Ага, это уже кое-что, обрадовалась она, ощутив некоторый душевный подъем, какого не чувствовала с того дня, когда с ней приключился инсульт. А это уже прогресс! Возможно, Тео был и в самом деле таким наивным и простодушным, каким старался казаться. Сейчас она решила верить в то, что это именно так.

— Отлично, — похвалила она. — Итак, к заседанию совета нам необходимо заручиться необходимым количеством голосов. А ты знаешь, Тео, обдумав ситуацию, я пришла к выводу, что отмена вчерашнего обсуждения нашего вопроса — это перст указующий. Ведь мы получили возможность лично обработать каждого члена совета.

Внимание Тео переключилось на нее, а раз она заинтересовала его, то надо максимально воспользоваться этой минутой.

— А ты знаешь, я уже пообщалась с Тревесом, — доверительно сообщила она. — Он с нами.

— Неужели? — учтиво поинтересовался Тео.

— Конечно, — ответила она. — Я сегодня разговаривала с этим занудой. Ты удивлен? А почему бы не поговорить с ним? Сначала обработаем тех, кто поддается, а потом зарядим пушки. — Она ощущала нарастающее волнение. Оно распространялось по всему телу, подобно сексуальному возбуждению; от него стало горячо, как бывало, когда Луис целовал ее в затылок. Вдруг она поняла, что ее не очень волнует, слушает ее Тео или нет. Весь день она сдерживала свой энтузиазм — ведь не делиться же ей своими планами с Мэри Эллис, — а теперь ей необходимо рассказать о них. — Он поддерживает нас, — с довольной улыбкой объявила она. — Он так же, как и мы, клянет этих паков и готов сделать все, чтобы помочь нам протолкнуть проект. План реконструкции, предложенный семейством Шоу, служит интересам всего муниципального образования, сказал он. А это значит, что он перережет себе горло, если это поможет поставить паков на место. Он хочет видеть вывески с английскими именами повсюду: на пирсе, в парке, на фасадах отелей, в центре развлечений и досуга. Он не хочет превращать Балфорд в пристанище цветных. Кого он особенно ненавидит, так это Акрама Малика, — добавила она и посмотрела на Тео так, словно только что закончила трудную работу. Такой же прилив радости охватил ее, когда, говоря по телефону с этим отвратительным хозяином отеля, она поняла, что в их взглядах на жизнь есть хотя бы одно, что их объединяет.

Тео, опустив голову, смотрел на руки. После недолгой паузы он заговорил:

— Ба, ну неужели так важно, как Акрам Малик назвал участок газона, примыкающий к его дому, как он назвал фонтан, деревянную скамейку или то, что он прикрепил к дереву табличку в память о своей теще? Почему это так сильно тебя волнует?

— Меня это не волнует. И меня совершенно не волнует, что там еще проделывает Акрам Малик с зелеными насаждениями.

— Да что ты? — Тео поднял голову. — Насколько помнится, ты и не помышляла ни о какой реконструкции, пока «Стандарт» не напечатал статью о восстановлении парков.

— Боюсь, ты запомнил неверно, — возразила Агата. — Мы вели работы на пирсе уже десять, ты вспомни, десять месяцев, когда Акрам Малик открыл свой парк.

— Не спорю, работы на пирсе мы вели, а остальное? Отель, центр досуга, дома вдоль променада, пешеходные дорожки, реконструкция Хай-стрит? А после того, как ты прочитала эту публикацию в «Стандарте», ты не могла успокоиться, пока мы не наняли архитекторов, не собрали самых перспективных градостроителей и не заверили всех, имеющих уши, что долгосрочные планы возрождения Балфорда-ле-Нез — в наших руках.

— Ну так что из этого? — вспыхнула Агата. — Это мой город. Я живу здесь всю жизнь. Кто, как не я, имеет право инвестировать в его будущее?

— Если речь идет только об инвестициях в будущее Балфорда — я согласен, — ответил Тео. — Но ведь будущему Балфорда отведена более чем скромная роль в твоих истинных и только тебе известных планах.

