то стали одолевать проклятую берёзу. Сам тополь здорово вырос, а его корни растянулись на многие метры в стороны. Зона моего влияния значительно увеличилась. Из новых деревьев, пытавшихся отвоевать себе место в этой зоне, выжила лишь одна берёзка, да и та выросла кривой и безобразной.

Вскоре, одной прекрасной весной, у нашей соперницы не появились новые листья. Зато появилась зарубка на стволе. Я радовался этому, словно ребёнок новогоднему подарку. Я ещё не знал, что в недалёком будущем такая же зарубка появится и на моём стволе, который уже несколько лет подтачивал изнутри короед.

А когда это случилось, я решил перебираться в другое тело. И, будь я проклят, моё новое пристанище должно уметь передвигаться! И я терпеливо ждал, ждал оказии. Но люди избегали подходить близко, словно ощущая немую угрозу, исходившую от меня. В качестве запасного варианта тополь выпустил целую сотню молодых побегов, но меня это больше не устраивало.

И всё же я дождался.

Я почувствовал приближение чего-то глобального всеми клеточками моего сохнущего тела. Что именно это было, я не могу сказать, но мир неуловимо изменился, и люди перестали меня опасаться.

Я приготовился к прыжку.

Сначала я ничего не различал в белой пелене, стелящейся перед глазами. Чуть позже сообразил, что уткнулся лбом в стекло. Я стоял в тамбуре электрички, и снежные поля мелькали за окном.

Поезд без остановки проехал Шушары. Я возвращался в город.

Что-то ритмично подёргивало мою руку. Я поднял её и увидел привязанный к запястью раскидай. Да-да, раскидай — детскую игрушку, шарик с опилками на резинке.

Откуда?

И откуда я это еду?

И когда я успел переодеться?

И — о Боже! — Серёга с Костей, ведь это был только сон?

И почему у меня ботинки и брюки снизу забрызганы чем-то бурым?

Раскидай мерно покачивался на руке. За окном появился чёрный незнакомец. Он летел рядом с поездом, и его плащ развевался, точно сатанинские крылья.

— На днях мы обязательно съездим в Павловск, сынок! — сказал он.

— Мы обязательно съездим, — повторил я. — В Павловск.

— Медленно скачешь, Консервная Банка, — прошипел он сквозь стекло. — Помнишь, как хрустнули его рёбрышки?

Резинка лопнула, и раскидай упал на заплёванный пол.

— ГОБЛИ—И–И—ИННН!!!!!

Мой крик распорол тишину вагонов, оглушая людей, разбивая окна и ломая скамейки. Чёрный ураган бушевал в моей голове, бьющейся об шершавую зелёную стену. Я закрыл руками лицо, и кровь брызнула из-под ногтей.

— ГОБЛИ—И–И—И–ИННННН!!!!!!

Двери распахнулись, и я выпрыгнул на платформу. Она была пустынной, и по ней змеился ветер.

Но может ли это быть?

Разве мог я в моём состоянии спокойно заявиться домой, забрать сына и уехать с ним в Павловск? Разве мать отпустила бы его со мной? Разве милиция не ждёт меня дома?

Абсолютно ни на что не надеясь, я нашёл в кармане монетку в пятнадцать копеек, вошёл в телефонную будку и набрал номер. Долго никто не подходил, затем трубку взяла Бабушка.

— Але, — сказала она, — Игорь, ты?

— Папа? — донеслось из трубки. — Мама, там папа!

— Не кричи, — сказала Бабушка. — Ну, кто это? Говорите!

У меня перехватило дыхание.

— Чтоб ты сдох! — в сердцах сказала Бабушка и дала отбой. А я всё стоял, прижимая трубку к уху и не в силах пошевелиться. Меня буквально рвало слезами.

Чёрный человек похлопал меня по плечу.

— Какая разница, с чьим сыном ты погулял в Павловске? — спросил он.

Будка рванулась в небо, точно ракета. Правая рука скользнула по замёрзшему стеклу, оставляя за собой пять розовых следов.

