В конце концов, он возвратился в Лондон, надеясь, что полностью освободился от ее чар. Он не доверял Анастасии, не уважал и не любил ее, но страсть, полыхавшая в ней, вызывала в нем такой ответный взрыв чувств, что желание просто лишало его рассудка.

В звуке колес Хьюго слышалась насмешка, он чувствовал себя глупым, слабовольным, лишенным гордости, потому что позволил женщине так легко обвести себя вокруг пальца. Он гнал лошадей быстрее и быстрее, пылая ненавистью ко всем женщинам, потому что они были неразборчивы в связях, потому что их интересовало лишь тело мужчины, а свое они были готовы продать любому, предложившему наивысшую цену.

Ему достаточно было вспомнить Анастасию, лежавшую на огромной кровати в благоухающей ароматом цветов комнате, туалетный столик, заваленный драгоценностями, чтобы почувствовать дикую ярость, бушевавшую в нем, как огонь. Часто он испытывал желание убить ее. Просто сжать руками ее длинную белоснежную шею, и никогда больше она не сможет воспользоваться своей властью над мим, а ему не придется плясать под ее дудку.

– Прости, Господи, я просто сумасшедший, – произнес Хьюго вслух и вдруг вспомнил, что позади него сидит конюх.

Хьюго выругался и снова хлестнул лошадей. Благодаря своему мастерскому умению править лошадьми он прибыл вовремя, однако переступил порог дома Лэмбернов далеко не в лучшем расположении духа, которое только ухудшилось, когда лакей ввел его в гостиную.

В гостиной не было никого, кроме молоденькой девушки. Хьюго заметил, что у нее белокурые волосы и она совсем небольшого роста. Когда девушка повернулась к нему лицом, он увидел, что она необычайно красива. В ее глазах Хьюго прочел удивление, которое, по его мнению, нельзя было объяснить его заурядным и не слишком элегантным внешним видом.

– Ее высочество сказала мне: «Мы должны найти красивую, хорошо воспитанную девушку, которая помогала бы князю Хедвигу управлять государством», – тараторила баронесса, энергично жестикулируя. – А потом ее высочество воскликнула: «Я знаю, кто нам нужен! Это дочь моего старого друга и поклонника сэра Горация Лэмберна! Я помню Камиллу ребенком, она была просто очаровательна!»

И баронесса коротко рассмеялась.

– Теперь вы понимаете, мисс Лэмберн, как происходят великие события в королевских кругах. Просто частная беседа между ее высочеством и мной, и вот начинается все великолепие исторического и захватывающего бракосочетания.

Камилла ничего не ответила. С тех пор как они покинули дом, баронесса говорила, не умолкая, но Камилла, поглощенная собственными мыслями, едва прислушивалась к ее речам.

Сначала Камилле было очень трудно бороться со слезами, которые готовы были хлынуть в любую минуту. Какое это было мучение прощаться с матерью и думать, целуя ее мягкую бледную щеку, увидит ли она ее когда-нибудь живой и здоровой.

– Береги себя, моя дорогая, – сказала леди Лэмберн немного хриплым от волнения голосом. – Я чувствую себя такой беспомощной, отпуская тебя. Если бы только мы с папой могли быть рядом с тобой! Но ты должна быть храброй, мое дорогое дитя, и постараться стать по-настоящему счастливой с этим обаятельным и умным князем, который полюбит тебя всем сердцем, я уверена в этом.

Камилла сдержалась и не произнесла слова, готовые сорваться с языка. Она решила не говорить ничего, что могло бы огорчить ее мать. Камиллу мучил вопрос, не дававший ей покоя все это время: почему все так уверены в том, что князь полюбит ее, а она – князя? В конце концов, это был брак по расчету, и ей снова захотелось закричать, что она не сделает этого, что она просто не сможет пройти через все это!

Появление Хьюго Чеверли никак не уменьшило переживаний Камиллы по поводу отъезда. Наблюдая за ним во время обеда, она подумала, что он, возможно, намеренно пытается усилить ее беспокойство.

Что-то в его безразличии говорило о том, что он тяготится своими обязанностями. Все тщательно продуманные приготовления сэра Горация не произвели на него ни малейшего впечатления.

