— Улица Монмартр, 164… Если вам нужны рекомендации…

— Плевать мне на рекомендации. Я увижу вас в работе. Но ваша мастерская в пяти минутах от меня и вам легко будет забежать ко мне с ответом. Мне, разумеется, понадобится разрешение вашего дяди… До свиданья.

Человек остановился и сказал:

— Подождем немного.

Они дошли по улице Рамбюто до угла улицы Бобур. Человек смотрел во все стороны, но особенно пристально — назад.

В то время широкая и почти прямая часть улицы Бобур начиналась только от улицы Рамбюто и тянулась до улицы Реомюр. Двадцать первых номеров на улице Бобур шли извилистой лентой, углублявшейся в самую старую часть квартала Сен-Мерри и сливавшейся там с улицей Бризмиш. Мало было мест в Париже более затерянных и глухих.

Туда свернул человек, убедившись, что никто не следует за ним. Затем направился по улице Бризмиш и сразу же повернул на улицу Тайпэн, которая в ту пору еще существовала.

Улица эта, шириною в три метра, имела форму прямоугольного колена.

Фонарь на кронштейне освещал скользящим светом очень древние фасады; но входы в дома оставались в глубоком мраке.

Человек так внезапно вошел в один коридор, что его спутник заметил это только спустя секунду и вынужден был повернуть назад.

В коридоре, по которому двое могли идти только гуськом, было темно. Все же в него проникал слабый свет сквозь оконце, проделанное в нише слева.

Они прошли через дворик и проникли в другой, очень короткий коридор, куда выходили только две двери: одна в глубине, другая слева.

Человек открыл дверь слева, положил пакет на пол, опустил шторы; затем зажег керосиновую лампочку. Обстановка комнаты была не такой жалкой, как можно было ожидать. В ней стояла деревянная кровать шириною около метра, с чистыми на вид простынями; два стола, и на одном из них — таз и кружка с водой; кувшин на полу; на другом — бахромчатая скатерть; два стула. Каменный пол был отчасти устлан цыновкой.

Они сели.

— Вы видите, я доверяю вам.

— Это… это не ваши номера?

— Нет, конечно.

— Это что? Ваше убежище?

— Да… Можете говорить. Комната рядом пуста.

— В окно нас услышать не могут?

— Нет. И я ведь вам не велю кричать.

— Здесь вы будете ночевать?

— Да.

— Сегодня?

— Да.

Кинэт осматривался.

— Но… как же это? Вы в частной квартире?

— Да, у славной женщины.

— Не имеющей отношения к той, о которой вы мне только что говорили?… К вчерашней?

— Никакого, никакого… Бог с вами!

— Как вам пришло в голову сюда прийти?

— Не знаю. Надо вам сказать, что мне знаком давно этот квартал.

— И неподалеку отсюда вы жили?

— Нет.

— Вам показалась эта комната спокойной?… Но женщина эта вас впустила… как?… Сдала вам комнату?

— Конечно. Она сдает эти обе комнаты, эту и соседнюю, когда случается жилец.

— Кто вам дал ее адрес?

— Один парень, кативший тележку по улице Обри-ле-Буше. Я встретил его и сказал, что ищу меблированную комнату. Но не в номерах, оттого что мне часто приходится работать по ночам, а днем спать в номерах нельзя из-за шума в коридорах. Я уже и в другом месте справлялся, в винном погребке.

— Не обратили ли вы внимания на себя этими расспросами?

— Нет. Да ведь и не было в них ничего странного.

— Хозяйка не удивилась, когда вы пришли без вещей, без чемодана?

— У меня был с собой пакет…

— Вот видите, он пригодился вам.

— И еще другой пакет.

Кинэт поискал глазами другой пакета. Сразу не увидел ничего.

— Я уплатил ей за неделю вперед. Сами понимаете, что после этого она успокоилась.

— Она вас ни о чем не спрашивала?

— Она почти глуха. Я этим воспользовался и наговорил ей всякой всячины. Глухие люди любят говорить только для виду, но привыкли не понимать других. Это им не мешает.

— А как же ваш чемодан, оставшийся в номерах?

— Мне не так уж нужны вещи, которые в нем лежат.

