– Я сама – произведение искусства, – ответила Энни.

Она уже почти не боялась Изабель.

– Мне идти к вам, мисс, или сесть на пол? – спросил Гус. – Я забыл, как глядеть! – вдруг переполошился он, решив, что теперь его обязательно лишат пирога.

В его взгляде появилось самое настоящее отчаяние.

– Отлично! – воскликнула Изабель, бросаясь к камере. – Стой там, где стоишь!

Когда через много лет Энни будет возвращаться мыслями в этот день, она уже не вспомнит ни свою обиду на Изабель за то, что она называла ее Мэри, ни то, как она приказывала ей запереть мальчика в чулане. Она забудет даже, каким прекрасным – ясным и солнечным – был этот день. Память Энни сохранит только ощущение бесконечного, всеобъемлющего счастья.

– Смотри на меня так, как будто любишь меня!

– Ангел – это очень хорошо, – сказала Энни, приспосабливая крылья из гусиных перьев к рукам Гуса.

– Это не значит, что я умер?

– Нет-нет! Ангелы – это такие крылатые духи, – объясняла Энни малышу. – Господь посылает их, чтобы они исполнили его волю, и они летят по небу, как птицы.

– Я большой! – Довольный ребенок взмахнул крыльями перед зеркалом. В таком обличье он вполне мог сойти за орла.

Они находились в спальне Эльдона, где было самое большое зеркало в доме. Мальчик мог увидеть себя в нем целиком.

– А как они одеты, мисс? – спросил он, разглядывая себя в зеркале. – Разве так, как люди?

– Резонный вопрос, – усмехнулась Энни. – Не знаю, что и ответить, – наверное, придется спросить у фотографа. Вот что – постой пока здесь и полюбуйся на себя, а я схожу к миссис Дашелл и спрошу, как надо тебя наряжать дальше.

Оставив малыша перед зеркалом, Энни спустилась вниз и вышла в сад.

В студии никого не было, и в этот сумрачный день она казалась холодной и пустой, слишком просторной для таких теплых композиций и к тому же слишком похожей на настоящий хлев. Похоже, корова действительно бы здесь не помешала – она бы очень удачно заполнила пустоту. Энни присела на скамью, которую Изабель, пытаясь создать новый антураж, переставила на середину помещения. Удивительно, насколько фотография, сама по себе статичная, зависит от участия в ней живых существ! На несколько мгновений воспоминания о проведенных здесь часах окутали ее теплым покровом. Тихий ветер голыми веточками деревьев легонько постучался в стекло стен. Энни подошла к фотографической камере, провела ладонью по деревянной крышке. Конечно, фотография не воспроизводит звуки, цвета, запахи… Она словно мистическое зеркало, которое отражает реальный мир, но само не принадлежит ему, находится вне его пределов.

Энни очнулась, не зная, сколько времени много или мало – пролетело, пока она предавалась этим мечтам и размышлениям. В доме ее ждал мальчик, и надо было поскорее разыскать Изабель. Энни вышла из студии и направилась к старому угольному погребу, где Изабель, должно быть, занималась проявкой фотографий.

Тэсс рыдала, уцепившись за облицовку камина. Ее слезы падали на полированный мрамор и, смешиваясь с пылью и пеплом, стекали мутными разводами.

Кухарка приказала ей разжечь камин в гостиной, так как утро было холодное и в комнатах, лишенных тепла, стало промозгло и сыро. Но работа не клеилась, и неудивительно: ведь только полчаса назад она снова попыталась объясниться с Уилксом. И услышала, что он не любит ее, что он не желает больше прикасаться к ней, что беременность сделала ее жирной и уродливой. Он действительно произнес эти слова: «Не приближайся ко мне!» Она сказала: «Я люблю тебя!», а он ответил: «Ты уродка. Кому ты нужна?»

Трут не разгорался, и Тэсс взяла несколько скомканных листов бумаги из мусорной корзинки. Бросив их на кучу угля, она зажгла их огнивом и ушла, забыв поднять на камине металлическую ширму.

Через минуту горящий ком бумаги скатился на ковер.

Языки пламени осторожно, словно пробуя на вкус, лизнули ворс и бахрому ковра и, пробежав по ней вдоль его края, коснулись шали, переброшенной через спинку кресла.

«Доверьтесь мне», – словно говорило пламя, облизывая края шали и оконных занавесок.

