– Ты сразу родился таким комплиментщиком? – с улыбкой спросила Линдси.

– Ах, моя милая девушка, ты по-прежнему не веришь, что мы предназначены друг для друга. Ладно, ты еще увидишь, что это перст судьбы, правда ведь? «То воля сил была, которым мы – не ровня».

– «Так то судьба?» – спросила она, передразнивая его ирландский акцент.

Дэн откинул голову и взвыл от смеха.

– Ты бесподобна, Линдси Уайт. И красива в придачу. Я счастливчик. – Он нагнулся над столом и провел пальцами по ее волнистым волосам, которые за год стали еще длиннее и ныне падали ниже плеч. – Червонное золото… Нет, темнее, скорее это корица. Чудесно, просто чудесно! Но эти глаза… Ого-го! Они выворачивают меня наизнанку!

Линдси бесстрашно встретила его взгляд, хотя в глубине души могла бы сказать то же самое про его немыслимо голубые глаза. Линдси, будь начеку, сказала она самой себе. Дэн О'Брайен был очарователен, весел, импульсивен, весь пронизан жизнью, как будто в его массивном теле заключен избыток взрывной энергии. Он – как глоток свежего воздуха. Нет, скорее, как могучий ветер, готовый свалить ее с ног и унести, как осенний листок. И она должна была не допустить, чтобы такое произошло.

Линдси отвела взгляд и откусила новый кусочек эклера. Сегодня ее день рождения, ей исполнялся двадцать один год, и где-то в Калифорнии один из ее строгих адвокатов переводил на имя мисс Уайтейкер пять миллионов долларов вместе с набежавшими процентами. Согласно инструкциям, новая хозяйка денег сразу же должна выписать чек на имя Бена Уайтейкера, возмещающий деньги, переведенные в течение года на ее имя.

Да, это действительно был год роста и взросления. Она не просто совершенствовалась как фотограф, но лучше узнала себя, свои возможности. Несколько раз она с величайшим трудом сумела удержать себя от звонка Бену – просто, чтоб услышать его голос. О, он всегда был в курсе того, где она и что с ней. Линдси ни минуты не сомневалась, что детективы, телохранители или кто там еще следовали за ней по пятам по всей стране. Когда он звонил сам, Линдси отвечала вежливо и холодно – то, что было между ней и братом, теперь похоронено под завалами многолетней лжи. Она больше не Линдси Уайтейкер. Она – Линдси Уайт. Одна-единственная во всем свете.

– Где ты, Линдси Уайт? – спросил Дэн, выводя ее из мира грез.

– Что? Прости, я замечталась.

– Нет, это в твоей душе плясали видения. Из глаз у тебя вырывалось пламя. И часто они тебя посещают, эти видения?

– Часто ли у меня в душе пляшут видения? Это какая твоя половина говорит в тебе – ирландская или индейская?

– Сейчас ты слышала, – сказал он с улыбкой, – голос индейца. С моими родителями я не могу не быть напичкан самыми удивительными фантазиями и небылицами.

– А откуда ты родом, Дэн?

– Из Питсбурга. Я старший из десяти детей.

– Десяти?! О, Господи!

– Скажи лучше – смех и грех. Мой отец – католик-ирландец, мать обращена в эту веру еще до замужества. Их благочестие доказывается количеством детей. Десять наследников. Господи Иисусе! Он – работает на сталелитейном заводе и перебивается от зарплаты до зарплаты. Мать подрабатывает глажкой. Клянусь всеми святыми, что не произведу на свет ребенка до тех пор, пока не буду уверен, что смогу по-человечески одевать и кормить его. Ни один из моих детей никогда не ляжет спать голодным.

Линдси свела брови, настолько жестким был тон его голоса и темными глаза, но уже в следующее мгновение Дэн снова улыбался ей.

– Забудь об этом, – сказал он. – Кто про что, а вшивый про баню. Вернемся к тебе. Где твоя семья, Линдси Уайт?

– У меня нет семьи.

– Нет семьи? Ни одной родной души на белом свете? Боже, как ужасно.

– И вовсе нет, – сказала Линдси. – Я прекрасно обхожусь одна.

– Да, но… Как быть, когда кто-то нужен. Ведь есть же праздники? Рождество, День Благодарения, именины, как с ними быть?

Девушка пожала плечами.

– Сегодня мне исполняется двадцать один год, и вот я ем эклер в обществе Дэна О'Брайена. Все очень мило, и я довольна.

