Перед нами «Новая земля», как бы уготовленная самой природой, чтобы послужить базой для великого города. Борьба за обладание ею ведется между двумя историческими народами: шведами и русскими. На востоке, за излучиной Невы, за красивым силуэтом Смольного собора, впадает в Неву небольшая речка Охта. На небольшой возвышенности у самого слияния шведы создали город Ландскрона. Венец земли – предел ее. Напротив него на этом берегу Невы помещался русский поселок. Сюда докатилась колонизационно-завоевательная волна двух народов. С обоих берегов великой реки враждебно взирали друг на друга их поселения. Устье Невы, как опорный пункт для торговли с Западом, было несравненно нужнее русским. Экономическое значение этого места, лежавшего на великом водном пути, понимал еще Нестор. Шведы же обладали другими многочисленными опорными пунктами на Варяжском море. Кроме того, устье Невы в руках русских обладало бы крупным Hinterland’oм[224], экономически с ним связанным. Таким образом, шведам надо было захватить устье, чтобы не дать чрезвычайно усилиться русским. Они преследовали скорее отрицательную цель, борясь за тот край, который для них был концом, пределом (Ландскрона). Русские на берегах Невы – великая угроза шведскому империализму.

Напротив него [г. Ладскроны]на этом берегу Невы помещался русский поселок.

Рассмотрение карты торговых путей (Новгорода и Москвы) расширит перспективы видимой дельты и поможет уяснить ее значение. Устье Невы: 1) завершение водных путей Руси, 2) ближайший пункт от Москвы на море, который легче всего связать с центром.

Созерцая расположенный перед нами край, мы поймем, как он был нужен для разрешения задач, поставленных русскому народу историей. Здесь действительно окно в Европу. Еще Нестор указывал, что через Нево путь в Рим. Весь ландшафт говорит о том, что здесь, в связи с общей географической ситуацией России, должен быть заложен город, который сыграет крупнейшую роль в судьбах русского народа.

Историк Петербурга Немиров[225], учитывая важность дельты Невы с точки зрения основания торгового порта, говорит: «Идея этого города родилась задолго до Петра и не принадлежит вообще никакой отдельной личности. Это – идея, выработавшаяся исторически, в силу необходимых исторических условий, притом в силу общих удобств для такого создания именно в той местности, частные неудобства которой поэты и риторы так преувеличивают. Немиров усматривает в Петербурге преемника Новгорода, а не Москвы[226]. Вот главные вехи на пути из Руси во фряжские земли: Новгород – старая Ладога (при впадении Волхова в Ладожское озеро); Орешек на островке при истоке Невы из того же озера, заложен в 1323 году; Торговый рядок у Клетей (при впадении Ижоры в Неву); далее значительных пунков не было[227]: в дельте находился ряд маленьких поселков и, вероятно, сторожевых постов. (В сказании о битве Александра Невского со шведаии упоминается старейшина в земле Ижорской Пелгуй, который держал «стражу морскую».)

Для борьбы с новгородцами шведы воздвигнули при слиянии Охты с Невой крепость Ландскрону.

«В лето 6808 (1300 г.) приидоша из замория Свеи в силе велице в Неву, приведоша из своей земли мастеры, из великого Рима от папы мастер приведоша нарочит, поставиша город над Невой, на усть Охты реки, и утвердиша твердостию несказанною, и поставите в нем пороки, похвалившеся оканьнии, нарекоша его: Венец земли[228] бе бо с ними наместник королев Маскалка (Mariscalcus)». Крепость просуществовала недолго.

«В лето 6809. Приде князь великый Андреи, с полны Низовьскыми, и иде с Новгородци к городу тому, и приступите к городу, месяца мая 18, на память святого Патрикия, в пяток пред сошествием святого духа, и потягнуша крепко. Силою святыя Софьи и помощью святого Бориса и Глеба твердость та ни во что же бысть. за высокоумие их: зане всуе труд их без божия повеления; град взят бысть, овых избита и исекоша, а иных извязавше поведоша с города, а град запалиша и разгребоша. А покои господи, в царствии своемь душа тех, иже у города того головы своя положите за святую Софью».

