Не нашел я в Нелькане и бата – лодки с волнорезом лопаткой, как у хорских удэгейцев, изготовляемой из цельного ствола тополя, или без волнореза – остроносой, как у эвенков на Удэ. Дело, видимо, в том, что если для нанайцев, ульчей, удэгейцев рыбалка являлась основным занятием (без рыбы им было не прожить), то для эвенков – случайным. А раз так, то зачем ему хорошая лодка? Другое дело моторка. Моторку на Мае уважают, на ней можно в момент слетать из Нелькана в Джигду, отвезти в школу детей, съездить в гости. Моторке нипочем стремительное течение Маи, перекаты, не хватает силы одного «Вихря», можно приспособить второй. С моторками здесь управляются даже девчонки-школьницы, а уж про мальчишек и говорить не приходится – каждый! Зато и тонут на Мае часто. Но это из-за того, что уж больно рискованно здесь плавают: запустит мотор на всю катушку, летит птицей, от скорости взгляд завораживает, а там, глядишь, топляк. А уж перекинулся, тогда дела плохи, вода ледяная. При мне поймали мальчишку – утоп с полмесяца назад, ночью налетел на карч.
Но это все – обычное дело для любой реки и моря.
Я сказал Анатолию Ивановичу, что не нашел лодки и вот не знаю, как быть дальше.
– Ничего, найдем, – уверил он меня, – рублей за семьдесят купить можно, есть тут кое у кого.
– Таких денег у меня нет, – ответил я. – Уж лучше тогда на бревне плыть или самому какое корыто сколотить из трех досок на скорую руку…
Так мы и оставили этот вопрос открытым, хотя Анатолий Иванович заверил меня в готовности помочь. Но рыбалка, на которую я собирался, все изменила к лучшему.
Вечерело, когда мы с Алешкой пришли на берег, к лодке. Показался Кочкин. Вместо щеголеватого черного костюма на нем был рыбацкий ватник, резиновые сапоги, а сам он гнулся под тяжестью скарба – известно, рыбаку необходимо многое. Лысенков тоже одет по-таежному, тепло: в свитере толстой вязки, а поверх него куртка из летней оленьей шкуры на завязках, ее ни дождь не пробьет, ни ветер, и очень она легкая, просто невесомая. Такие бы всем оленеводам, да кто их шить возьмется, кто захочет шкуры выделывать, возиться?!
Уложили мы в лодки имущество и поехали. Впереди Кочкин с Алешкой моим, сзади мы с Лысенковым. У Нелькана Мая делится на два рукава, и на острове, на самом мысу, застрял еще по большой воде катер. Как его угораздило сесть на мель – никто не знает. Пытались стащить его тракторами, да не вышло – тяжелый, побоялись порвать. Вот и загорала на нем команда все лето, удила рыбку. На Мае это обычное явление. В кубрике горел свет, на камбузе топилась печка, видно, собиралась команда ужинать.
Мы тоже с ходу черканули винтом по камням, даже на душе заскребло: ну, думаю, каюк рыбалке! Нет, осмотрели винт, ничего, лишь четвертинку лопасти срезало, можно плыть. Там, где Мая идет одним руслом, она и широка и глубока, кажется, плыви хоть на теплоходе. Вода зеленоватая, на глубинах дегтярно-черная, особенно возле скал, когда они спускаются с гор и забредают в реку, будто чудовища какие на водопой. Прибрежный пойменный лес стеной поднимается у воды: тополя, березы, ели, лиственницы, ольха, черемуха, рябина, а по склонам сопок, на каменистых осыпях, сосняк господствует, и довольно зрелый. На отмелях много тальника, много разных кустарников – свидины, дикой смородины, много травы – вейника.
Скалы здесь не из гранитов, не из базальта, как на Амуре, а из желтоватого слоистого камня, судя по многочисленным осыпям – непрочного. Другое дело – на Джугджуре. Там камень цельный, большими монолитами, прочный. Геологи, ехавшие с нами на теплоходе, просветили меня немного насчет того, что основные щиты – платформы сложились на Земле в период докембрия, то есть за два-три миллиарда лет до нашей эры. В дальнейшем, при различных катаклизмах, коренные породы взламывались, перерождались под воздействием химических процессов в граниты, на них наслаивались обломочный материал и осадочные породы, их заливали породы, извергавшиеся из недр Земли. И все же в различных частях земного шара имеются выходы этих первичных коренных пород – анартазитов, есть они и на Кольском полуострове, и в горах Сибири, и на Джугджуре. В связи с запуском спутников на Луну интерес к первичным коренным породам снова возрос. Дело в том, что на Луне тоже нашли аналогичные породы. Там нет атмосферы, и они остались неизменными. Вот эти аналогии, считают ученые, могут помочь прояснить происхождение Земли и вообще планет нашей Солнечной системы.
