– И?

– И он меня поцеловал. Надеюсь, теперь ты удовлетворена?

– Вероятно, поцелуем дело не ограничилось, – предположила Белл. – Ты и прежде целовалась с Алексом, но никогда после этого не плакала.

– Ну может быть, на этот раз он позволил себе чуточку больше обычного.

Эмма подумала, что ей не хочется сидеть перед зеркалом, в котором она могла видеть, как кожа ее медленно краснеет, приобретая цвет волос.

– Но неужели он тебя не изнасиловал? – Теперь Белл выглядела почти огорченной.

Эмма возмущенно посмотрела на кузину:

– Кажется, ты разочарована, что я провела весь день с мужчиной и сохранила свою добродетель неприкосновенной?

– Ну конечно, нет, – поспешно ответила Белл. – Хотя должна заметить, меня очень интересует сам акт и все подробности, а мама никак не хочет рассказать мне об этом.

Эмма невольно хмыкнула.

– Сочувствую, но от меня ты тоже не узнаешь подробностей, потому что я так же невинна, как и ты.

– Ну, не совсем так. Между поцелуем и актом должно быть что-то еще.

Сказать, что эти слова ошеломили Эмму, значило не сказать ничего.

– Ну так что? – настаивала Белл.

– Да, верно, – промямлила Эмма.

– Итак, что случилось между вашими поцелуями и актом?

– Ты перестанешь наконец произносить это гнусное слово «акт»? – неожиданно взорвалась Эмма. – В твоих устах оно обретает грязный оттенок.

– Ты предпочитаешь, чтобы я называла это как-то иначе?

– Я предпочитаю, чтобы ты это никак не называла.

Но Белл было уже не остановить.

– Так ты это делала?

– Ты сознаешь, что говоришь?

– Да, а ты? – Белл снова потянула Эмму за волосы.

– Ладно, черт с тобой! – прошипела Эмма, понимая, что при такой прыти к ужину Белл ухитрится выдрать ей все волосы. – Да, да, да! Ты удовлетворена?

Белл медленно опустилась на стул.

– О Боже! – выдохнула она.

– Может быть, ты перестанешь глазеть на меня так, будто теперь я стала шлюхой?

Белл растерянно заморгала.

– Что? О, прошу прощения, это всего лишь… Господи, да что это такое!

– Ради всего святого, Белл, мне бы хотелось, чтобы ты перестала пытать меня. Во всем этом нет ничего необычного.

«Неужели? – тут же спросила Эмма себя. – Тогда почему всего несколько минут назад я рыдала так, будто у меня разрывается сердце?»

Впрочем, ей довольно быстро удалось заглушить свой внутренний голос. Скорее всего, она все преувеличила. В конце концов, она не позволила себя соблазнить и даже получила от этого удовольствие. Разве не так?

Тем временем Белл тщательно взвешивала все услышанное в своем сверхпрагматичном уме. Втайне она решила, что свадьбы кузины и Эшборна не избежать, а небольшая нескромность до брака может быть легко забыта. И все же это не значило, что любопытство Белл не было до крайности возбуждено происшедшим.

– Скажи мне только одно, дорогая, – попросила она умоляюще. – Как все было?

– Ах, Белл. – Эмма вздохнула. – Это было восхитительно!

Несмотря на всю решимость Эммы держаться независимо при встрече с Алексом, она тут же снова превратилась в заикающуюся дуру.

Правда, начался вечер довольно невинно: после того, как Белл ухитрилась выудить все подробности пикника, Эмма отправилась в гардеробную, чтобы переодеться к ужину. Белл настояла на том, чтобы она надела темно-фиолетовое платье, отлично сочетавшееся с необычным цветом ее глаз.

– Это как раз тот цвет, который ты выбрала для своего дебюта, – пояснила Белл. – И Алекс был им весьма впечатлен.

– Сомневаюсь, что он запомнил цвет моего платья, – насмешливо ответила Эмма, но все же позволила кузине уговорить себя и надела платье из лилового шелка в надежде на то, что яркий цвет придаст ей отваги.

Белл надела платье из шелка бледно-персикового цвета, столь хорошо гармонировавшего с ее нежной бело-розовой кожей, а когда они кончили одеваться, Эмма принесла себя в жертву на алтарь мастера парикмахерского дела и, позволив Мег заниматься ее волосами, не проронила при этом ни единой жалобы. К тому же после сурового обращения Белл Мег можно было счесть настоящей богиней.