– Сегодня твой день рождения? Грандиозно. Двадцать один залп из всех орудий в знак того, что ты теперь совершенно взрослая. Черт, это же и в самом деле событие величайшей важности. – Дэн соскользнул с сиденья и вышел в зал. – Эй, все, сегодня моей даме исполняется двадцать один год!

– Ради Бога, – зашептала Линдси, почувствовав, как краска разливается по лицу.

– Давайте споем в честь моей Линдси, – продолжал он, не обращая на нее внимания. – Все вместе, хором. Ну? «С днем рожденья тебя, с днем рожденья…»

Дюжина голосов, включая тех, кто стоял за прилавком, присоединилась к нему; когда песня кончилась, все зааплодировали.

Дэн вернулся к столику и сел с ухмылкой на лице.

– Ну вот, – сказал он. – Так-то лучше. Двадцать один год – такая дата в жизни человека не может пройти незамеченной.

Линдси наклонилась к нему.

– Да ты просто сумасшедший!

– В этом часть моего очарования, дорогая. Полюбив меня, ты полюбишь и ее. Что до меня, то я непоколебим, потому что влюбился в тебя в ту минуту, когда посмотрел в твои волшебные зеленые глаза. Влюбляйся в меня не слишком долго, ладно? Жизнь слишком коротка, чтобы тратить драгоценное время на колебания и раскачку.

– Дэн О'Брайен, – со смехом сказала Линдси, – ты начинаешь выдыхаться.

– Это точно, милая. Нужно быть настоящей женщиной, такой, как ты, например, чтобы поспевать за мной. Ну как, пойдем прогуляемся? Он сделал знак официантке. – Давно ты в Нью-Йорке? – спросил он, снова глядя на Линдси.

– Две недели. Хожу, осматриваюсь. Сделала несколько неплохих снимков.

– А фотоаппарат где?

– Спрятан в сумке. Я не настолько глупа, чтоб вышагивать по округе с фотоаппаратом на шее. Но с прогулкой ничего не выйдет, Дэн. У меня зарезервировано время в фотостудии для проявления пленки. Никак не могу пропустить. Здесь так трудно добыть место в темной комнате.

– Что же, ладно. Встречусь с тобой позже. Ты где остановилась?

Господи, опять надо лгать. Одна ложь нагромождается на другую – как блоки в египетских пирамидах. Она ненавидит лгать, но выбора нет. А ведь башни, построенные на лжи, обычно рушатся. Башня Уайтейкеров, например.

– Я снимаю комнату, – сказала Линдси. – Там нет телефона, Дэн.

– Тогда я приду туда.

– Нет! То есть я хочу сказать, не знаю, когда вернусь. Я… м-м-м… Я могла бы позвонить тебе.

– Договорились. – Он похлопал себя по карманам. – Нету. Как насчет ручки? Я запишу номер на салфетке. Ты позвонишь, так ведь? Я там буду до девяти вечера.

Линдси пошарила в сумке в поисках ручки.

– До девяти?

– Да, потом пойду в одну вонючую забегаловку – я там работаю вышибалой. Надеваю на себя каменную маску индейца и хожу надутый и суровый, как индюк. И смотрю так, словно примеряюсь, чей скальп будет лучше всего смотреться на моем ремне. Скандалистов это удерживает в рамках, а мне дает возможность заработать несколько баксов.

Дэн записал на салфетке номер телефона.

– Прошу. Теперь буду ждать твоего звонка.

– Вот и хорошо. Кстати, за эклер я заплачу сама.

– Ни в коем случае. Не в свой день рожденья. Пусть это будет мое угощение.

– Но…

– Никогда не спорь с ирландцем или индейцем, Линдси Уайт, – сказал он, вставая из-за стола.

На улице Линдси поежилась и получше закуталась в свою куртку. Пронизывающий ветер гулял по тротуарам.

– Черт, холодно, – сказал Дэн. – Тебе далеко идти? Я бы мог проводить тебя.

– Не надо. Кварталом дальше сяду на автобус. Спасибо за подарок ко дню рождения, Дэн. Благодаря тебе день получился такой необычный. Всегда буду вспоминать этот день рождения.

Дэн нахмурился, потом поднял руки и обхватил ее лицо.

– Мне слышится в твоих словах «прощай», Линдси Уайт. Ты ведь не собираешься исчезать, правда?

Да, эхом прозвучало у нее в голове. Собираюсь.

– Линдси?

– Дэн, я…

– Нет, – сказал он, запечатав ее губы своими.