У самого же великого воина память была безукоризненной. Разбуди его в сиесту и спроси:
— А что вы, глубокоуважаемый, делали двенадцатого апреля шестьдесят четвертого?
И он без запинки ответит:
— Двенадцатого апреля? Так-так-так. Шестьдесят четвертого? Так-так-так. Это в мае-то что ли?.. Значит так: сделал шесть добрых дел. Тогда еще дождь шел проливной. Первое: снял кукушку с Белого Дома. И шестое: перевел старушку через дорогу. Вздорная, скажу вам, старушка. В кошельке рупь тридцать шесть, а шуму-то, шуму!
* * *
Радовался ли Кощубей приключившемуся возвышению? Нет, бесспорно нет, разве что самую капельку. Это же такая ответственность, в три часа ночи разбудить могут. Без чуткого руководства не обойтись. Сами ни на что не способны, болваны. И еще проблема — казна. Деньги, деньги, деньги, тугрики… От них все зло на свете белом. Прятать эту дрянь за семью печатями надо. А у всех лапы загребущие…
И опять же власть. Двигаешь людьми, словно пешками, а они бессловесные, никакого удовольствия. Тяжела ты, буденовка Тутанхамона. Эх, разве об этом мечталось на славном Бережке Слоновой Кости? Разве такую судьбу вымаливал он у покровителя юношей Инлутефа? Прямо скажем: не такую и не об этом. И разве ему, премудрому Кощубею, больше всех надо? Квартирку уютную с видом на Фонтанку баков тонн в триста — пятьсот. Окладец — штук пять. Жену-милашку, любовницу, еще любовницу, еще и еще. Проще говоря, власть дала Кощубею то, в чем он больше всего нуждался — чувство собственного неудовлетворения.
Тыры-пыры, первый день царствования-княжения минул. Вроде колдун справился, не осрамился, вписался, как в ведомость, в высшее общество городища Мутотеньск-Берендейский. Легко танцевал мазурку, кланялся непринужденно. Приключилось: выйдя перекурить на кухню, князь столкнулся нос к носу с небритой личностью в домашних тапочках «Неплейбой» и бежевой майке, вероятно, — соседом по коммуналке. Сосед не представился, но по глазам было видно, что в прошлой жизни он был аквариумной рыбкой. Инкогнито замахал плавниками, шаря по полкам, рассыпая черный перец и лавровый лист, но тщетно — заначка испарилась.
— Мишель, горит нутро? — учтиво осведомился князь и протянул банку с огуречным рассолом, сотворенную магическим макаром из воздуха.
— О, мусье француз? — восторженно отреагировала личность. Это рандеву напомнило интеллигентному до мозга костей волшебнику эпиграф к неслабой повести братьев Стругацких «Улитка на склоне».
За сим последовала еще череда нехитрых фокусов, и свет решил, что Кощубей очень мил и умен. Князь посмущался, посомневался минут пять и сдался, да не откажут ему в успехах патрон партии зеленых Вольга, бог окруты и повелитель зверей.
* * *
Интересно, поверит ли читатель, что на следующий день Кощубей проснулся без всякого похмелья? А вот и один-ноль в нашу пользу. Он ведь волшебник, колданул — и лучше всякого алказельца, который выдуман масонами для обмана трудового народа.
Кощубей лежал на широкой ознобушкиной кровати в очень хорошем настроении. Он был умный, очень умный, ну просто гениальный, даже самый первый на Земле. Громадье планов не мешало четко функционирующему процессу пищеварения и потоотделения. При каждом вздохе в ноздри попадали отборные, самые озонистые молекулы кислорода. Грудь, если на нее не смотреть и не ощупывать, казалась шире вдвое. Ей, грудью, можно было запросто лечь на амбразуру, и ничего плохого бы не произошло.
ИЗ ДОКУМЕНТОВ: Княжеский поток сознания, зафиксированный придворными летописцами.
Умен? А сможешь безлошадный экипаж выдумать? Очень мягкая перина, но не будем отвлекаться. Тыры-пыры, идеальное безлошадное транспортное средство: полозья, сидение. С горки чуть подтолкнуть, дальше само покатит. Гениально!
