Леопольд Треппер — в будущем «Отто», резидент агентурно-разведывательной сети в трех странах Западной Европы, руководитель антифашистской организации, получившей в гестапо название «Красный оркестр» («Красная капелла»), — вспоминает о встрече с Берзиным в своей книге «Большая игра».
«Он принял меня для беседы, хорошо сохранившейся в моей памяти. Да и могло ли быть иначе, если этот день оказался решающим для всей моей дальнейшей судьбы как человека и коммуниста?
— Я вам предлагаю перейти на работу к нам, потому что вы нам нужны, — сказал он мне. — И не сюда, в аппарат. Тут вам не место. Нет, вы должны создать в Западной Европе базу для наших действий.
После моего первого разговора с Берзиным мысль о переходе в разведку л борьбе в ее рядах прочно засела в моем сознании. Я не сомневался — близится момент, когда гитлеровские орды хлынут в страны Европы.
Мне было ясно, что в грядущих сражениях роль Советского Союза будет решающей. Сердце мое разрывалось на части при виде вырождающейся революции, ради которой я вместе с миллионами других коммунистов отдавал все, что мог. Мы, двадцатилетние, были готовы пожертвовать собой ради будущей жизни, прекрасной и молодой. Революция и была нашей жизнью, а партия — нашей семьей, в которой любое наше действие было пронизано духом братства.
Мы страстно желали стать подлинно новыми людьми. Мы готовы были себя заковать в цепи ради освобождения пролетариата. Разве мы задумывались над своим собственным счастьем? Мы мечтали, чтобы история наконец перестала двигаться от одной формы угнетения к другой. И кто же лучше нас знал, что путь в рай не усыпан розами?»[39]
Совещание, как обычно, затягивается до полуночи. Допоздна горит свет в кабинете Берзина. Он устало потирает голову с застрявшей в черепе пулей карателя.
За большим Старик умел видеть малое. Однажды летом машина Берзина остановилась у дома № 13 на Большой Пироговской. Несмотря на неотложные дела и заботы, армейский комиссар выбрал время, чтобы повидать черноглазых ребятишек Испании — тех самых детей, которых он отправлял в марте на «Кооперации» и других советских пароходах в долгое и опасное плавание в далекую страну, ставшую для них второй родиной. Его водили по палатам, показали столовую. Смуглые ребята ходили за ним стайкой и пришли в восторг, когда он обратился к ним по-испански. Вид ребят ему понравился — здоровые, сытые, чистые. Но сердце у него ныло: нелегко сиротам без материнской ласки и заботы, без знания русского языка. Многих по прибытии пришлось сразу отправить в больницы и санатории, всех посадили на усиленную диету. Хорошо, что еще в Испании Берзин. настоял на увеличении числа педагогов и медицинских сестер, отправляемых с партиями детей в СССР. Маэстра — учительница малышей — показала рисунки детей. Они все еще жили войной: воздушные бои, бомбежки, фронтовые атаки.
Вскоре после возвращения в Управление Берзин — недаром он был учеником Дзержинского, друга беспризорных детей, — написал важный документ:
«Народному комиссару обороны Союза ССР Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову от начальника Разведывательного управления НКО СССР, армейского комиссара 2-го ранга Я. К. Берзина.
Рапорт.
В конце марта 1937 года принята группа испанских детей в количестве 72 человек и 6 взрослых испанцев (четыре педагога и две медицинские сестры). Дети для отдыха были помещены во Всесоюзный пионерский лагерь «Артек», где они находятся по настоящее время. Для указанной группы детей совместно с московскими организациями мы приступили к оборудованию специального детского дома. Московским Советом для этой цели был передан дом на Большой Пироговской, 13, занимаемый различными школами.
...Учиться дети будут в 39-й школе, Фрунзенского района (Большой Трубецкой пер., 6/1), где распоряжением Московского гороно выделен первый этаж в качестве отделения начальной школы. Сейчас школа ремонтируется. Школа расположена от детского дома в 10 минутах ходьбы, причем дети никаких трамвайных линий не переходят».
