На скале лаконичная подпись, теперь сильно разрушенная:

Памятник – творение французского скульптора Фальконе, рекомендованного Екатерине II энциклопедистом Дидро.

Этьен Морис Фальконе, родившийся в 1716 году, был сын столяра. Сначала, в качестве простого рабочего, работал у резчика по дереву. Потом попал в мастерскую скульптора Лемуана. Впоследствии был удостоен звания члена Французской академии художеств. Фальконе поехал в Россию, сговорившись за чрезвычайно умеренное вознаграждение. Он обусловил себе право на свободное творчество. Однако условие не было выполнено. Еще во Франции ему пришлось выдержать борьбу за свой проект с Дидро, у которого была своя идея памятника. Философ-рационалист хотел видеть Петра в образе героя, гонящего перед собою варварство в звериной шкуре и приветствуемого олицетворенной любовью народной, тут же у вод бассейна должен был быть представлен осчастливленный царем народ. Фальконе писал Дидро: «Монумент мой будет прост. Там не будет ни варварства, ни любви народной, ни олицетворения народа… Петр Великий сам себе сюжет и атрибут – довольно показать его… Он подымается на верх скалы, служащей ему пьедесталом, – эмблема побежденных им затруднений. Итак, эта отеческая рука, эта скачка по крутой скале, – вот сюжет, данный мне Петром Великим…»

Дидро сдался сравнительно легко. Он высоко ценил скульптора. «Вот гениальный человек, полный всяких качеств, свойственных и несвойственных гению. В нем есть бездна тонкого вкуса, ума, деликатности, прелести и грации; он неотесан и выполирован, мил и шершав, нежен и суров; он мнет глину, обрабатывает мрамор, и в то же время читает и размышляет»… «этот человек думает и чувствует с величием; его идея мне показалась новой и прекрасной».

Труднее было Фальконе преодолеть сопротивление Бецкого, которому был поручен надзор над сооружением памятника. Скульптору удалось склонить на свою сторону императрицу. Но симпатия Екатерины II была непрочна. Фальконе покинул Россию до открытия созданного им памятника.

Для пьедестала памятника он использовал гранитный монолит из окрестностей Петербурга, который удалось с огромным трудом доставить на нужное место. Конь Петра нашел себе модель среди арабских жеребцов конюшен графа Орлова. Царя Фальконе лепил с генерала Мелиссино[279], который напоминал своим сложением Петра. Голову всадника создала любимая ученица Фальконе, Анна Мария Колло, впоследствии жена его сына[280].

В заключении этой справки интересно отметить одну деталь, характеризующую идею, которую вкладывал в свое создание сам Фальконе, защищая свой проект в целом: требовалось уничтожение змеи под ногами коня Петрова.

«Но могу не сказать вашему величеству, что многие из видевших змею нашли ее мыслью тем более остроумной, что она возвышает общую идею памятника, поддерживает работу и скрывает способом своего выполнения необходимость, ее обусловившую».

Таким образом, мы видим, что змея является не только необходимым элементом в общей архитектонике памятника, но представляет собою необходимую иллюстрацию идеи – поверженное зло.

Змея судорожно извивается под копытами коня, ее голова в бессилии опрокинута, жизнь покидает ее.

Такова статуя Фальконе и ее история.

Что увидел в ней Пушкин, что захотел передать? Безумный Евгений узнал того,

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

Пристально всмотримся в это видение поэта. Является ли оно только элементом внутреннего, замкнутого бытия Пушкина или же в нем мы узнаем знакомые черты вознесенного перед нами Медного Всадника? В этом описании замечательно подчеркнуто двойное движение статуи Фальконе. С одной стороны, огненный конь, устремленный в неведомую и страшную даль, с другой – грозный всадник с великой думой на челе, с великой силой в нем сокрытой, мощным движением останавливающий бег у самой бездны. Общее впечатление застывшего бурного движения. Здесь не следует искать иллюстрации к романтической теории тождества всех искусств. Здесь мы не будем утверждать, что одна и та же «идея» воплотилась в статуе и в образе художественного слова, субстанционально тождественных. И личность творца, и индивидуальность эпохи возложили на то и другое свою особую печать, присущую каждому из них. Но о проникновении одного художественного образа в другой мы говорить вправе, и теперь перед нами прекрасный пример созвучия между двумя памятниками различных видов искусства. Общее основное впечатление – застывшее бурное движение. Медный Всадник, неподвижно возвышаясь на своем звонко скачущем коне среди окрестной мглы, преисполнен древнего ужаса.

В этом отрывке нашей поэмы-мифа – апофеоз Петра, его обожествление. Его воля названа роковой. Почему? Означает ли это осуждение его дела? Конечно нет. Роковая она потому, что дерзнула преступить пределы, положенные человеческому творчеству. Законы, наложенные на волю человека, нарушены. На бой вызваны космические силы. Действующим лицом трагедии становится самый рок. Покарает ли он Медного Всадника, как карал всякого, дерзнувшего выступить на борьбу с ним в античной трагедии? Пророчески насторожился поэт перед разверзшейся бездной грядущего.

Будет еще не одна схватка света (творящего гения) и мрака (безликих стихий). Ведь темные силы хаоса и после победы космократора Мардука «превращали все светлое в мрак». Восстали укрощенные стихии против града чудотворного строителя. Но не одолеть его мрачным стихиям. Пушкин верит в судьбу Петра творения. Трагедия разрешается не на античный лад. Гений человеческий является мощным властелином судьбы.

В поэме Пушкина есть еще один герой, неведомый античной трагедии. Этот герой – рядовой человек, сознающий свое право на личное счастье. Это – герой нового времени, индивидуалистической культуры, на почве которой прозвучали слова: человек – самоцель. После восстания укрощенных Петром стихий наступил самый напряженный момент поэмы: бунт маленького человека, потомка тех, на чьих плечах создался Петербург, строился мир новой России.