Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил.
Все окропило хмельное солнце.
Красный дворник плещет ведра
С пьяно-алою водой.
Город наполняется жуткой фантастикой:
И на башне колокольной
В гулкий пляс и медный зык
Кажет колокол раздольный
Окровавленный язык.
Этот красный цвет – красным пьяным карликом мелькает в сумраке умирающего дня среди образов смерти.
Пьяный красный карлик не дает проходу,
Пляшет, брызжет воду, платья мочит.
Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,
Гонит струйку к струйке сморщенной рукою.
Красное солнце село за строенье.
(«Оман»)
А вверху – на уступе опасном —
Тихо съежившись, карлик приник,
И казался нам знаменем красным
Распластавшийся в небе язык.
(«В кабаках»)
…Кто-то небо запачкал в крови. Кто-то вывесил
красный фонарик…
Но пурпуровый цвет не только мотив зловещего заката. Странным образом он рассеян в Петербурге повсюду, словно в Севилье или в Неаполе.
По улицам ставят «красные рогатки», в окнах цветы пунцовые. Одежды все красные; рыжее пальто, красный колпак, красный фрак, «кто-то в красном платье поднимал на воздух малое дитя»… «А она лежала на спине, раскинув руки, в грязно-красном платье на кровавой мостовой…» Еще раз подчеркивает поэт (там же). «Вольная дева в огненном плаще» (Иду – и все мимолетно). И видение этого-города:
С расплеснутой чашей вина
На Звере Багряном – Жена…
(«Невидимка»)
Нельзя видеть в этом повторяющемся ударении на этом звучном русском слове случайность. Слишком он чужд Петербургу, зримому плотским взором.
В этом городе вечерних содроганий, ветров и зимних пург – красный цвет – цвет страсти в сочетании с зловещими закатами – окрашивает город предчувствием великих потрясений.
Только два стихотворения посвящены А. Блоком непосредственно характеристике Петербурга («Снежная Дева» и «Петр»).
Из дикой дали в город Петра пришла Снежная Дева, «ночная дочь иных времен».
Ее родные не встречали,
Не просиял ей небосклон.
Но сфинкса с выщербленным ликом
Над исполинскою Невой
Она встречала легким криком
Под бурей ночи снеговой.
Снежная Дева не только дочь иных времен, но и стран далеких.
Все снится ей родной Египет
Сквозь тусклый северный туман.
Ее образ неясен. Может быть, эта пришедшая с берегов Нила дева все та же Вечная Дева, что являлась Владимиру Соловьеву, сначала в Москве, потом в Лондоне и, наконец, под полно-звездным небом пустыни Египта. Во всяком случае, это все тот же образ Прекрасной Дамы в новой своей ипостаси:
И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.
Ей стали нравиться громады,
Уснувшие в ночной тиши,
И в окнах тихие лампады
Слились с мечтой ее души.
Она узнала зыбь и дымы,
Огни, и мраки, и дома —
Весь город мой непостижимый —
Непостижимая сама.
В этом замечательном отрывке А. Блок выявляет свою связь с Петербургом. Дважды называет его своим городом. Город Петра представляется ему целым миром, как некогда для Гете был Рим. Но Петербург должно принять, как и саму Россию, только верою, непостижимой верою. Тайна объемлет и Снежную Деву, и самый город, да и сама тайна непостижная. Петербург – царство мистерии. И в нем, как и по всей Руси, гуляет ветер среди мглы. Ветер, космическая сила, предвестник рождения.
В этом царстве Снежной Девы есть рыцарь: Медный Всадник, страж непостижимого города.
Он спит, пока закат румян,
И сонно розовеют латы,
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый.
Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.
(«Петр»)
При мерцающем его свете начинается мистерия, жуткая ночная сказка, и вместе с тем такая обыденная, но полная «пошлости таинственной».
Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и тротуары.
В мерцанье тусклых площадей
Потянутся рядами пары.
Плащами всех укроет мгла,
Потонет взгляд в манящем взгляде.
Пускай невинность из угла
Протяжно молит о пощаде!
Бегите все на зов! на лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов
Мужских – крикливых, женских струнных!
Это все та же хорошо знакомая нам суета сует «Невского проспекта», «где все обман, все мечта, все не то, что кажется». Ночная жизнь города полна волнующей жуткой тайны. В недрах ее распускается ночная фиалка, лиловый цветок. Среди хаоса этого мелькания в величественном покое возносится Медный Всадник, гений Петербурга, царящий над неумолчно шумящим городом.
Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простертой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.
Но тишина не наступит в ней. С новой зарей возобновится суета сует.
Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и тротуары.
В этом петербургском стихотворении А. Блок все подготовил для появления ночной фиалки.
Явление Вечной Девы изображено в «Незнакомке». Поэт берет самые мрачные стороны пьяного быта и сообщает им напряженную остроту.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Пыль переулочная, крендель булочной, детский плач: все это скучные образы петербургских будней. Поэт придает своим словам давящую тягостность, и сами звуки ударяют какой-то грубою силой.