— Да, но по ним установят вашу личность. Содержатель номеров, может быть, сделает заявление комиссару. А этого только и недостает.

— Я знаю… Вот по этой части вы можете оказать мне услугу.

— Съездив за чемоданом?

— Разумеется, я дал бы вам денег на уплату моего долга. За прошлую неделю и — воскресенье, понедельник, вторник — за три или даже за четыре дня в придачу.

— Для меня это изрядный риск.

— Что еще было бы очень хорошо, так это сказать им, что вы — мой новый хозяин; что я вас попросил съездить за моим чемоданом, а вы этим воспользовались, чтобы кстати навести обо мне справки. У вас совсем вид хозяина. Право, очень почтенный вид. Им ничего другого и в голову не придет. А затем, знаете ли, люди коммерческие, эти, как и другие, только бы вы им заплатили… а там уж они недолго морочат себе голову из-за вас.

— Да, но их могут допросить…

— Так что ж такое? Они скажут, что очень приличного вида господин, с красивой бородой, пришел и заявил, что нанял меня. Это вам даже алиби.

— Хо, не так-то это просто кончается. Если будут серьезные основания вас разыскивать, то начнут искать господина с красивой бородой.

— Пусть так! Кому можете вы прийти на ум, при каких угодно приметах? А? Переплетчик, владелец магазина? Бывший крупный чин в полиции?

— Я не спорю. Вот и в этом вопросе вы можете оценить все значение моей помощи. Попробуйте-ка послать по этому делу другого вместо меня… Но содержатель номеров может спросить у меня ваш адрес для переотправки вам писем.

— Я никогда не получаю писем.

— Все равно, они могут спросить адрес просто из любопытства. А мне нельзя показать, будто я скрываю от них эти сведения.

— Дайте фальшивый адрес.

— Да, но если его проверят, мое появление в номерах перестанет быть алиби для вас. Напротив. Это усилит подозрения. В данный момент я имею в виду ваши интересы.

— Так как же быть?

— То-то и есть! Дайте подумать. И еще другое. Не тащить же мне ваш чемодан на спине. Такси? Но прежде всего я не знаю, можно ли въехать на автомобиле в эту улицу. И во всяком случае соседи будут очень заинтересованы. В такой улице вдруг останавливается и разгружается такси!

— А простой фиакр? Вечером?

— Тогда с извозчиком задача. Извозчику легко забыть седока, которого он отвез с Восточного вокзала на большие бульвары, но он и через год не забудет этого закоулка, и вас, и вашего чемодана.

Кинэт умолк. Представлял себе окрестности. Прислушивался. Полный совершенно новой бдительности, еще ничем не притуплённой и под влиянием обстоятельств трепещущей, как страсть, он пытался установить ценность этого жилища, как убежища, толщу тайны, которою был в нем предохранен человек, груз опасности, давление розыска, которые оно могло выдержать.

Слышен был шум экипажей, довольно отдаленный. Шаги на этой же улице, очень заглушённые. Иногда — голос, всякий раз казавшийся слишком близким, слишком крикливым и приближающимся. Шаги звучали все же не так тревожно, как голоса. Но были также периоды тишины. Дом даже казался немым. Очень легкие и нерегулярные звуки, по временам раздававшиеся — шорохи, потрескиваниягстуки, — доносились, быть может, из верхнего этажа, но, быть может, и из соседних домов. Весь этот край старых стен был достаточно плотен для того, чтобы такого рода шумы могли в нем проходить большие расстояния и не принадлежать одному месту по преимуществу перед другими, как и жалкий, затхлый запах, отовсюду сочившийся. Кинэт заговорил:

— Я понимаю, чем вам понравился этот закуток: «Кому взбредет на ум искать меня здесь?» Так вы думаете. К несчастью, это понимают все. При входе в эту улицу, по которой вы меня только что вели, словно надпись висит: «Для скрывающихся».

— Ну, вы преувеличиваете!

— А затем, эти трущобы полны проституток и сутенеров. Полиция имеет за ними постоянное наблюдение. Содержит среди них всякого рода осведомителей. Ваша хозяйка… поручиться можно, что и она в том числе.