— Пойдём, — сказал чёрный человек, разворачивая свой огромный плащ.

Я ликовал. Мускулы распирала приятная тяжесть. Ноги едва передвигались, и это было прекрасно. Перед глазами мелькали разноцветные огни, но для меня они были праздничным фейерверком. Смертельная усталость казалась восхитительной.

— Что это? — спросил я сам себя. И сам ответил:

— Это победа.

В самом деле, сражение оказалось намного более трудным, чем я полагал. Но тем приятнее успех, и тем весомее трофеи! Время снова обрело свой обычный облик. Я снова замечал секунды — они бороздили лицо колючим снегопадом. Я ходил. Я видел. Я дышал. Я наслаждался свободой. Я привыкал к своему новому телу. Конечно, оно оказалось не ахти. Моё старое было куда крепче и здоровее. Зато это было моложе.

Вокруг меня шумел город. Мой город, Петербург — Ленинград — Петербург. И звучала русская речь. Впрочем, я бы не расстроился, услышав и немецкую. Наплевать на политику! Коммунисты и наци умирают одинаково нехотя. Многих я ещё убью, невзирая на их убеждения, но это будет потом. Я сильнее их всех, вместе взятых. Я прошёл миллион смертей, чтобы среди них не встретить свою. Я знал, какова цена дара ведьмы. Ведьма подарила мне Силу, и я ещё долго буду наслаждаться своим могуществом. Я вернул себе все чувства, присущие человеку, и не потерял способности, приобретённые псевдомертвецом. Глазами я пожирал суматоху Улиц Сегодня, их многоголосый гул звучал у меня в голове, а где-то на заднем плане восприятия наплывали друг на друга мелодии ушедших поколений — спокойное и плавное чередование образов, неясных намерений и истлевших волнений. Я пьянел от всего этого изобилия, как от самогона. Я направлялся в сторону Невского проспекта. Я хотел послушать музыку смерти Анатолия Костылева и увидеть свинцовые волны Фонтанки, выкатывающиеся из-под Аничкова моста.

Снова и снова в памяти прокручивались эпизоды сражения. Прыжок. О, это был прыжок, достойный… Чушь, никого он не достоин, кроме меня самого. Как это было ловко проделано — в мгновение ока, поймав случайное прикосновение зазевавшегося простака, молниеносно втянуться в него. И затаиться на сутки, наслаждаясь движением крови в артериях, пульсацией сердца, отлаженной работой сложнейшего человеческого организма. Конечно, я не мог сразу оценить его силы, и поэтому решил напасть ночью, во время сна. ПОДОНОК. Бесспорно, это было мудрое решение. Первая схватка оказалась жестокой. Да, я напал без предупреждения, но воля моя слабела с каждым часом, проведённым вне кладбища. Побочный эффект: во время наших стычек мы обменивались информацией о себе. Но, поскольку я побеждал, передо мной проносилась вся его жизнь, тогда как он видел только бессвязные фрагменты моей. Другой побочный эффект: в это время он совершенно не мог контролировать своё тело.

Всё же мне не удалось свалить его сразу. Я почувствовал, как меня в нём становится всё меньше и меньше. И одновременно снова стал умирающим тополем, засыхающим на собственной могиле. Я предпринял ещё одну попытку, поймав его в момент полудрёмы в метро. И продержался совсем недолго. Его тело отторгало меня, но зацепился я прочно. КОГДА-НИБУДЬ ТЫ ВСЁ ЖЕ СДОХНЕШЬ. Ха, змеёныш, ты ещё здесь? Какая приятная неожиданность! Что ж, мне доставит огромное удовольствие убивать людей твоими руками у тебя на глазах. И начну я — ха-ха! — начну я, змеёныш, с твоей семьи. Я выпотрошу кишки твоей маленькой дочурки и накормлю ими твою жену. ЗАТКНИСЬ, ВЫРОДОК! Нет уж, это ты заткнись! Если не хочешь ускорить это событие, лучше не напоминай о себе. БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! Так говорили многие. И обычно они это говорили, умирая.