— В вашем роду и нет ни одного представителя ничтожного племени, — заметил Иосиф Виссарионович. — Уж мыто знали, с кем нам предстоит работать. У Зодчих Мира тоже имеется сектор зэт.
Вождь усмехнулся, а председатель «Отечества», в этот раз не спросил «откуда вы знаете про особый сектор», привык к тому, что товарищу Сталину известно все.
— Если вы читали мои работы, — продолжал вождь, — то запомнили, как любил цитировать русских, понимаешь, классиков товарищ Сталин. Но сейчас почти неоткуда брать крылатые фразы. Сочинитель нынешний изрядно, понимаешь, помельчал. В литературе лидируют не филологи, а штурманы дальнего плавания, профессоры математики и логики. О вас я не говорю, ибо вы обязаны написать об этом в романе, но по скромности не сделаете этого. А Игоря Шафаревича и Александра, понимаешь, Зиновьева держите у изголовья заместо Библии.
Кстати, у последнего есть замечательные слова:
«Русский народ уже получил свое будущее. И потому он равнодушен к будущему. Он уже имеет собственную историческую, понимаешь, ориентацию. Лишь катастрофа может изменить ее. И вообще, судьба русского народа не есть проблема русская. Это проблема тех, кто боится того, что русский народ проявит скрытые силы и будет сражаться за достойное его масштабам, понимаешь, место в истории человечества».
Подписываетесь, понимаешь, под этим?
— Безусловно! — воскликнул сочинитель.
Это был их последний разговор перед тем, как поехать в Крылатское созерцать грандиозный спектакль, в котором актеры, специалисты по реквизиту и шумовым эффектам не подозревали: их подлинным режиссером был и остается товарищ Сталин.
…Взяли его неподалеку от знаменитого села Перхушково.
Скитаясь по родному Подмосковью и пытаясь в одиночестве размять ситуацию, в плену которой Станислав Гагарин оказался, писатель часто обращался к товарищу Сталину, звал его, усилием воли пытался наладить телепатическую связь, но зов бедняги оставался безответным.
Товарищ Сталин не откликался.
Лишь однажды почудилось сочинителю, будто возникла в сознании фраза, произнесенная голосом Иосифа Виссарионовича. Фраза была неразборчива, слова стерты, и смысл их терялся. Скорее интуитивно, нежели информативно, ибо знаковые ориентиры были расплывчаты, писатель понял: речь шла о князе Святославе.
То ли это был некий намек, то ли руководство к действию, либо Станислав Гагарин попросту галлюцинировал, обалдев от одиночества и невозможности сообразить, что произошло, но упоминание о Святославе, любимом древне-русском герое писателя, выудило из прошлого забытую уже беседу с вождем.
— Помните сочинение Нестора «Повесть временных лет», где говорится о славных, понимаешь, деяниях Святослава Игоревича? — спросил однажды товарищ Сталин. — Впервые прочитал сии строки еще в Гори, когда учился в школе… На всю жизнь запомнил, как в лети шесть тысяч четыреста семьдесят второе князь Святослав «…възрастъшю и възмужавшю, нача вои совкупляти многи и хоабры, и легъко ходя, аки пардус, войны многи творяще…»
«Его тоже сравнивали с дикой кошкой-тигром, — подумал о вожде Станислав Гагарин. — Да и войны любил, так сказать, творяше…»
— Последнее следует, понимаешь, уточнить, — поднял руку и, как бы отстраняясь ладонью, промолвил Отец народов. — Товарищ Сталин стремился либо разрешить конфликт, не прибегая к оружию, либо выиграть его малой кровью. А вот Святославу, его аскетизму, походному, понимаешь, быту я подражал… «Ходе воз по собе не возяше, ни котъла, ни мясъ не варя, но потонку изрезать конину ли, зверину ли или говядину на углях испекъ ядяше, ни шатра имяше, но подъкладъ постлавъ седло в головахъ; тако же и прочии вои его вся бяху».
Ну, не прелесть ли этот рассказ, товарищ литератор?
— Я чаше вспоминаю следующие строки летописи, — подхватил Станислав Гагарин. — «И посылаше къ странамъ глаголя: «хочю на вы ити». Вы знаете, Иосиф Виссарионович, что в наших «Ратных приключениях» имеется раздел, он так и обозначен «Иду на вы». Благородный принцип Святослава!
