Иоганна следит за ним. По мере того как он говорит, она приходит в себя, постепенно ожесточается, понимая, что Францу нужно только одно — утвердить свое безумие.

Я пробыл двенадцать лет на стеклянной крыше, на вершине горы, я кинул в ночь стеклянную, блестящую игрушку.

Иоганна (уже с презрением). Какую игрушку?

Франц. Мир — дорогая моя. Мир, в котором вы живете. (Пауза.) Суетные мысли вновь воскресли во мне. Из-за вас. Когда вы уходите, они окружают меня, ибо вы в них. Вы раздавили меня у подножия саксонской Швейцарии, и я несу чушь перед вами, в охотничьем павильоне, в пяти метрах над уровнем моря... Вода наполняет ванну, в которой вы сидите... Но все идет своим чередом — Эльба течет, трава растет. Женщина всегда предает, сударыня.

Иоганна (мрачно и сурово). Если я предаю кого-нибудь, то не вас.

Франц. И меня. Также и меня, мой двойной агент! Двадцать часов из двадцати четырех вы думаете, чувствуете, говорите с другими, в то время как я брожу здесь наверху, над вами; вы хотите подчинить меня законам пошлости. (Пауза.) Если я буду держать вас под замком, все успокоится; мир канет в бездну, и вы будете такой, какая вы есть на самом деле. (Указывая на нее.) Такой, как сейчас! Крабы возвратят мне свое доверие, и я вновь смогу заговорить с ними.

Иоганна (насмешливо). А со мной вы будете иногда говорить?

Франц (указывая на потолок). Мы станем оба говорить с ними.

Иоганна разражается смехом.

(Сердито.) Вы отказываетесь?

Иоганна. От чего отказываться? Это какой-то кошмар. Вы бредите. Я вас слушаю. Вот и все.

Франц. Вы не покинете Вернера?

Иоганна. Я вам уже сказала: нет.

Франц. Тогда оставьте меня. Вот вам фотография вашего мужа. (Протягивает ей фотографию.) Что же касается часов, пусть они канут в Вечность. (Снимает с руки часы, разглядывает циферблат.) Вот! (Бросает часы на пол.) По последнему сигналу будет навсегда ровно четыре часа тридцать минут. В память о вас, сударыня. Прощайте. (Подходит к двери, поворачивает ключ, отодвигает железный засов. Длинная пауза. Он молча кланяется, указывая ей на дверь.)

Иоганна неторопливо подходит к двери, запирает ее. Двигает засов. Вновь возвращается к нему, спокойно, без улыбки. Во всех ее движениях ощущается сила.

Хорошо. (Пауза.) Что же вы будете делать дальше?

Иоганна. То, что делала все эти дни, начиная с понедельника: давать сигнал. (Указывая на дверь.)

Франц. А если я не открою?

Иоганна (уверенно). Откроете.

Франц наклоняется, поднимает часы, подносит их к уху; выражение его лица меняется, в голосе слышится некая страстность. С этой реплики на какое-то время между ними возникает настоящая близость.

Франц. Нам повезло: они идут. (Разглядывая циферблат.) Четыре часа тридцать одна минута. Вечность плюс одна минута. Бегите, бегите, стрелки, надо жить. (Иоганне.) Но как?

Иоганна. Не знаю.

Франц. Нас будет три буйных безумца.

Иоганна. Четыре.

Франц. Четыре?

Иоганна. Если вы откажетесь принять отца, он расскажет Лени.

Франц. Он на это способен.

Иоганна. И что тогда?

Франц. Лени не терпит осложнений.

Иоганна. И что же?

Франц. Она все упростит.

Иоганна (взяв револьвер, который лежит на столике). Вот этим?

Франц. Может, этим, может, другим способом.

Иоганна. В таких случаях обыкновенно женщина стреляет в женщину.

Франц. Лени только наполовину женщина.

Иоганна. У вас нет охоты умереть?

Франц. Откровенно говоря, нет. (Указывает в потолок.) Я еще не нашел слов, понятных для них А у вас — есть?..

Иоганна. Мне бы не хотелось оставить Вернера одиноким.

Франц (приходит к выводу; с усмешкой). Мы не способны ни умереть, ни жить.

Иоганна (тем же тоном). Ни соединиться, ни расстаться.

Франц. Мы как-то странно прикованы друг к другу.

Иоганна. Да, странно. (Садится на кровать.)

