— Перерыв.

Он склонился над свободным столом и принялся перебирать бумаги. Несколько человек подошли к нему. Другие принялись негромко разговаривать, третьи сидели молча и неподвижно, кое-кто встал и подошел к окнам на улицу.

Я смотрела на темноволосого парня, лет на пять моложе меня. Его прямые густые волосы почти закрывали уши. Кожа была смуглой и гладкой, линии лба, щеки и носа — он сидел ко мне в профиль — очень четкими, как у ожившего манекена. Я любовалась им.

Он почувствовал, поднялся. Глядя мне прямо в глаза, повернулся, шагнул, и положил ладони на стекло точно напротив моих. Это был однозначно живой человек, а не видеоизображение. Версию с прозрачным зеркалом я отвергла, потому что парень явно видел мое, а не собственное лицо.

Но он смотрел на меня так, будто не был уверен, что я существую.

Я не выдержала и ушла. Я ходила по Монастырю и искала осень со снегом. Я не осознавала, какое сейчас время года и какая погода. Я не мерзла в своих сандалиях, легких штанах и футболке. Просто не понимала, где на самом деле сейчас нахожусь.

Вдруг меня больно и цепко ухватили за плечо. Я даже дернуться в сторону не сообразила. Обернулась и почувствовала себя свалившейся с неба.

Передо мной стояла Эльза.

— Даша, извини, — она убрала руку. — Можно с тобой поговорить?

— Ага, — я кивнула, медленно приходя в себя. Или не в себя, а в ту реальность, в которой нетерпеливо переминалась Эльза.

Она была опять в длинной юбке и монастырской рубахе. На шее на шнурке болталась металлическая руна.

— Только не здесь. Пойдем.

Она взяла меня за руку — какая же все-таки жесткая хватка! — и потянула. Я постаралась двигаться побыстрее, чтоб избежать, по возможности, боли. Я не вырывалась, так как не хотела обидеть Эльзу.

Она жила довольно высоко для Монастыря — на пятом этаже, под крышей. Часть потолка была скошена, и кровать оказалась, практически, в нише. Окно выходило во двор-колодец.

— Садись, — она похлопала по покрывалу, а сама уселась по-турецки на ковер. Я осмотрелась. Повсюду были разбросаны вещи — какие-то платки, пояса, украшения, книги. На низком комоде лежало захватанное пальцами круглое зеркало.

— Я кое-что вспомнила, и хочу тебе рассказать, — объявила Эльза. — Ты только не пугайся, оно к тебе не относится. Речь идет об одном нашем общем знакомом.

Она сделала многозначительную паузу, а потом произнесла:

— Это Роман.

Я почувствовала, как мое лицо сделалось жестким.

— Он еще не знает, а если и знает, то не говорит. У него есть на то причины, — и Эльза опять помолчала, на этот раз с грустноватым видом.

Оказалось, Эльза вспомнила, что они с Романом были любовниками, но он жил у жены, успешного менеджера, и уходить не собирался. Я поймала себя на чувстве ревности, мысленно возмутилась, подавила, и показала, что мне очень интересно.

Напрашивались два варианта: либо все было так, как говорила Эльза; либо по своей легенде она сумасшедшая и эту историю выдумала. Но ведь нельзя считать абсолютной выдумкой то, во что верят хотя бы двое, и если Роман поверит… Эльза этого очень хотела. Но сначала взялась за меня, точно от моего согласия зависели воспоминания Романа. Я порадовалась, что сама первой не ощущала связи с кем-либо из Монастыря, и пожалела Эльзу. Теперь, когда я на нее смотрела с сочувствием, стало проще, и я наконец расслабилась.

Итак, Роман работал оператором на телевидении. Это он Эльзе рассказал сам, как и о своем семейном положении. Когда она поинтересовалась, какая съемка в его жизни была самой странной, он вспомнил про фестиваль клубов исторической реконструкции, которые на самом деле реконструировали не реальные исторические события, а мифы — например, о короле Артуре. Эльза попала в такой в восемнадцать лет, после того как, покинув приемных родителей, поступила в технический вуз. Имитация поисков Святого Грааля ее вдохновляла больше, чем многочасовое стояние в православном храме. К Иисусу она относилась с трепетом ученика и возмущалась делами церкви.

