Хрустнув затекшей шеей, гномий сторож бодро прошагал к упавшему телу гнома.
– То же самое. В любой реальности и в любые времена живые существа воевали и будут воевать друг с другом. А значит, гном всегда сможет продать свое оружие. Это вечно, Ифиторель!
Тор. Матросское заведение мадам Брунхиль
В ожидании свидания с Найсой Квайл окончательно извелся.
Обнаружилось, что «пораньше», сказанное красивой девушкой, означает «точно не знаю когда, но скоро». Найса-Мария была настоящей представительницей женского пола со всеми достоинствами (ох, какими достоинствами!) и, соответственно, недостатками. Раз сто ученик алхимика стучался в дверь кудрявой кокетки, получая ответ «секундочку, я еще не готова», уходил восвояси и вновь возвращался. Не зная, как относиться к столь вызывающей непунктуальности, Квайл тихо нервничал, пока Аарус не дал ему успокоительного пинка под копчик и не всучил для чистки грязные котелки.
Сидя на краю кровати «малышки Норы» и механически водя тряпкой с песком по бокам чугунка, Квайл впервые в жизни на собственной шкуре осознал, что такое настоящий «зуд ожидания». Правда, чесалось не совсем там, где можно было предположить…
Спустя полчаса ученик алхимика осознал: нервное возбуждение ни при чем, у него отчаянно чешется шрам в том месте, где ранее был вшит планкит. Просто до жути. До дрожи в пальцах ног. Приложенная к шраму рука нащупала горячий вздувшийся бугор, и Квайл запаниковал. Так как обратиться к медику было делом рискованным – начнутся расспросы, на половину которых нельзя дать ответ,– пришлось отбросить стыдливость и попросить Ааруса поглядеть на его проблему.
Алхимик проблемой заинтересовался. Даже более того, довольно быстро поставил диагноз, пришел от этого диагноза в полный восторг и заставил ученика неподвижно лежать, пока он надрежет кожу… Крик Ааруса Густа разнесся по всем комнатам матросского заведения.
Отмахавшись от прибежавших на помощь девиц, алхимик запер дверь на все замки и засовы, спешно прокипятил самый острый ланцет и приступил к операции. Квайл ничего не чувствовал, но услышал стук твердого о стекло. Зуд моментально прошел, словно и не было, ранку начало саднить. С приглушенным воплем радости Аарус поднес к глазам ученика чашку, на дне которой красовался маленький окровавленный обломок.
По первому впечатлению это был планкит.
Им же оказался обломок по второму (после помывки), третьему (после рассматривания в увеличительную трубу) и четвертому (после удара молотком) впечатлению.
– Кх-кх! – Устав лежать со спущенными штанами, больной деликатно кашлянул.
Вспомнив об ученике, алхимик наскоро продезинфицировал рану спиртом (Квайл заорал), ободряюще хлопнул его по бедру (Квайл заорал еще громче) и бросился к самодельному сборнику «Все о планките».
– Где же это было… нет, дальше! Что-то о крови, о настаивании в течение… какая-то глупость несусветная… Вот! Вот оно!
Фрагмент текста оказался выдержкой из древней легенды. Слегка корявым поэтическим слогом в ней утверждалось, что:
«…планкит не минерал, но вещество живое,
его нельзя добыть, но вырастить легко,
из ангельской слезы и мертвого покоя
он сплавлен в вечный щит владельца своего…»
Пропустив скороговоркой лирику, алхимик забубнил, водя грязным пальцем по строчкам (Квайл с ужасом осознал, что этими руками и была проделана операция), и наконец издал победный вопль, резко сменившийся разочарованным воем.
– У-у, не-э-эт…
– Что такое? – не выдержал студент.
