– Она защищалась! – взорвалась Этель и скрестила руки на груди. – Твой язык вообще ножны протрет, милорд.

Она провела языком по зубам, еще немного посмотрела на Оливера, затем взгляд ее пронзительных глаз смягчился.

– Как следует подумай, что говорить, когда встретишься с ней в следующий раз. Девочка за словами не постоит, но обижается так же, как обижает сама. Ты сам таскался в город, выпил в три раза больше, чем тебе следовало, да еще в дурной компании, а кончил тем, что пошел утешаться со шлюхой.

– Ну и что?

– А то, что девочка рано утром спустилась ко мне, чтобы сообщить об Эдон, прошла по двору и увидела тебя на куче соломы, храпящего рядом с девкой из «Русалки». Если ты вчера рассердился на нее, то сегодня дал ей все основания презирать себя, и не могу сказать, что я ее порицаю.

Оливер тихонько чертыхнулся и сделал глоток горячего отвара. Вряд ли стоило винить Кэтрин за то, что он вчера напился до потери сознания. Из-за нее, конечно, только это слишком слабое оправдание. Ему оказалось проще утопиться в вине, чем следить за собой.

– Я просто хотел уберечь ее от бед, – проговорил рыцарь. – А твое ремесло очень опасно.

– Да. Но золотая клетка – не ее мечта, а твоя. У девочки есть дар, и ей это нужно. Хочешь сохранить ее уважение, не говоря уж о дружбе, так смирись с этим.

– Не уверен, что смогу.

Оливер допил отвар, хмуро посмотрел на кусочки трав в остатках на дне чаши и поднялся на ноги.

– Попытайся. – Этель сурово посмотрела на него и снова занялась пестиком и ступкой.

Оливер вышел из комнатки, свесив голову на грудь.

В течение следующих недель Кэтрин с головой погрузилась в изучение своего нового ремесла. Она помогала при родах, запоминала, какие молитвы следует читать и к каким святым обращаться. Этель показала, как прощупывать живот, чтобы понять положение ребенка в утробе. Она же водила молодую женщину по рыночной площади и причалам в поисках трав и лекарственных средств; они вместе собирали в полях свежие целебные растения для мазей и припарок.

В свободное от занятий с Этель время Кэтрин прислуживала графине. Для нее всегда находились поручения, по которым следовало сбегать, и разные мелкие дела: то сшить что-нибудь простое, то присыпать тростниковый пол льнянкой, чтобы справиться с внезапным нашествием блох. Дни молодой женщины оказались заполненными настолько, что она не успевала думать ни о чем, кроме непосредственных обязанностей. Поздно вечером она падала в кровать и засыпала глубоким сном без сновидений, а утром просыпалась с свежими силами, чтобы целиком отдаться новым впечатлениям грядущего дня.

Иногда мелькали мысли об Оливере, но Кэтрин было некогда сосредоточиваться на них. При виде рыцаря, лежащего на куче соломы с продажной девкой, она с презрением отвернулась, но особенно не удивилась. На предложение следить за собой он выбрал чашу вина как отражение самого себя и проститутку, чтобы забыться. И все же молодая женщина испытывала разочарование, потому что была о рыцаре лучшего мнения. Кэтрин почти рассчитывала, что Оливер отыщет ее перед тем, как уедет по приказу графа. Он этого не сделал, и она перестала думать о нем, обратившись к предметам, заслуживающим большего внимания.

Однако сейчас, когда она шла к графине в личные покои графа Роберта, думы о рыцаре снова ненадолго растревожили ее. В покоях были Томас и Ричард: в качестве пажей они должны были наливать вино и бегать по поручениям, если возникнет такая необходимость. Ричард выглядел просто великолепно в новой тунике из темно-зеленой шерсти с алой тесьмой. Он старался сохранить серьезный вид, однако никак не мог до конца подавить улыбку каждый раз, когда смотрел на Кэтрин. Она довольно редко встречалась с мальчиком с тех пор как он перебрался в комнату оруженосцев, но знала, что он счастлив в своей новой роли и делает быстрые успехи.

Улыбнувшись во весь рот, Ричард подал ей вино. Кэтрин ужасно захотелось обнять его покрепче, но пришлось ограничиться комплиментом по поводу новой одежды и приобретенных манер.

