Мокрая прядь волос соскользнула с ее виска, открывая моим глазам страшную рану.
Под вой сирен примчались две машины "скорой помощи", милиция. Какие-то люди окружили меня, пытаясь увести. Я оттолкнул их, продолжая стоять на коленях у ее тела и шептать ласковые и молящие слова. Врачи говорили что-то о шоке, травмированной психике и сотрясении мозга. Милиционеры пытались задавать мне какие-то вопросы, а я все смотрел на нее и молил не покидать меня. Несколько раз какой-то человек в белом халате закатывал мой рукав и колол мне шприцем в вену какую-то едкую жидкость. Я не обращал на них внимания.
Потом я понял, что должен унести ее из этого гудящего и суетящегося роя голосов. Я поднял ее на руки, прижал к груди и понес сквозь толпу, прочь. Кто-то схватил меня за руку, но я оттолкнул его. Кто-то встал у меня на пути, но я продолжал идти вперед, и он отступил. Кто-то повис у меня на плечах, пытаясь остановить, но я не обращал на это внимания, шаг за шагом унося ее прочь от этого места,
— Да сделайте же что-нибудь! — кричал за моей спиной чей-то властный голос, — Остановите его! Он же уйдет! Остановите его! Остановите!
На меня набросились сразу трое, надеясь повалить на землю. Я отшвырнул их. Кто-то кинулся мне в ноги, я отбросил и его, Шаг за шагом я приближался к спуску на набережной.
— Ты появилась из пены, в пену ты и вернешься, — шептал я. — А потом ты появишься снова… Я знаю это. Ты же не бросишь меня одного на этой безводной и безжалостной земле? Ты не сможешь бросить меня здесь одного. Я не выживу без тебя… Ты ведь вернешься, правда?
— Он сошел с ума! — крикнул кто-то. — Он утонет! Остановите его!
— Как?! Как его остановить?! Вы же видите, товарищ капитан…
— Но он утонет!.. А, черт! Стреляйте ему в ноги! Его нельзя подпускать к воде!
— Я не могу… Вы что?.. Я не могу стрелять…
— Сопляк! Лучше будет, если он… Дай сюда!
Первая пуля царапнула мою кожу, не причинив вреда. Вторая пробила бедро и прошла насквозь. Третья ударила в голень, заставив меня вздрогнуть.
— Я ничего не понимаю! — взмолился кто-то, — Он же идет на простреленных ногах! Этого быть не может! Да что же это происходит?! Стреляйте!..
— Поздно, — ответили ему, и это было последнее, что я услышал прежде, чем воды Невы сомкнулись над моей головой…
Я сидел на ступеньках того самого спуска, где когда-то встретил ее впервые, и смотрел на убегающие волны.
— В этом мире все проходяще, повелитель, — раздался голос Бафомета за моей спиной. — Ничего вечного нет… Ее уход на мгновенье затмил ваш рассудок. Но время унесет боль. Останется только память о боли. Потом и она станет тенью.
— Бафомет, — прервал я его неумелые утешения, — если б я приказал тебе умереть, ты бы выполнил мой приказ?
— Да, — ровным голосом ответил демон.
— Почему?
— Мы прошли плечом к плечу сквозь тьму веков. Мы видели войны и голод, мор и боль, страх и унижения. Мы сами испытали все, что дали человечеству. Никогда вы не предавали нас и не оставляли на произвол судьбы… Я верен вам и предан вам.
— А ты, Асгарот?
— Мы много сделали, повелитель. За эти века мы славно поработали. Впереди еще много работы, но если вы считаете, что моя жизнь нужна вам, берите ее, вы не можете ошибаться. Вы всегда правы. Я верю вам, и я предан вам.
— А я бы умер, если б это могло воскресить ее. И на вопрос "почему" не могу найти ответа. Нет ни одной причины для этого, но я отдал бы свою жизнь в обмен на ее… Значит, любовь все же сильнее любого чувства? Страха, боли, самосохранения, сильнее религий и философий. Вы можете жить и можете умереть по моему приказу… А я не могу жить без нее и, к несчастью, не могу умереть… Это мой мир, а я не волен решать в нем самые простые задачи — дарить жизнь и дарить смерть… Я не смог уберечь ее в этом мире… Зачем нужен такой мир, в котором жизнь чистого сердца подобна мгновенному падению звезды в ночном мраке? Я перестал понимать, что делаю и зачем… Способы превратились в цель. Когда она пришла, мне стало светло. Я не был так одинок. Мне не было все равно — жить или не жить. Я хотел жить для нее и для себя. Чтоб радовать ее и быть счастливым самому… Я не знаю, о чем я говорю… Все переменилось… Может быть, нам всем придется исчезнуть сегодня. Либо получить право распоряжаться этим миром полностью, либо исчезнуть навсегда…
Они молчали, ожидая пояснений. Я мог бы ничего не объяснять им — и без слов они пошли бы за мной, куда я прикажу, но я все же сказал:
— Этот мир не имеет права существовать в том виде, в котором существует. Людей нельзя предоставлять самим себе, ожидая, пока они сделают выбор. Они слишком слабы и податливы. Слишком злы и беспощадны. Им легче убить лучших из лучших, чем возвыситься до их уровня самим. С каждым днем, с каждым часом становится все темнее и темнее… Дальше тянуть незачем. Либо мир будет иным, либо у него нет права на жизнь… Вы готовы?