Молчание. Франц поворачивается спиной к Иоганне и трет устричную ракушку одну о другую.

Франц (спиной к Иоганне). Надо найти выход.

Иоганна. Выхода нет.

Франц (с силой). Надо найти. (С какой-то безумной, бессильной яростью трет ракушки.) Ну что?

Иоганна. Оставьте же наконец ракушки! Это невыносимо.

Франц. Замолчите. (Кидает ракушку в портрет Гитлера.) Чего мне это стоило. (Полуобернувшись, показывает ей на свои трясущиеся руки.) Знаете, что меня страшит?

Иоганна. Выход?

Франц утвердительно кивает, по-прежнему подавленный.

Почему?

Франц. Тише. (Поднимается, в сильном волнении ходит по комнате.) Не торопите меня. Все голоса заглохли, даже голос наименьшего зла... все пути закрыты, кроме одного; остается только один, самый тяжелый, — и его-то мы изберем.

Иоганна (с криком). Нет!

Франц. Вот видите, значит, вы знаете выход.

Иоганна (пылко). Мы были счастливы.

Франц. Счастливы — в Аду?

Иоганна (охвачена стремлением убедить его). Да. Счастливы в Аду. Наперекор вам, наперекор мне... я вас прошу, умоляю... останемся такими, как есть... будем ждать, не надо никаких слов, пусть все будет по-прежнему... (Схватив его за руку.) Не будем ничего изменять.

Франц. Другие изменят, Иоганна. Другие заставят нас измениться. (Пауза.) Неужели вы думаете, Лени позволит нам жить?

Иоганна (с отчаянием). Лени я беру на себя... Если будет нужно, я первая нажму курок.

Франц. Отбросим Лени. Мы наедине с вами сейчас: что будет с нами?

Иоганна (с той же страстью). Ничего не будет!.. Ничего не изменится... мы будем...

Франц. Вы погубите меня.

Иоганна (тем же тоном). Никогда!

Франц. Погубите... медленно, верно... погубите... одно ваше присутствие освобождает меня от безумия. Безумие — мое убежище, Иоганна, что станет со мной, когда я опомнюсь?

Иоганна (так же). Вы исцелитесь.

Франц (коротко усмехаясь). Да! (После паузы, сурово посмеиваясь.) Впаду в полный маразм.

Иоганна. Я никогда не причиню вам зла; я не хочу вас исцелять. Ваше безумие — моя клетка, я мечусь в ней.

Франц (с грустной нежностью и горечью). Вы мечетесь, маленькая белка? Но у белок острые зубки: вы разгрызете прутья.

Иоганна. Неправда! У меня и в мыслях этого нет. Я потворствую всем вашим причудам.

Франц. О да. Это видно сразу. Ваша ложь понятна и слепому.

Иоганна (сдавленным голосом). Я никогда вам не лгу.

Франц. Ничего иного вы не делаете. Вы лжете бесконечно, мужественно, как маленький храбрый солдат. И притом очень неискусно. Для того чтобы хорошо лгать, надо самому быть ложью — вот как я. А вы... вы — сама правда. Глядя на вас, я знаю, что правда существует и она против меня. (Смеясь.) Могу поручиться, если в Дюссельдорфе есть сироты, — они жирнее перепелов.

Иоганна (непроизвольно и упорно.) Они все погибли. Германия мертва!

Франц (резко). Замолчите! (Пауза.) Ну что? Теперь вам понятно, как безысходен наш путь? Вы открываете мне глаза, пытаясь изо всех сил закрыть их. А я каждый раз, разгадывая ваш обман, становлюсь вашим сообщником, потому что... потому что верю в вас, Иоганна.

Иоганна (постепенно смягчаясь). Значит, каждый из нас действует наперекор тому, к чему стремится.

Франц. Именно.

Иоганна (отрывисто, упрямо). Где же исход?

Франц. Пусть каждый из нас стремится осуществить то, что считает необходимым.

Иоганна. И мне стать виновницей вашей гибели?

Франц. Помочь друг другу добиться Истины — вот наша задача.

Иоганна. Вы всегда будете надувать себя. В недрах вашей души вы жаждете исказить Истину.

Франц (сухо и отчужденно). Надо же как-то защищать себя, дорогая моя. (Пауза. Смягчившись.) Я откажусь от своих вымыслов, когда... (Он колеблется.)