— Мне сие известно, — качнул головой вождь. — Потом «Святослав… иде на Оку реке и на Волгу, и налезе в ятиги, и рече вятичемъ: «Кому дань даете?» Они же раша: «Козаромъ по щьлягу от рала даемъ».
Спустя год Святослав отправился к хазарам… «Слышавше же козари, изидоша противу съ княземъ своим Каганомъ, и сътупишася битися, и бывши брани, одоле Святославъ козаромъ и град ихъ и Белу Вежу взя. И яси победи и касогы…»
— Как-то не представлялся мне товарищ Сталин, цитирующий Нестора на древнем славянском языке, — улыбнулся писатель.
— А почему бы и нет? — удивленно возник Иосиф Виссарионович. — Меня и в земной, понимаешь, жизни волновало все, что связано с историей Руси Великой. И вовсе не по Ленину действовал товарищ Сталин во внешней политике, скорее вопреки. Товарищ Сталин другой, понимаешь, брал опыт за идеал, опыт знаменитых собирателей Земли Русской. И князь Святослав — любимый подвижник древности для товарища Сталина.
— А через год после разгрома Хазарского каганата, нашего смертельного врага, которого подстрекали ломехузы, — заметил Станислав Гагарин, — Святослав побеждает вятичей и накладывает на них посильную дань.
— «А ве лето шесть тысяч семьдесят пятое пошел Святослав на Дунай, понимаешь, болгар принялся воевать, — почему-то вздохнув, напомнил вождь. Наверное, Иосиф Виссарионович поимел в виду как нынешние неблагодарные болгары, забыв и Шипке и Плевне, грозятся разрушить памятник легендарному русскому ратнику Алеше. — И бившемъся обоим, одоле Святослав болгаромъ, и взя городъ восемьдесят по Дунаеви, и седя княжа ту в Переяславци, емля дань на грьцех…»
— Дань возложить на греков, — задумчиво произнес председатель «Отечества». — Не об этом ли вы вспомнили, когда поручали Вячеславу Михайловичу потребовать от Гитлера права для России построить в Дарданеллах сухопутные, морские и воздушные военные базы?
— А что?! — вовсе не смутился вождь. — Товарищ Сталин глубоко убежден: Греции, как оплоту православия, давно надлежит пребывать в лоне Российской Державы. А вы, понимаешь, стали бы возражать?
— Ни в коей мере, — категорически согласился Станислав Гагарин. — Что плохого в том, что славяне хотят создать эдакую Великую Панславию, или как там получше назвать такое естественное по общности духа государство.
— А покудова прыткие внуки и племянники врагов, понимаешь, народа разваливают то, что собрал товарищ Сталин, — с искренней горечью произнес вождь. — Готовы отдать все — и Бессарабию, и Прибалтику, и Закавказье, и Сахалин с Курилами…
Они и Москву бы продали оптом, да вот никто покупать не хочет, боятся западные, понимаешь, толстосумы безнравственности демократических торгашей.
Писатель молча вздохнул.
Теперь же, загнанный аки заяц или серый лесной разбойник, бездомный, бесприютный, оглушаемый порою приступами беспросветного отчаяния, Станислав Гагарин тщетно пытался подобраться к Власихе. Но по всем дорогам, которые вели к ней и окружали ее причудливыми переплетениями, он натыкался на патрули странных людей, вооруженных автоматами и облаченных в голубые комбинезоны, с желтыми беретами на головах.
Писатель намеревался, и не раз, подойти к поселку, в котором он жил, и где надеялся найти разгадку случившемуся, встретиться с Верой и вместе с нею обречь надежду, пересидеть на худой конец, он собирался подобраться к Власихе, бывшему по расхожей легенде имению отца Александра Ивановича Герцена, звавшего Русь, увы, к топору, со стороны деревни Солослово, другими словами, с тыла, заросшего густым лесом. Но и здесь, когда он, миновав строения бывшего пионерского лагеря, неприятно чадившего вонючим смрадом недавнего пожара, принялся подниматься от речушки по крутому берегу, Станислава Гагарина обстреляли из трех автоматов сразу.
Кто стрелял — разобрать ему не удалось, но очнулся писатель лишь в кустах между деревней Лапино и дачным поселком дипломатов Николино Поле, в котором давным-давно бывал с дочерью Еленой у Сергея Колова, вернее, у его отца, бывшего консула в Карловых Варах.
