- Не похоже. Парням по восемнадцать, молодые еще. У одного батя в корпусе генерал-лейтенанта Власова служил. Финансистом.

- Да ты что? Запрос отправь. Хотя, вряд ли найдут… Там такая заваруха была, старлей…

Полковник почесал пузо и налил себе в стакан чая из дымящегося на горячей печке чайника, - Саш, чай будешь? С медом и мятой! Жена медок прислала!

- Спасибо, ехать надо! Один из них на карте кой-чего интересное показал.

- Знаю, мы с начштаба уже глянули. Остальные-то что, молчат?

- Остальных пока не допросил. Завтра.

- А кто там еще остался у тебя?

- Две девчонки и раненые.

- С этими понятно… Вернешься когда?

- Пока доеду, пока сдам в дивизию задержанного, пока обратно… К ночи вернусь.

- Тогда и трибунал завтра. Точно чая не будешь?

- Спасибо. Разрешите идти?

- Тебе не разрешишь… Иди, конечно. Поедешь на чем?

- А на Ширшиблеве и поеду.

- Тоже верно. Тогда обратно помчишься - газет захвати для комиссара. Только свежих. Лады?

- Лады, товарищ полковник!

Старший лейтенант вышел на крылечко, сел и опять закурил. Хотя от поганых немецких сигарет щипало язык, но махру курить он совсем не мог. А нормальных папирос не привозили уже давно. «Надо Иринке в военторге заказать „Казбека“, пусть купит пачек десять, пока я этого Микрюкова коллегам сдаю» - мелькнула ленивая мысль. Он откинулся на прогретые доски дома и немедленно задремал от усталости. За последнюю неделю он спал не больше трех-четырех часов в сутки - постоянное пополнение состава, отслеживание настроений в полку, работа с разведчиками, немца недавно кололи всю ночь, да так расколоть и не смогли, ни хрена не знает, самострел вот был еще, а во втором батальоне драка на почве… а хрен его знает на какой почве подрался узбек с евреем? Шебутной вообще батальон, хотя воюют как полагается, а у старухи в деревне свинью украли. А после каждой атаки в полку пропавшие без вести - то ли убило и никто не видел, а кто видел, тот тоже погиб, теперь вот еще окруженцы эти, хорошо не сорок первый, тогда тысячами выходили, как каждого-то проверить, ущучил млалей тогда Калинин одного, да, ущучил, все люди как люди, а у этого документики с иголочки, месяц в окружении а скрепочки не заржавели, рожа сытая, а все-таки какие-то странные эти партизаны, взгляд странный, да…

- Товарищ старший лейтенант, а товарищ старший лейтенант!

- А? - подскочил Калинин, хватаясь за кобуру.

Сердюк аж отскочил с перепуга. Слышал он, как в соседнем полку так командир ординарца пристрелил спросонья. Погрезилось капитану, что немец пришел.

- Это… готова машина-то!

- Ага… - старший лейтенант с силой протер красные глаза. - Веди задержанного. В кузов посади.

- Понятно. А…

- А ты тут останешься. Я с ним в кузове поеду.

- Эээ…

- Не экай. В кабине сержант Попова поедет. Пусть поженихаются малость. Да и мне поговорить надо. С задержанным.

- А остальные?

- Остальные пусть сидят. Вернусь - решим чего и как. Выполнять!

- Есть! - вытянулся Сердюк и помчался к сараю с партизанами.

Старлей же потянулся и пошел к грузовику. Рядовой Ширшиблев уже завел мотор и внимательно прислушивался к рычащему мотору. Чего-то ему не нравилось. А рядом сидела сержант Иришка Попова с такой счастливой улыбкой, что Калинин сам невзначай улыбнулся.

Она помахала ему рукой, с зажатым в пальцах одуванчиком. А потом, вдруг сообразив, выскочила из кабины:

- Товарищ старший лейтенант, вы садитесь, я в кузове поеду!

- Сиди уже. Задержанного, кто охранять будет?

- А он очень опасный, да? - понизила голос связистка.

- Очень, - серьезно ответил Калинин. - Каждый день он съедает двух симпатичных связисток на завтрак, трех на обед и одну санитарку на ужин.

- Почему только одну? - захлопала ресничками Ирина.

- Потому что все санитарки толстые!

- Да ну вас, товарищ старший лейтенант! Вечно вы шутите! Ой, а у вас щека в складочку! - снова улыбнулась она.