Ее жизнь, как у многих в Монастыре, разбилась надвое. В одной части Эльза вырастала в королеву, в другой… она не хотела ее вспоминать. Роман воспринял фестиваль скептически, но работа есть работа, а на грандиозное и своеобразно красивое мероприятие съехалось больше тысячи человек, так что несколько телеканалов решили сообщить о нем в новостях. Когда Эльза это услышала, то ее осенило. Она давно ощущала, что откуда-то знает Романа, причем знает не издалека.

Они познакомились… Ночью на фестивале была традиционная пьянка, и некоторые телевизионщики остались — мужчины, в основном, возбужденные от вида декольте местных красавиц: перед пьянкой состоялся бал. В клубах исторической реконструкции народ практиковал свободную любовь, хотя случались и браки, когда после формальной, без гостей, регистрации в загсе, разыгрывали пышную придворную свадьбу. В общем, Эльза с хихиканьем взялась соблазнять неразговорчивого оператора, и наутро они проснулись в одной кровати, в комнате для вожатых — для осеннего фестиваля арендовали детский оздоровительный лагерь. Позже Эльза осознала, что с помощью секса как бы расколдовывает Романа: она-то в нем видела рыцаря, она чуяла его нездешнее нутро, но Роман смеялся над ней; она страдала, но все равно продолжала нарываться на встречи, иногда слишком навязчиво, до полной потери гордости, а он к ней снисходил — ведь дома жена всегда была сверху, а Эльза подстраивалась, и ему это льстило. Правда, через несколько месяцев они уже ругались страшно: устраивая друг друга в постели, они никак не сходились в восприятии жизни. Эльза придумала себе сказку, что после тысячи половых актов чудовище превратится в прекрасного принца, точнее — рыцаря, готового отправиться на поиски Грааля; но тысячи у них не вышло, Роман пропал задолго до того. Эльза кое-как утешилась в очередной большой игре на тему Круглого стола. И вот — Роман здесь. Похоже, что жена-менеджер с кукольным блеском глаз и безупречно оформленными ногтями его прогнала. А он теперь готов воспринять не только реконструкторские спектакли, но и совсем абсурдные игрища Монастыря.

Я вспомнила, как Роман, сидя на дереве, резал руку, и подумала, что он не настолько прост. Мне мучительно захотелось узнать его версию. Я поверила в рассказанную историю, но была убеждена, что он бы передал ее по-другому.

Возможно, он не хотел раскрывать себя перед Эльзой и просто пользовался ее энергией, ее влюбленностью, а сам в это время любил другую, которая ему отказала — настоящую, несыгранную королеву. Встречаются ли такие? Я представила девушку из хорошей и очень богатой семьи, может быть — дочку профессора (!!): очень воспитанную и умницу, с ясным лицом, ласковым взглядом, легким дыханием.

Оранжерейное существо. А ведь наш профессор вполне мог бы такую вырастить исключительно ради эксперимента. Если Монастырь существует хотя бы несколько десятилетий, то в его атмосфере… Я выдохнула. Интересно, насколько история главной любви определяет людей? Или главная любовь — это всего лишь замок, который покидаешь, повзрослев, чтобы отправиться в путешествие на поиски чего-то более важного? Или главная любовь на самом деле не связана с другим человеком?

— Слушай, Эльза. У меня есть один вопрос. Допустим, ты бы расколдовала Романа…

— Да?

— Ты бы действительно отпустила его?

Глаза Эльзы забегали. Она призналась:

— Тогда бы он ушел сам. Он бы не мог оставаться.

— Но он же ушел! Откуда ты знаешь, расколдован он или нет? Вдруг он не захотел тебе говорить? Это же его дело, а не твое!

Мои вопросы прозвучали, наверное, слишком резко, и Эльза отвечать не стала. Но она и не выгоняла меня. Она встала, покачалась на носках, разминая ноги, посмотрела в окно.

— Даша, помнишь, я вам говорила про Игора? Иногда я вижу других. Реальных, не призраков. Многих из вас. Вы стоите в каком-нибудь дворике, как истуканы, и не замечаете никого. Наверное, внутри вас идет какая-то жизнь. Вы, наверное, даже в этом убеждены. Возможно, даже, вы придаете этой внутренней жизни большое значение. Но мне-то что?!