Геологи – кандидат наук и с ним два аспиранта, все молодые парни,- ехали на Джугджур собирать образцы коренных пород, чтобы потом в лабораториях подвергнуть их анализам.
Стояли скалы по правому берегу, возвышаясь среди леса, будто башни замков с отвесными стенами, сложенными из замшелого плитняка. Солнце уже село за сопку, хотя небо продолжало истекать светом и озаряло поверхность реки. По низинам крались к реке сумерки, и скалы выглядели угрюмыми, недобро затаившими в недрах мрачную тайну. Будь это на Кавказе, в Крыму, где полно туристов, наверное, досужие люди уже давно сочинили бы по такому случаю легенду. Здесь же мимо ездят равнодушно – пригляделись к этаким чудесам, да и не удивишь аборигенов района такими скалами, когда на Джугджуре полно всяких скал, почище этих. Неспроста журналист из газеты «Труд» в очерке о районе назвал его «краем взбесившихся гор». Названо грубо, хотя доля истины есть, потому что для путника, глядевшего на землю с самолета, хребты кажутся бессистемным нагромождением гор. Но в природе нет ничего бессистемного, все находится в связи, другое дело, что ее не всегда удается уловить, понять.
Показались на левом берегу летние строения. Когда поравнялись, я прочел на арке слова: «Пионерский лагерь «Чайка». Да, в семнадцати километрах от Нелькана и в двенадцати от Джигды силами совхоза построен районный лагерь для детей. Здесь много солнца, не то что на побережье, здесь им приволье, здесь живописная река, много грибов и ягод. Важным обстоятельством сочли и то, что рядом Джигда, где есть молоко и овощи, столь необходимые для питания ребятишек. Все это было учтено.
Лысенков сказал мне, что все благоустройство лагеря пришлось взять на себя совхозу, а воспитателями здесь работают учителя из нельканской школы.
Лагерь располагался на поляне среди частого березняка. Когда-то здесь находилась база, где производилась перевалка чая с конных обозов на речные баркасы. На Мае, как в свое время на Волге, звучали по берегам бурлацкие песни, и «Дубинушка» в том числе. За кусок хлеба впрягались люди в лямку и на себе поднимали баркасы с провиантом по дикой норовистой реке, против течения, топтали тропы по отмелям, карабкались по скалам в теснинах, а вечером, измученные, жгли костры и хлебали варево из муки или круп – затируху, а потом пели тягучие песни о своей несчастной доле. Тяжек был труд и горек хлеб рядового человека в России, а на Севере в особенности. Теперь, когда по реке птицами пролетают моторки, мало кому приходит в голову вспоминать о прошлом, уж очень оно невероятным кажется, диким. Но оно было…
Вот и Джигда, где сосредоточено животноводство и сельскохозяйственные угодья совхоза и района в целом. Много ли? Скажи иному – рассмеется: да какое же это хозяйство – восемь гектаров картофеля, три – капусты, несколько десятков коров! Мало, очень мало. Рассказывают, что во время войны, когда с питанием было трудно, имелись огороды и пашни во многих деревнях, по Мае (в Ковалькане, Тотте, Ципанде) были подсобные хозяйства, и пашен насчитывалось во много раз больше. Теперь земли заброшены, на пустошах растет кустарник, травы. Выращивать овощи, зерно невыгодно, некуда их сбывать, транспортные связи внутри района отсутствуют, самолеты и те за хребет не летают по месяцу из-за непогоды и туманов.
Джигда открылась после того, как Мая резко крутанулась, расчленилась на семь рукавов, ударилась в большой залом и покатилась дальше на галечные отмели, между нагромождениями плавника. Вот тут и показались дома, крытые светлым шифером. Деревня имеет вполне современный вид. Кое-где уже зажигались огни.
