В целом вся статистика по «урожаям» 20-х годов, по поводу точности которой возникали серьезные споры, была получена (за редким исключением) в виде оценочных количественных показателей чиновниками статистического управления от репрезентативной группы крестьян еще до того, как те завершили сбор урожая. Чиновники просили крестьян оценить будущий урожай по шкале от 1 до 5, а затем обрабатывали эти «данные», чтобы получить усредненное значение в процентном исчислении, а затем умножали его на цифру, которую считали средним показателем дореволюционной урожайности. Кроме того, они традиционно завышали свои оценки, полагая, что крестьяне недооценивают урожайность с тем, чтобы уменьшить налоги.

Тем не менее на всесоюзном совещании в 1929 г. статистики приняли решение о том, что средняя цифра урожайности дореволюционного периода является неточной, и таким образом дискредитировали свои же ранее объявленные данные. Соответственно нам не известно, сколько точно зерна намолачивали советские крестьяне. Вероятно, официальные оценки в целом превышают реальные данные.

В одном из самых подробных исследований урожая — детальной работе Велкера, посвященной урожаю 1927 г., где применялись данные официальной статистики (возможно, раздутые), содержится такой вывод: неурожай и спад урожайности не могли быть малозначимыми факторами, так как в действительности они сократили запасы зерна у крестьян до уровня прожиточного минимума (или даже ниже).

После тщательного изучения того, как крестьяне использовали зерно, и на базе имеющихся данных об урожайности в ряде регионов Советского Союза Велкер приходит к выводу: они не припрятывали излишки зерна с целью поднятия цен в 1927 г. На самом деле крестьяне хранили только то, что по сути могло считаться самым минимумом, необходимым для выживания.

Ряд советских руководителей тоже считали данный кризис скорее результатом дефицита, чем ценовой политики. Судя по документам, обнаруженным Рейманом, в конце января 1928 г. глава Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) Валериан Куйбышев сообщал Политбюро о катастрофичности ситуации и о том, что страна не может решить проблему только своими ресурсами. Эта точка зрения получила поддержку в февральской резолюции Совнаркома. Согласно этому документу советским дипломатам предписывалось срочно собрать всю необходимую информацию о международном положении страны с тем, чтобы изыскать возможности получения иностранной помощи даже ценой концессий.

В итоге Советский Союз в 1928 г. действительно завозил продовольствие из-за границы. На ноябрьском пленуме 1928 г. Рыков пояснил такое решение необходимостью покрытия дефицита между старым и новым урожаем, поскольку производство продовольственного зерна в 1928 г. оказалось примерно на 3,5 млн. т меньше, чем в 1927 г. Это — очередное признание факта дефицита зерна. Самый яркий пример отрицания упомянутой выше концепции «укрывательства зерна» — выступление Михаила Калинина на пленуме ЦК в июле 1928 г., в ходе прений по поводу предложения Сталина об организации совхозов:

«Кто-нибудь, хоть один человек, готов сказать, что зерна достаточно?.. Все эти разговоры о том, что кулак укрывает зерно, о том, что зерно есть, но он его не сдает — все это только разговоры, потому что нам известно, как изымать зерно у кулака. Учить Кагановича или Чубаря изымать зерно — абсурд. Они знают, как изымать… Нам необходимо поставить вопрос ребром: если у кулака много зерна, мы можем позаимствовать его… В основе всего этого — нехватка продовольствия, нехватка зерна, и эта нехватка зерна подталкивает нас к организации совхозов».

Некоторые руководители разделяли эту версию зернового кризиса и общей проблемы советского сельского хозяйства. Вопрос этот уже поднимался на апрельском пленуме 1928 г. Милютин, руководитель Центрального статистического управления (ЦСУ), привел статистически данные, доказывающие, что в начале 1928 г. резервы у крестьян были выше, чем в тот же период 1927 г. — во время практики чрезвычайных мер. Но Яковлев, руководитель Наркомата рабоче-крестьянской инспекции (НК РКИ) — ведомства, ответственного за проверку деятельности остальных госучреждений, — возразил, заявив, что правительство работало в сельской местности, словно «в темном лесу». Несмотря на статистические данные Милютина, он продолжал настаивать и представил доказательство, свидетельствующее о том, что правительственные учреждения получали очень мало надежной информации о запасах зерна в селах.

После него Кубяк, занимавший тогда пост наркома сельского земледелия РСФСР, подверг сомнению данные Милютина по урожаю, так как во многих регионах закупка велась за счет прошлогодних запасов зерна. Он назвал цифры Милютина «опровергнутыми жизнью» и раньше Калинина сказал, что если бы большие излишки зерна существовали, их бы выявили в ходе чрезвычайных мер. Вице-председатель Госплана Сокольников, выступая на июльском пленуме 1928 г., сообщил, что производство зерна в Советском Союзе оказалось на 5 % ниже довоенного уровня (тем самым признав, что данные ЦСУ оказались недостоверными, и эта цифра могла быть еще ниже), а прирост населения по сравнению с довоенным временем составил 10 %. После этого он спросил: «На каком основании мы можем свести концы с концами?»

Взгляды Сталина на причины кризиса противоречивы. На пленумах он не возражал ни заявлению Кубяка, ни высказываниям Калинина и соглашался с Сокольниковым. В своей речи «На хлебном фронте» в мае 1928 г. Сталин привел достаточно противоречивый аргумент. С одной стороны, он озвучивал данные, свидетельствовавшие о том, что производство зерна в Советском Союзе достигло довоенного уровня.

Он также привел цифры, показывающие, что правительство из года в год стабильно закупало больше зерна в период между 1925-м и 1928 годом. И в то же время он процитировал данные, подготовленные Немчиновым. Эти цифры демонстрировали, что объем продажи зерна по сравнению с довоенным периодом упал, а это означало несоответствие с данными, свидетельствовавшими об увеличении объема закупок.

Вину за сложившуюся ситуацию он возложил на структуру советского сельского хозяйства (состоявшего из мелких хозяйств), которая не позволяла достигнуть серьезного повышения объемов производства.

Очевидно, что многие партийные лидеры, в том числе и Сталин, считали причинами зернового кризиса не просто проблему маркетинга зерна и ценовой политики, но больше склонялись к проблемам производственного характера, говоря о том, что страна столкнулась с дефицитом, что отчасти напоминало ситуацию в 1921-м и 1924 г. И именно это осознание — не только текущей ситуации, но и памятных событий прошлых лет — заложило основу и для давления на кулаков, и для осуществления мер по закупке продовольствия за рубежом. И, что более важно, это осознание подтолкнуло к трансформации сельского хозяйства.

Первым конкретным политическим шагом на пути к коллективизации стал проект организации совхозов, предложенный Сталиным на заседании Политбюро 23 апреля 1928 г. в качестве ответной меры на дефицит зерна.

Проект предусматривал организацию сети из нескольких десятков крупных государственных фермерских хозяйств, как правило, на тех территориях, которые позже назовут «целинными землями» Южной Сибири, Северного Казахстана, и на открытых участках в районе Волги, Северного Кавказа, Украины и в ряде других мест — там, где совхозам не пришлось бы посягать на крестьянскую землю. Моделью для строительства совхозов должна была стать крупная механизированная ферма Томаса Д. Кэмпбелла-младшего из Монтаны.

Слова Сталина по поводу этого проекта гораздо лучше любых источников говорят о его намерениях в деле поддержки коллективизации. Свое отношение он выразил в речи, опубликованной в урезанном виде в собрании его сочинений, но благодаря новым архивным данным мы теперь можем сопоставить его заявление с контекстом дебатов на пленуме после того, как прозвучало его предложение.