А сможешь сделать людей счастливыми? Задачка будьте-нате. Рука затекла. Когда люди счастливы? Когда не приносят пользу обществу. Сачкуют, а по-научному — отдыхают. Как люди отдыхают? Водку пьют, морды бьют, лежат на диване, играют во что-нибудь… Шахматы, наперстки, однорукие бандиты… А можно и водку пить, и лежать на диване, и играть? Можно. Игра эротическая. На раздевание. Если диван перетащить под голубятню. Игроки ложатся на диван и пьют водку. Голубь пролетел, сытая морда, капнул своей гашеной известью. В кого попало — тот снимает обкаканную одежду. И так до совершенно голого конфуза. Назовем эту игру «Голубика» детишкам на радость, старикам развлечения для. Гениально! А стихи сочинять слабо? Пожалуйста:
Умом славян Вам не понять,
И градусом не перемерить.
В России можно только воровать,
И никому ни в чем не верить.
Грандиозно! Хорошо быть князем. А еще можно стать знаменитым художником. Картинку намалевать. Например, автопортрет, но не простой. Загримироваться, чтобы ни одна собака не узнала. Под бабу можно. Сесть у зеркала, загадочно улыбнуться, это я легко. И срисовать. Пусть потом искусствоведы четыреста лет спорят, почему эта выдра красочная так загадочно улыбается…
На правах верного слуги без стука вошел Пурилис. Князь Кощубей, мучаясь благосклонностью, сладко потянулся:
— А что, Пурилис, портной не спрашивал, зачем князю новый фрак?
— Портной спрашивал, когда князь расплатится за предыдущий, и назвал ваше величество священным павианом. — Латинянин рывком раздвинул миленькие розовенькие шторы с рюшечками, впуская солнышко.
Настроение слегка испортилось, но венценосец продолжил:
— А что, Пурилис, любишь стихи?
— Какие такие стихи?
— Разные стихи. О потерянном паспорте или о чудных мгновеньях весны, или вот, например, один мой знакомый сочинил:
Умом славян Вам не понять,
И градусом не перемерить.
— Вы меня дурите, господин хороший, это вы, наверное, сами сочинили. — Латинянин полил фикус и отставил лейку. Он очень любил домашние растения. Только не кактусы. Его б воля, все кактусы приказал бы съесть их выращивателям. — А кстати, добрая песенка может произрасти. — Музыкант ловко из-за спины выхватил боевую гитару:
В России можно только воровать,
И никому ни в чем не верить!
Так было угроблено ласковое очарование доброго утра. Кощубей, правда, попытался вернуть настроение изобретением корабля без весел и парусов. Двигаться судно будет с божьей помощью посредством веревки, к коей будут прикреплены морским узлом несколько бредущих по берегу мужиков из ссыльных. Но куда там? Что упало, то пропало. Да клюнет в темя этого горлодера вещая птица, посланник Велеса Гамаюн, которая знает все о настоящем, прошлом и будущем.
— А где ты вчера шлялся? — прервал приторнозвучные трели колдун. — Чтоб ты обменялся номерами телефонов с первой красавицей Мутотеньска-Берендейского, но она вместо своего дала номер пожарной команды.
— Интерьер модернизировал, — коротко ответил латинянин и тут же сменил тему. — Не пора ли завтракать? А то вас ждут почетным гостем на пионерском слете скаутовской дружины имени Павлика Отморозова. А еще сегодня в честь коронации верховный волхв бал дает.
Мы любим, когда наш голос нам подчиняется хотя бы в базовых интонациях, но для Кощубея это был не тот случай. Точнее, это был расклад, когда из знакомых интонаций Кощубею удались бы только панические ноты. Действительно, интерьер изменился. О интерьерном прошлом напоминала только кровать. Стены отныне были аккуратно обклеены полосатыми обоями, там и сям скрашенными кислотно-синими кляксами васильков. На резной лакированной полочке в очереди, словно у консульства США, замерли слоники. Угол оживился клеткой с лимонной дурой-канарейкой. Как метко определил латинянин-визажист: сразу стало гораздо уютней.