Старлей потер щеку:

- Мама у меня говорила - это снюлька приходила и натоптала!

- Кто?

- Ну, снюлька… Фея сна!

- Сами Вы, Ирина, фея! Сердюк, твою мать! Ты скоро? - резко оборвал он ненужный разговор.

- Это… - пробасил тот. - Все уже. Задержанный в кузове.

- Понятно… - старлей поправил портупею, еще раз протер глаза и, встав одной ногой на колесо, запрыгнул в кузов. А потом постучал по кабине:

- Поехали!

Машина тронулась. Дорога была уже лучше, чем от роты лейтенанта Костяева до штаба полка. По крайней мере, не кидало из стороны в сторону как мешки с картошкой.

И потому Леонидыч и Калинин могли спокойно поговорить.

- Ну, рассказывай, дорогой ты мой, - сказал старший лейтенант, едва они отъехали.

- Что рассказывать?

- Откуда такая информация-то у тебя?

- Откуда надо, старлей.

- Ты, Владимир Леонидыч, давай-ка хвостом-то не крути. Мы с тобой сейчас где? На Северо-Западном фронте. А против нас группа армий «Север». А ты мне про Харьков рассказываешь. Никак пешком оттуда сюда шел, чтобы немцы не поймали?

- Товарищ старший лейтенант…

- Давай на ты? Меня Александром зовут! Володей мне тебя не с руки звать, в два раза меня старше, я тебя Леонидычем буду. Сойдет?

- Договорились. Так вот. Откуда такая информация, как я ее получил и чего с ней делать - я доложу только в штабе фронта. А ты об этом и не узнаешь никогда.

- Осназ? - после минутной паузы уточнил Калинин.

- Будешь смеяться - ВВС.

- О как! - удивился энкаведешник. И едва не прикусил язык оттого, что машина в очередной раз прыгнула на кочке. А потом помолчал, но все же спросил. Из чистого любопытства, конечно:

- А звание? В твоих годах уже по штабам надо сидеть… ВВС…

- Майора хватит тебе?

- Мне хоть маршал, - вздохнул старлей. - В моей полосе ответственности все равны.

Леонидыч промолчал. Минут через десять старлей сказал, как будто совершенно не в тему:

- Эх, знать бы, когда война закончиться…

- Не скоро.

- Думаешь через год только?

- Думаю, через три.

- Вот не фига себе! - удивился старший лейтенант. - Это как же через три, если товарищ Сталин сказал еще зимой, что сорок второй год будет годом окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков?

Леонидыч покосился на старлея, обхватил себя руками и ответил:

- Керченское наступление уже захлебнулось. И немцы сейчас добивают остатки пятьдесят второй, кажется, армии на полуострове. А летом и Севастополь возьмут. А у соседей, на Волховском, Вторая ударная уже в окружении. И через тоненькую ниточку выползает из болот у деревни Мясной Бор. Власов только вот не выйдет. В плен попадет и на немцев служить будет. А вот под Харьковом через неделю такая дыра откроется - немцы попрут до Сталинграда и Грозного. И только оттуда мы тихонечко пойдем на запад. Немцев убивая и сами по сопатке получая. И не раз. Вот тебе и три года.

Особист помолчал, а потом сказал так, что в его голосе звякнул металл:

- А ты в курсе, Владимир Леонидович, что сейчас пораженческие настроения тут разжигаешь и антисоветские разговоры плетешь?

- В курсе, Саша, в курсе… Только от этого ничего не меняется. А может быть изменится, если ты меня в штаб фронта доставишь. А еще если там гэбня ваша кровавая - такими же нормальными людьми как ты окажется…

- Кто кровавая? Не понял?

- Не бери, старлей, в голову… - сказал Леонидыч. А про себя подумал, что Еж обязательно бы добавил - бери чуть ниже… Интересно, как они там?

А они там только что поужинали. И разговорились вовсю:

- Интересный какой этот… Энкаведешник, - сказал Еж. - Нормальный мужик. Уставший только как собака.

- Угу. А глаза такие добрые-добрые! - вспомнил старый анекдот Вини.

- Нее… Нормальный. Я думал, сразу под расстрел. Они же такие.

- Какие-такие? - подала голос Рита. У девчонок-то допрос был еще впереди.

- Ну что обязательно всех окруженцев сразу в штрафбаты, что там пристрелить каждого несогласного с политикой партии и правительства…