– Вот ты и сорвался. Не так давно ты утверждал, что не переживаешь из-за невинных жертв. Но стоило твоему близкому человеку попасть под жернова вашей машины, как в тебе проснулось отчаяние.

Юрий взглянул на Таню мутными глазами.

– Эх, Моника, Моника… Ей только жить и жить…

– Что говорят врачи? – спросила Таня.

– Какие-то важные нервы задеты в тазобедренном суставе. Ходить пока не может. Говорят, что ей повезёт, если просто хромать будет, а может и до конца дней в инвалидном кресле остаться. Никогда не прощу себе этого!

– Перестань. Ты не должен так.

– А как я должен?

Полётов резко встал и подошёл к шкафу, где стояли бутылки с крепкими напитками.

– Юр, тебе сейчас нельзя пить, – сказала она ему в спину. – Ты же лекарства принимаешь.

– Плевать!

– Юра! Прекрати!

– Сломалось во мне что-то, Танюш, понимаешь? – он прислонился лбом к дверце шкафа. – Я уже после твоей болезни поменялся внутри. Никогда мне моя работа не казалась такой ненужной, как в те дни. Смотрел на тебя и видел всю ничтожность того, чем я занимаюсь. Вот если бы научится избавлять людей от боли и печали. Или хотя бы уметь ставить точный диагноз и излечивать болезни. Всё остальное – мусор… Думал, что с ума сойду, если ты умрёшь…

– Но я же не умерла, – улыбнулась она. – У нас ведь всё в порядке. Видишь, и тебя смерть обошла стороной. Только припугнула чуток нас обоих.

– Не всё у нас нормально.

– Что тебе не нравится?

– Я себе не нравлюсь. Психом стал. В юности тоже психом был, но по-другому, по-мальчишески. Это простительно. А сейчас стариком себя чувствую, конченым неврастеником, разбитым и бесполезным дедом. Потому и срываюсь по каждому поводу. Нет ни любимого дела, ни настоящей семьи.

Таня поднялась и приблизилась к нему. Полётов отворил шкаф и быстро налил себе водки. Вокруг его головы клубился сигаретный дым.

– Юрка, милый мой, я согласна.

– На что?

– Выйти за тебя.

Его рука с рюмкой остановилась возле рта.

– Ты такой смешной, – сказала Таня.

– Пусть смешной, – он просиял. – Зато теперь врать не придётся.

– Врать?

– Я же всем уже давно говорю, что у меня жена есть.

Всем говорю, что ты мне жена. И каждый раз сердце сжимается: почему так не на самом деле?

– Теперь будет на самом деле.

Свадьбу они сыграли без шума, никого не пригласили. Уехать в путешествие не получилось, потому что Полётову надо было регулярно показываться докторам. Но всё же на пару дней они вырвались в служебный санаторий и подолгу бродили по лесу вдоль тихого ручейка, возвращаясь в номер лишь под вечер. Стояла осень. Природа понемногу укутывалась в шелестящее золото листвы. На землю легла тишина. Казалось, окружающая среда способствовала тому, чтобы к Юрию пришло умиротворение, но он оставался напряжённым.

Мимолётный отдых не принёс облегчения. Снова и снова Юрий вспоминал о Монике, заводил бесконечные разговоры о том, что служба ему наскучила. Он раздражался с небывалой лёгкостью по любому поводу. А с наступлением темноты, когда со двора начинали нестись пьяные вопли разгулявшейся молодёжи, он буквально терял над собой контроль. Гулкие ритмы музыки, рвавшиеся из распахнутых дверей припарковавшихся автомобилей, приводили его в ярость.

– Скоты! Кто же породил этих уродов? Только о развлечениях думают, ни до кого им дела нет! Была бы граната, швырнул бы в них без колебаний!

– Юра, ты не имеешь права говорить так.

– Имею право, имею!.. Я ради вот таких сосунков душу чуть ли не дьяволу продал, а они думают, что всё само по себе происходит… Уснуть невозможно! Ночи напролёт одно и то же! Песни эти дебильные!

Таня видела, что не разгулявшаяся молодёжь была причиной раздражения Юрия. Что-то его томило, но она не могла заставить мужа открыться ей. Полётов хмурился, едва Таня начинала расспрашивать.

– Что тебя тревожит?

– Ничего, просто устал.

– Не скрывай. Давай поговорим.