– Всему этому он научился от меня, – вмешался Томас, ставя собственную флягу обратно на громадную, покрытую резьбой полку.

– Несколько сомнительный способ, – сухо парировала Кэтрин.

Ричарда вызвали подложить в огонь свежих поленьев. Взгляд Кэтрин скользнул по фреске с изображением двух молодых женщин в саду. Краска местами облупилась: желтое платье темноволосой девушки нуждалось в реставрации, а блондинка лишилась одной ладони, но флюиды, создаваемые ее образом, по-прежнему заполняли комнату.

Ричард выполнил свои обязанности виночерпия, затем вернулся к Кэтрин.

– Это моя мать, – сказал он, проследив за направлением ее взгляда.

Кэтрин вздрогнула.

– Откуда ты знаешь?

– Так мне сказал граф Роберт. Ее нарисовали, когда она жила здесь в качестве его воспитанницы.

– Правда? – Кэтрин посмотрела на фреску новыми глазами. Действительно, девушка на картине немного напоминала Эмис, и не только густыми светлыми волосами, хотя сходство было скорее в общем впечатлении от образа, чем в чертах лица.

– Правда, – кивнул мальчик. – Граф говорит, что я могу приходить сюда и смотреть, когда захочу.

Позади Эмис танцевала другая девушка. Ее вьющиеся темные пряди украшал венок из цветов, черты лица были тонкими и немного вытянутыми, вся она напоминала летящую птицу.

– А кто рядом? – спросила Кэтрин, уверенная, что уже знает ответ.

– Ее звали Эмма, и она тоже была воспитанницей графа. Она вышла замуж за сэра Оливера, а потом умерла.

Ричард слегка пожал плечами и отошел, потому что его снова позвал граф Роберт.

Кэтрин смотрела на Эмму Паскаль и думала об Оливере, о том, каково это каждый раз, попадая в покои графа, видеть изображение умершей жены. Ничего удивительного, что его рана так долго затягивается.

Молодая женщина так и обдумывала этот вопрос, когда графиня отпустила ее, поэтому она испытала настоящий шок, когда, спустившись во двор, столкнулась с самим Оливером. Его одежда носила на себе следы долгой дороги, а глаза покраснели от пыли.

Кэтрин сбивчиво поздоровалась с ним. Она чувствовала себя смущенной и виноватой, а все из-за того, что Ричард рассказал ей о фреске. Получилось, что она украдкой заглянула в личную жизнь Оливера и была поймана на этом.

Рыцарь вежливо ответил на приветствие, но старался не смотреть ей в лицо и не выказал ни малейшего желания остановиться и поговорить.

– Я должен отчитаться перед графом, – только и сказал он.

Кэтрин кивнула, а про себя подумала: он пойдет в покои графа и снова будет вынужден смотреть на изображение на стене. Может быть, она ошибается? Может быть, ему приятно видеть эту картину? Как бы чувствовала себя она, если бы на одной из стен замка был изображен Левис?

Кэтрин не знала. Прежде чем она успела заговорить и преодолеть возникшую между ними неловкость, Оливер извинился и быстро пошел своей дорогой.

Кэтрин кусала губы. Неужели он решил больше не связываться с ней после их последней перепалки? Это объяснило бы, почему он решил не видеться с ней до отъезда и постарался побыстрее уйти сейчас. Ох, лучше бы уж он рвал на себе кольчугу, чем отстранился на расстояние вытянутой руки.

К вечеру, когда молодая женщина смешивала мед, вино и горчичный порошок, чтобы приготовить смягчающее питье для больного горла, Оливер пришел в комнатку у стены. Этель хромая, пошла навестить очередную молодую мать, но от сопровождения Кэтрин отказалась под предлогом, что той лучше остаться и сделать лекарство. Молодой женщине польстило, что ей уже доверяют готовить простые средства, но она знала также, что старушке просто хочется посидеть наедине и посплетничать с бабушкой молодой матери, которая была ее хорошей приятельницей.

Кэтрин перемешала питье и с помощью длинного деревянного ухвата поставила на огонь, чтобы средство прокипело. Затем украдкой отломила чуть-чуть сот и намазала их на ячменную лепешку: до ужина оставалось еще несколько часов, а она уже умирала от голода.