Так, подражая библейскому языку, описал Новгородский летописец первую попытку шведов основать город – страж для великого водного пути из Руси. Местность надолго сохранила память о Ландскроне. Спустя полтораста лет в документах встречается это наименование для определения этой местности. В 1500 году здесь помещалось сельцо Усть-Охта в 18 дворов. Казалось, что берега Невы закреплены за Россией. Но понятие России за эти годы совершенно видоизменилось. В 1475 году пал Великий Новгород, его купечество было разгромлено, а вместе с ним пали и те торговые отношения, которые связывали Русь с Западом. Московия проложила новые пути, воспользовавшись случайным посещением устья Северной Двины английским судном капитана Ченслера, заплывшим сюда в 1553 г., во время поисков северного водного пути в Азию. Борьба Иоанна Грозного за балтийские города в случае удачного завершения должна была вернуть дельте Невы утраченное значение. Разгром московских войск Стефаном Баторием[229] привел к миру 1583 г., который отрезал Московию от Балтийского моря. (За шведами остались города Ям, Копорье и Корела). В Смутное время на месте средневековой Ландскроны была основана новая крепость Ниенсканц (по-немецки Ниеншанц), что означает «Невское укрепление». Столбовский мир (1617 г.)[230] закрепил за шведами финское побережье от Нарвы до Корелы. Во время русско-шведской войны (1656–1659) русские временно овладели Ниеншанцем, но по миру должны были вернуть Швеции.

Вековой спор русских со шведами был решен в знаменательную эпоху великого перелома России в начале XVIII века.

Продолжатель политики грозного царя, Петр Великий, конечно, был прекрасно осведомлен о значении устья Невы, и мысль об основании здесь города-крепости должна была созреть в его уме задолго до начала Северной войны.

Это понимал Петр, понимали руководители русской политики, понимали и во вражеском стане. Нельзя было создать из онемеченных прибалтийских провинций прочной базы для России. Нужна была новая земля, свободная от крепких и цепких чужеземных традиций. Полурусская окраина Швеции была несравненно более подходящей базой для создания нового города. Он возникает не как преемник Новгорода в конце великого водного пути из нескольких бедных деревушек, превратившихся в торговое поселение[231]. Можно сказать с уверенностью, если бы здесь были только топи блат и тьма лесов, – все равно Москва, победив Швецию, должна была бы создать здесь свою твердыню и, вместе с тем, главный порт Российского государства, чего бы это ей ни стоило.

Труднее определить, когда созрел план создания новой северной столицы. Можно думать, что идея ее созрела у Петра еще до основания Петербурга. Вспомним его нелюбовь к Москве. Там Петр пережил много страшных минут, там встречал он наиболее упорное сопротивление своим реформам. Старая столица, объединительннца русской земли, была опорой старины. Может быть, еще во время путешествия за границу Петр, знакомясь с городами Запада, в особенности с теми, где много воды, что было так любо ему, возмечтал о создании новой столицы, своего города, который явился бы выразителем обновленной России. Конечно, это только гипотеза, которая сможет сделаться научно установленным фактом лишь после того, как будет найдено непреложное свидетельство о подобной мечте Петра. Но трудно надеяться на такую находку. Весьма возможно, что эту мысль великий реформатор лелеял втайне. Но психологическую возможность ее опровергнуть трудно, настолько она естественно могла появиться. Итак, можно допустить, что у этого царя, «в котором была сосредоточена энергия и жестокость конвента 93 года и революционная сила его» (Герцен), должна была созреть мысль о новой столице, на им самим покоренной земле, которую бы он мог создать по своему вкусу, где он заложит свои традиции и которой откроет новый период русской истории[232]. Не перенести же столицу в Ригу, Ревель или Нарву, где крепки свои традиции, где многочисленное и прочно обосновавшееся нерусское население? Конечно нет. Конечно, это неподходящее место для обновленной России. Для вина нового нужны и меха новые.