– Работа заела, – он налил себе вина, залпом осушил бокал и сразу налил ещё. – Не могу я в кабинете всё время штаны просиживать. Не приспособлен я к этому. Тошно… И глупо всё. Вся моя работа – свинская глупость. Для чего нас всех держат? На эти деньги можно было бы любые секреты купить… Никогда раньше не чувствовал себя таким ненужным, Танюш.

– Ты ведь считал, что твоя работа важна.

– Важна… Только кому? Не мне же. Государству важна… А я – так, крохотный винтик. – Он выпил и зажёг сигарету. Лицо у него осунулось. Глаза горели каким-то болезненным огнём. – Мне нравилось работать, потому что я ездил, постоянно общался с людьми, а заодно и выполнял задания, иногда они были сложными, иногда – элементарными. Мне многое нравилось, но я никогда не любил это дело по-настоящему. Знаешь, вначале моему самолюбию очень льстило, что я – офицерсекретной службы… Вначале… А потом всё стало рутинным. Пафос испарился, исчезло ощущение собственной значимости.

Полётов говорил медленно, словно язык не слушался его. От него исходил холод неодолимой усталости. Татьяна даже почувствовала озноб. Юрий снова налил вина. Он пил без удовольствия, хотел захмелеть. Подержав в руке винную бутылку, он отставил её и плеснул себе водки в хрустальную рюмку. Глянув косо на жену, горько усмехнулся:

– Неужели всё дело в исчезнувшей мальчишеской романтике? Неужели только она заставляла меня работать? Какое же я ничтожество в таком случае, какая мелкая, никчёмная тварь… Столько амбиций, а в действительности – тьфу! Ох, как трудно признаваться в этом.

– Откуда вдруг такие мысли? Что случилось? У тебя неприятности?

– Никаких неприятностей. Просто меня не устраивает кабинетная работа. Я уже говорил тебе, что не приспособлен целыми днями изучать чужие бумажки. Видишь, я уже опустился до того, что жалуюсь на жизнь…

– Иногда можно и пожаловаться, – Таня осторожно погладила его по голове. – Всякое случается. Я понимаю.

– Ненавижу, когда ты так говоришь со мной. – Он выпил ещё. Глаза его помутнели. – Чёрт, когда у меня скверное настроение, я пьянею мгновенно.

– Не пей больше, – попросила она.

– Сегодня я прямо заявил шефу, что не могу просиживать штаны.

– Почему ты считаешь, что тебе придётся постоянно сидеть в кабинете? Ты опять куда-нибудь поедешь, – попыталась подбодрить она.

– Нет, Танюха, не поеду. Не получится… У нас перебежал один человек, раскрыл многие имена. В том числе и моё. Понимаешь, что это значит? У нас половина отдела засвечена. И я в их числе.

– Ну и что? – Таня задумалась. – И пусть не поедешь. Зачем тебе ехать?

– Здесь у меня не клеится работа! – Полётов стукнул кулаком по столу. – Не получается ни черта! Не могу я в четырёх стенах торчать беспрерывно! Не могу и не хочу!

– Что у тебя не получается? – Таня пыталась говорить мягко, обращаясь с Юрием, как с ребёнком.

– Знаешь, в Испании у меня всё складывалось само собой. Я работал на автомате, не особенно-то задумывался, как себя вести и что говорить, просто исполнял роль: встречался, завязывал новые знакомства, разговаривал, вытаскивал из людей информацию. Но тут всё по-другому. Здесь я живу внутри моей страны. Я варюсь в котле бюрократизма, ежедневно сталкиваюсь с полным равнодушием в отделе, меня окружают серые люди, которым плевать на страну.

– И что?

– Я вижу омерзительных чиновников, слышу новости про всевозможное свинство и беззаконие и вынужден признать, как это ни прискорбно, что наше государство ничуть не лучше других. За рубежом я пользовался человеческими слабостями, чтобы подцепить объект разработки на крючок, соблазнял всех подряд – от высокопоставленных служащих до неприметных уборщиков. Переманивал их в мой лагерь, чтобы с их помощью укреплялась моя страна. Вербовал и порядочных людей, и отъявленных мерзавцев. Но моя страна, оказывается, состоит из таких же мерзавцев!

– Не только. Люди всюду разные. И ты лучше других знаешь, что такое государство. Ты лукавишь, говоря, что увидел нашу страну в отрицательном свете только сейчас…