Давным-давно, на заре века, Петер Кюзис (он уже почти забыл свое настоящее имя!), поступая в Гольдингенскую учительскую семинарию, мечтал учить детей. И вот рапорт через 33 года, рапорт — кардиограмма, безошибочно указывающая: нет, не загрубело в революциях и войнах большое сердце Старика.
Поток информации ширился. Все труднее становилось осваивать ее с должной быстротой и без потерь. Берзин давно уже осознал, что чересчур многое из этой лавины перерабатывает он сам. Необходимо было разгрузить мозг, увеличить штаты в информационном отделе. Он уже мечтал об автоматизации основных процессов обработки информации, захлестывающей Управление.
«Германский запас шведской высококачественной фосфорной руды, необходимой для производства стали, может быть растянут не более, чем на два-три года...», «Германская агентура в Англии потерпела новый провал. Группа немецких шпионов предстала в Маргейте перед судьей Гривз-Лордом по обвинению в нарушении „Оффишл сикрэтс акт“...», «Главными шпионами-диверсантами Германии в Дании являются Вальдемар Петш и Кнуеффкен. Последний работает также и на Интеллидженс сервис...», «Полковник Морузов, шеф „Сигуранцы“, заявил, что к концу года с иностранными агентами в Румынии будет покончено...», «В Брюсселе абвер имеет своего агента в ближайшем окружении короля Леопольда. Его имя ...», «Граф Ежи Потоцкий, польский посол в США, сделал на приеме в посольстве следующие профашистские заявления...».
Сведения, подтверждающие друг друга и взаимоисключающие, сведения разной ценности и степени достоверности, точные и неточные, сведения стратегической важности и пустые, свежие и устаревшие, сведения злонамеренно и невольно дезинформирующие.
Отделить существенное от случайного, докопаться до ядра явления сквозь шелуху — не это ли задача разведчика! Но есть по закону диалектики и другая сторона вопроса: надо разобраться в существенности случайности, понять тонкую связь ее с необходимостью, проникнув в сущность явления. Разведка и есть поиск, раскрывающий необходимость за случайностями.
Берзин размышлял, анализировал, делал выводы, планировал ответные шаги. Он строил свою работу так, чтобы не подчиняться обстоятельствам, а встать над ними, подчинить их своей разумной воле, В этой борьбе он многого достиг. Он не знал, что вскоре обстоятельства окажутся выше его и уже ни один из его планов он не сможет осуществить.
Берзин все сильнее уставал и, чтобы отдохнуть, шел в подвал слесарить. Верстак под лампочкой, зубило, молотки, Берзин привычно закрепляет в тиски кусок металла, драчевым напильником снимает с него темно-рыжий налет ржавчины. Мысли его улетают в Ригу, к своему первому верстаку и первым в жизни рабочим инструментам. Но не только об этом думает он.
С силой, гораздо большей, чем в осажденном Мадриде, сердцем и мозгом ощущал Берзин растушую мрачную тревогу, порой цепенел от предчувствия непоправимого бедствия, горестных испытаний. Идет осень 1937 года. Уже арестованы и расстреляны как враги народа высшие командиры РККА — М. Н. Тухачевский, В. М. Примаков, И. П. Уборевич, И. Э. Якир, А. И. Корк. Аресты не обошли и Разведупр — исчезли ближайшие его сотрудники, старые чекисты А. X. Артузов, А. М. Никонов... В Разведуправлении разгоралась кампания по выявлению все новых и новых «врагов народа». Берзин был самой подходящей мишенью, но проходили дни, пропадало все больше разведчиков во всех органах военной разведки, а начальника Разведупра никто не трогал. Пока не трогал...
Усилием железной воли Берзин брал себя в руки, гнал прочь бесплодные раздумья, крепче держал штурвал своего корабля. В необходимости и важности для партии, народа, армии того дела, которое он делал, той службы, которую он нес, он никогда не сомневался.
Ключ вырезан. Теперь нужен личной напильник. Затем — бархатный. Ключ надо начистить до стального блеска, потом — отполировать. Готово. Десятки ключей изготовил он в те последние дни...