– Абсорбт Патрский утверждает в своих мемуарах, что еще тридцать семь лет назад стал свидетелем получения планкита в искусственных условиях,– сообщил Аарус равнодушно.– Образец металла, добытый на прииске традиционным путем, был выдержан за щекой в течение нескольких часов, омыт слюной от пшеничного хлеба, взращенного на левом от севера горном склоне, а потом извлечен под лучи заходящего солнца и далее подвергнут опыту. Его обсыпали неким «шаманитрокелем», после чего семь дней осколок находился в крови девственной двадцатилетней солнечноволосой девушки, подогреваемый постоянно на водяной бане до температуры тела. На восьмой день планкит был извлечен, но оставил в крови свое семя. Еще спустя четверо суток семя дало всход – в пробирке с кровью начал расти новый кусок умного металла. Идентичный старому. Что скажешь на этот бред? Кривишься? Правильно. Сплошная дребедень вроде детских баек про черную руку. Нет, но что же такое произошло с тобой – вот загадка! Это же натуральная планкитовая плашка, только маленькая! Или все же обманка?
– Не знаю,– промямлил Квайл, судорожно припоминая свой рацион до ухода с прииска и подсчитывая количество дней, проведенных в поисках алхимика. В душе поднималась волна паники.
– Ты что, на самом деле поверил Абсорбту Патрскому? Не трясись, дурачина, это же мемуары, выдумка, полная ерунда!– качнул седой головой Аарус.– Наверное, я из-за спешки не вытащил из тебя сразу этот осколочек. Научный процесс не может зависеть от туманных факторов вроде лучей заходящего солнца и тому подобного. Даже если ты прятал образец за щекой…
Квайл кивнул.
– Правда? – изумился алхимик.– Вот это совпадение! Ладно, допустим. А как насчет хлеба, взращенного на левом горном склоне?
– Перед увольнением нас сняли с довольствия,– дрожащим голоском сообщил Квайл.– А хлеб и сахарное питье на прииске всегда даром, чтобы наемники не теряли сил и не мерзли в холодной воде. Понятия не имею, на каком там склоне росло зерно, но…
– Шаманитрокель! – выпалил алхимик, обвиняюще тыча в грудь ученика пальцем.
– Ни сном ни духом! – открестился Квайл.– Ничем не обсыпал свой образец, клянусь! Или… Кажется, пока пытался проглотить, уронил его… раз. Или два? Не помню. Но точно, что не в шаманитрокель. Кстати, что это такое? А уж насчет остального…
– Сколько тебе лет?!
– Э-э-э… Почти двадцать один.
Аарус Густ вскочил с пуфа так неловко, что опрокинул пудреницу. На стол вывалился рассерженный Черри, который тут же принялся поливать своего создателя проклятиями, ни разу не повторившись. Алхимик молча (что уже свидетельствовало о крайнем волнении) сунул хомункулуса на место, прикрыл крышкой и пристально уставился на Квайла горящим живым глазом, задумчиво почесывая стеклянный – дурная привычка, приводящая в трепет не одного клиента.
– Черт с ним, с шаманитрокелем! Этого не может быть! Не верю! – вынес он свой вердикт, изучив ученика с ног до головы.– Здоровенький парень, все на месте. Если бы мы работали в богадельне, я бы еще понял. Но в борделе! Скажи, ученик… как там тебя… ты ведь уже познал женщину?
Квайл выпрямился во весь скудный рост.
– Прекратите эти гнусные намеки! Как раз сегодня я встречаюсь с Найсой-Марией!
– С Найсой? Ну да, ну да, помню, новенькая… черноволосая такая, правильно? Милая девица, все при ней, даже чересчур. А… до сегодняшнего дня? Нет, все-таки? А?
Квайл покраснел.
– Девственник он! – гаркнул из-под крышки пудреницы хомункулус.– Даю ногу на отсечение!
– Я тебе ее сам оторву! – тихо пообещал пудренице Квайл.– Предатель! Я тебе как своему, а ты… Разгласитель чужих секретов!
– Трус! С девками надо решительней! Чтобы они не успевали заметить, какого ты роста! – не остался в долгу хомункулус.– Вот выпустите меня на улицу! Выпустите, и я всем покажу!
Единственный глаз алхимика стал таким круглым, что сравнялся размером со стеклянным. Бросившись к трактатам, он так нетерпеливо вцепился в страницы, что выдрал некоторые из переплета. Найдя нужное место, алхимик еще раз вслух перечитал отрывок из поэмы и выдержку из воспоминания Абсорбта Патрского, завершив чтение патетической декламацией стихотворного фрагмента: «…планкит не минерал, но вещество живое», на котором и застрял, повторяя как заведенный: «Не минерал! Живое! Не минерал! Живое! Не…»