Не успела Энни спуститься на несколько ступенек к двери угольного погреба, как чья-то рука сзади вцепилась ей в плащ. Это была Тэсс – ее глаза безумно блуждали, округлившийся, как у рыбы, рот тщетно пытался схватить глоток воздуха. Было видно, что, несмотря на беременность, она бежала сюда изо всех сил. Из ее рта слышалось какое-то нечленораздельное сипение, глаза были мокрыми от слез.

– Энни… Пожар… Помоги-и-и…

Энни выбралась наружу и замерла, пораженная неожиданным зрелищем: из окон верхнего этажа, темневшего за стеной тумана дома, то на мгновение исчезая, то с новой силой возобновляясь, вырывались клубы серого, полупрозрачного дыма – словно начиналось извержение вулкана. Они устремились к дому. Уцепившись за край плаща Энни, Тэсс семенила позади.

– Где кухарка? Где мистер Дашелл? – быстро спросила Энни.

– Кухарка снаружи, помогает мистеру Дашеллу выйти через окно. Тот край еще не горит, огонь в главном здании, – скороговоркой сообщила Тэсс.

Они были уже возле главной клумбы метрах в двадцати от дома.

– Так, – распорядилась Энни, показывая Тэсс направление рукой. – Иди к Уилксу и скажи ему, чтобы быстро запрягал и ехал на ферму Брук за помощью.

Тэсс кивнула и заковыляла по дорожке. – Постой! – крикнула ей вдогонку Энни. Тэсс остановилась и обернулась к ней. – А мальчик, сын звонаря, он сейчас где?

Тэсс только растерянно развела руками.

Изабель показалось, что за дверью ее лаборатории послышалась какая-то возня, но в дверь никто не постучал, да она и не смогла бы оторваться.

– Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь… – отсчитывала она необходимое время проявления…

– Пожар! Мистер Дашелл! Пожар! Откройте! – Что есть силы орала кухарка и отчаянно молотила кулаком по окну библиотеки.

Услышав приглушенные стеклом звуки, Эльдон оторвался от стола и подошел к окну. Под окном стояла кухарка и отчаянно жестикулировала. За ее спиной проплывали легкие клубы полупрозрачного дыма, словно Уилкс за углом жег прошлогоднюю листву. Эльдон открыл окно и высунул голову наружу, чтобы увидеть, откуда тянет дымом.

– Дом горит, выбирайтесь быстрее, сэр! – крикнула кухарка.

Эльдон удивленно вскинул рыжеватую бородку, медленно перенес одну ногу через подоконник и замер в таком положении. Кухарка протянула ему руку, и он ухватился за нее.

– Остальные все уже вышли? – вдруг спросил он, прежде чем перешагнуть через подоконник.

Дым за спиной кухарки повалил гуще, став черным, как грозовое облако, опустившееся на землю.

– Все вышли, сэр, – подтвердила кухарка, таща его за руку из окна, но он, казалось, все еще о чем-то раздумывал.

Тут из-за угла с криком выскочила Тэсс.

– Она побежала внутрь, миссис! – кричала Тэсс. – Она сказала – наверху остался мальчик, сын звонаря!

– Вот как! – ответила кухарка. – Я думала, он где-то в саду…

– Кто вошел внутрь? – спросил Эльдон, переводя взгляд с Тэсс на кухарку и обратно, своим выражением напоминая какую-то диковинную птицу.

– Энни, сэр, Энни только что побежала внутрь.

Эльдон мгновенно освободил свою руку и перенес ногу, которая болталась снаружи, обратно внутрь помещения. Несколько секунд он стоял в раме окна перед глазами оторопевших женщин и исчез внутри дома.

Ворвавшись в кухню, Энни первым делом сорвала со стены полотенце и опустила его в таз с водой, затем обернула влажную ткань вокруг рта.

Главный холл на первом этаже был уже полон дыма, валившего туда из щели под дверью в гостиную, которая, похоже, уже пылала вовсю. Энни побежала наверх настолько быстро, насколько позволял ей тяжелый плащ.

Мальчик был там, где она оставила его час назад. Он стоял молча, вжавшись в стену, и кончики перьев на его крыльях уже начинали дымиться. Энни сорвала мокрое полотенце с лица. Секунду она и Гус молча смотрели друг на друга. Только сейчас она почувствовала испуг. Пока ей надо было его найти в горящем доме, ей просто некогда было бояться, но теперь ребенок видел в ее глазах тот же страх, какой она видела в его. В нем она словно увидела себя – испуганного и забитого ребенка, – какой много лет назад была сама в доме миссис Гилби.