— Мы ждем приказа, Князь, — сказали они в один голос,
— Ступайте. Я позову вас.
Когда они исчезли, я с трудом поднялся и погладил шершавый гранит набережной. В памяти опять возникла она. Она стояла на этих ступенях и смотрела на огни ночного города, отражающиеся в темной воде. Мы танцуем с ней танго, ее глаза и губы совсем близко, но я не смею целовать их… Мы лежим на песчаном пляже лесного озера, и я любуюсь ее освещенным солнцем профилем… И та бесконечность, которая окружала нас, когда ее губы прильнули к моим…
— Так не будет, — прошептал я. — Те, кто несут любовь, не должны умирать. Ни деньги, ни власть, ни знания, ни религия не стоят того, чтоб жить и умереть ради них. Ради любви жить стоит… Только мир, наполненный любовью, может надеяться на будущее. Мир, в котором правит смерть, мне не нужен…
Когда я вошел в церковь, священник уже собирался уходить.
— Мне нужна ваша помощь, — сказал я. — Я хочу вас попросить…
Он посмотрел мне в глаза и кивнул.
— Помолитесь о душе одной девушки… Она умерла сегодня. Это был очень хороший человек. Ее тело я похоронил на дне реки, а душа ее находится там, где я не могу заботиться о ней… Я прошу вас, позаботьтесь о ее душе. Помолитесь, чтоб ей было хорошо там. Она была достойна этого…
Неожиданно для себя я почувствовал, как по моей щеке сбежала вниз горькая, горячая слеза. Я отвернулся и спросил:
— Вы сделаете это… для нее?
— Все, чем может помочь мое сердце и моя скорбь, — сказал священник. — Я сделаю это.
— Спасибо, — сказал я, — Прощайте.
Он кивнул и пошел к алтарю. Я посмотрел ему вслед, глубоко вздохнул, собираясь с силами, и шагнул прямо из церкви к подножью Александрийского столпа…
— …Так чего же ты хочешь? Что ты просишь?
— Чтоб Ты вернул мне ее. Это в Твоей власти. Я никогда ничего не просил для себя лично. Теперь я молю Тебя об этом. Я не могу без нее.
— Ты знаешь, что Я не сделаю этого. И знаешь — почему.
— Да, я знал, что именно так Ты и ответишь мне. Но Ты же знаешь, что она была чиста и добра. Это был единственный родник для меня на этой земле. Роса в этом аду… Не отбирай у меня этого…
— Она — человек. Люди умирают, Велиор, и ты это знаешь. Не сейчас, так через три-четыре десятилетия. Это мгновения для нас… И кто знает, осталась бы она так же чиста и прекрасна?
— Осталась. Я в этом порука… Но я не смог насладиться ее дыханием даже эти три-четыре десятилетия. И она любила меня, я это чувствовал. Мы могли быть счастливы… Но она ушла слишком рано.
— Для тебя появилась разница между днем и столетием?
— Да. Я готов отдать столетие в этом мире за день рядом с ней… Даже если этот день пройдет в аду.
— Я понимаю твое горе, Люцифер, и скорблю вместе с тобой. Я каждый день скорблю над каждым, уходящим с болью… Но и ты, и Я знаем, что ей будет хорошо здесь. И так же мы оба знаем, что и через четыре десятка лет ты так же просил бы дать ей жизнь.
— Я знаю — Ты мудр, и все, что Ты делаешь, правильно… Но так не должно быть, Создатель!.. Поверь мне! Я давно живу среди них, я знаю их лучше, потому что каждое уготовленное им мной испытание я прохожу вместе с ними. Так не должно быть… Твоя первоначальная идея была совершенна. Они должны жить вечно, и жить под чьим-то контролем. Они не способны жить самостоятельно. Не получится вырастить и закалить их в этой борьбе. Они слишком слабы и совращаемы.