– Стоит ли так беспокоиться, папа? – неоднократно спрашивала Камилла, обнаружив, что сэр Гораций нанял не только специального повара, но и дополнительных слуг для дома и конюшни.

Парни из соседней деревни и наиболее представительные из молодых садовников были приглашены в дом на этот вечер. Старые ливреи, которые с незапамятных времен лежали на чердаке, были вычищены, выглажены, а пуговицы на них отполированы. Новоявленных лакеев обрядили в эти ливреи, и их обязанности, насколько могла судить Камилла, заключались в том, чтобы просто стоять и придавать дому пышность и великолепие.

– Я знаю, папа, ты не хочешь, чтобы гостям показалось, что мы живем в крайней нужде, – продолжала Камилла, когда сэр Гораций ничего не ответил. – Но разве так уж необходимо, чтобы баронесса и капитан Чеверли думали, что мы богаты, как Крез? Только такой джентльмен, как ты, папа, мог нанять такое количество лакеев. А чем они будут заниматься, когда мы не будем наслаждаться обществом столь выдающихся гостей?

Сэр Гораций заговорщически подмигнул Камилле.

– Я, возможно, непредумышленно создал впечатление, что мы устраиваем у себя множество приемов, – ответил он. – Бывшие послы часто играют определенную роль в политической жизни страны. Будет вполне простительной ошибкой, если премьер-министр Мелденштейна подумает, что при Сент-Джеймском дворе я считаюсь хозяином одного из домов, где происходят официальные приемы.

Камилла засмеялась.

– Папа, ты просто старый обманщик! – воскликнула она. – По-моему, ты наслаждаешься театральными эффектами только ради них самих. Может, даже и хорошо, что ты не едешь в Мелденштейн. Клянусь, ты бы нарушил все их тщательно продуманные планы и по-своему организовал свадебную церемонию!

– Вряд ли бы мне удалось найти недостатки в том, что задумала княгиня, – улыбнулся сэр Гораций. – Это женщина необыкновенных способностей – я просто восхищаюсь ею! Не могу даже допустить, что ты не полюбишь ее так же, как я.

– Я надеюсь, папа, – покорно согласилась Камилла, подумав про себя, что любая невеста вряд ли будет мечтать о свекрови, наделенной такими дарованиями. – Разве князь не участвует в том, что затевается? – спросила Камилла. – Несомненно, он уже достаточно взрослый, чтобы иметь свою собственную точку зрения.

Как оказалось, узнать что-либо о князе было необыкновенно сложно. Сэр Гораций встречался с ним перед войной, когда тот был еще юношей. Он с большой теплотой говорил о князе, как о блестящем, умном, очаровательном молодом человеке, однако Камилла чувствовала, что в подобной ситуации любой отец изобразил бы своего будущего зятя в самом розовом свете.

Камилла думала расспросить о князе Хьюго Чеверли, но это было просто невозможно. Это не тот человек, решила она, с которым можно было бы вести откровенные беседы. Ее обидела манера, в которой Хьюго Чеверли соизволил ответить, когда к нему все-таки обратились с вопросом.

– Вы должны рассказать моей дочери о Мелденштейне, – любезно сказал сэр Гораций за обедом, когда после супа а-ля Рейн подали вареного карпа под итальянским соусом, цыплят по-террагонски, сервированных глазированной ветчиной, сдобный пирог с барашком и голубей на вертеле.

Следующая перемена блюд состояла из рейнского крема, сливового торта, красного желе с ранней земляникой, а также грибов на поджаренном хлебе, которые Камилла собрала в поле рано утром.

– Я мог бы написать книгу о прелестях этой прекрасной страны, – продолжал сэр Гораций. – Но я слишком пристрастен. Я провел в Мелденштейне самые счастливые годы. Конечно, сейчас я стар и отстал от жизни, поэтому расскажите моей дочери об этой стране с точки зрения молодого человека.

Капитан Чеверли даже не оторвался от груши, которую чистил с чрезвычайной тщательностью.

– Что она хотела бы узнать? – спросил он, и от его ледяного тона у Камиллы пробежал холодок по спине.