Глядя в зеркало на манипуляции Мег, Эмма поняла, что у нее еще есть время, чтобы подумать о своей ситуации.

Любила ли она Алекса? Похоже, Белл считает, что это именно так. Но как она могла его любить и по-прежнему мечтать управлять «Данстер шиппинг»? Даже если она позволит себе полюбить его хоть немного, то все равно не сможет отдаться этому чувству всем сердцем, каждой частицей своего существа. С другой стороны, мысль о том, что она рискует все же потерять себя, раствориться в этой любви, пугала ее.

Всего полчаса назад она сказала Белл, что рядом с Алексом становится другой. Его нежный взгляд лишал ее способности разумно мыслить, и ей с трудом удавалось произнести пару фраз. Если бы она вышла замуж за Алекса, то, вероятно, разучилась бы говорить вообще.

К счастью, Алекс вовсе и не собирался на ней жениться: он обладал неискоренимым упрямством – и Эмма не думала, что даже нажим семьи, как бы силен он ни был, заставит его попросить ее руки. А что, если заставит? Что тогда? Сказала бы она «да»?

Эмма устало вздохнула. Возможно. Все может быть. Или не быть. Но как она могла помочь себе? «Данстер шиппинг» перейдет под начало кого-нибудь другого, если она не сможет выжить без Алекса.

Но и брак с ним вряд ли станет гарантией счастья. В свете очень немногие браки заключались по любви, и Эмма знала, что такой брак никогда не был целью Алекса.

Вполне возможно, что он мог прийти к решению попросить ее выйти за него замуж, основываясь только на чувственности и страсти. Эмма представила герцога сидящим в кабинете, закинув ноги на письменный стол, и размышляющим о возможности женитьбы на ней. И во что превратилась бы ее жизнь, если бы она вышла замуж за мужчину, который ее не любит? Будет ли для нее достаточно только того, что он рядом, или день за днем она начнет терять себя, пока от нее и ее души не останется одна хрупкая раковина?

Впрочем, вряд ли у нее есть выбор. К этому моменту она уже начала сознавать, что возможность счастья без Алекса для нее весьма сомнительна. Эмма любила его отчаянно, но не знала, как найти способ, чтобы заставить его полюбить себя.

Вот почему перспектива встретиться с ним за обедом показалась ей устрашающей, но едва ли она смогла бы объяснить свое отсутствие. На ее платье распоролся шов, и на лице появилось еще несколько веснушек, пока она была на воздухе, но все это выглядело слишком несерьезно.

Вот почему она немедленно отправила Мег к тете Кэролайн за пудрой, а к тому времени, когда Белл окончательно потеряла терпение и просто вытолкнула ее на лестницу, у нее уже началась сильная головная боль.

Когда появились Эмма и Белл, Алекс уже стоял в гостиной и с отсутствующим видом вертел в руках стакан с виски. Едва Эмма вошла, он бросил на нее насмешливый взгляд. Эмме пришлось прибегнуть к отчаянным усилиям, чтобы выглядеть равнодушной. Однако у нее возникло ужасное чувство, что она мало в этом преуспела.

– Добрый вечер, ваша светлость!

Эмма испытала ужасное ощущение, поняв, что речь ее напоминает блеяние овцы. Ей даже показалось, что кузина испустила по этому поводу слабый стон.

– Надеюсь, вы не скучали оставшуюся часть дня? – вежливо обратился герцог к Эмме.

– Благодарю вас, у меня все прекрасно. – Эмма мертвой хваткой вцепилась в спинку стула, тогда как Белл наблюдала за этим обменом любезностями с нескрываемым интересом, быстро поворачивая голову то в сторону Эммы, то в сторону Алекса.

– У меня такое чувство, будто я на сцене… – не удержалась Эмма.

– Да? И в чем же дело?

– Право, я и сама не знаю.

– Тогда, пожалуй, я еще выпью.

Алекс пересек комнату и налил себе виски. Когда он направлялся обратно, то почти коснулся Эммы и прошептал ей на ухо:

– Не надо ломать мебель, дорогая: это один из самых любимых стульев моей матери.