— Что ты говоришь? — воскликнула Агата. — И что же это за истинные и только мне известные планы?

— Избавиться от пакистанцев, — сказал Тео. — Сделать Балфорд-ле-Нез местом, в котором купить собственность им будет не по карману, вытеснить их отсюда экономически, сделать участки земли недоступными для них, лишить их очагов культуры и религии, возможности построить мечеть, открыть магазин, получить работу…

— Так я же даю им работу, — прервала его Агата. — В этом городе я всем даю работу. А кто, по-твоему, будет работать в отелях, ресторанах и магазинах, кто, как не жители Балфорда?

— Ах да, я как-то упустил из виду, что именно ты и обеспечишь работой оставшихся пакистанцев, которых ты не сможешь выставить прочь из города. Работой, которая создана для них и которая не позволит им вознестись до того, чтобы считать себя людьми. Они будут чернорабочими, мойщиками посуды, горничными, полотерами.

— А зачем им возноситься? — не унималась Агата. — Они по гроб жизни должны быть обязаны за то, что им позволили жить в этой стране, и им необходимо всегда помнить об этом.

— Давай, ба, — подзадорил ее Тео. — Давай представим себе, что мы живем в последние дни Британской империи.

Эти слова возмутили ее, но не сами слова, а скорее та вялость, с которой они были произнесены. Неожиданно он заговорил почти так же, как говорил его отец, и она едва сдержалась, чтобы не наброситься на него. Ей казалось, она слышит Лоренса. В эти мгновения она почти его видела. Ведь тогда он сидел на том же стуле и с важным видом официально ставил ее в известность о том, что решил прекратить заниматься наукой и собирается жениться на шведской волейболистке, которая на двенадцать лет старше его.

— Я не оставлю тебе ни единого шиллинга, — закричала она, — ни единого фартинга, ни единой полукроны, черт возьми! — Ей было наплевать, что старые деньги уже давно не в ходу. Тогда ей нужно было только одно — остановить его, и ради этого она задействовала все, что могла. Что она только не делала: маневрировала, манипулировала, — но по крупному счету не сделала ничего, а лишь только выгнала сына из дому, чтобы затем проводить его в могилу.

Но от старых привычек избавиться не так-то легко, от них вообще не избавиться, если не прилагать титанических усилий к тому, чтобы вырвать их с корнем. Но сама Агата никогда не проявляла такой нетерпимости к неприятным чертам собственного характера, какой требовала от других. Поэтому сейчас она сказала:

— Послушай меня, Тео Шоу. Если с моим планом реконструкции у тебя возникли проблемы, из-за которых ты не прочь получить работу где-нибудь в другом месте, просто скажи об этом. Заменить тебя очень просто, и я с удовольствием сделаю это, раз тебе так противно иметь дело со мной.

— Ба, — протянул Тео уныло-подавленным голосом, но этого ей было мало. Она хотела, чтобы он спустил флаг и сдался.

— Я не шучу. Я вполне отдаю себе отчет в том, что говорю. И так было всегда. И так будет. Поэтому, если тебя из-за этого мучает по ночам бессонница, то, как мне кажется, самое время каждому из нас пойти своей дорогой. Мы прошли уже довольно много вместе — за двадцать лет. Это намного больше, чем большинству современных пар удается прожить в браке. И если ты хочешь, как твой брат, пойти своим путем, иди. Я тебя не держу.

Это напомнило Тео, как брат покидал дом, имея десять фунтов и пятьдесят девять пенсов в кармане, и к этим деньгам за прошедшие десять лет она не добавила ни одного пенни. Тео встал; на какое-то мгновение, показавшееся ей ужасным, она вдруг подумала, что неправильно обошлась с ним, навязывая ему материнскую заботу в делах, которые он уже давно в состоянии решить сам. Но, когда он заговорил, она поняла, что одержала над ним верх.

— С утра я начну обзванивать членов совета, — сказал он.

Она почувствовала, что ее лицо расплывается в улыбке.

— Вот видишь, как мы можем использовать эту бузу во время заседания совета в наших целях! Мы победим, Тео. И еще до того, как мы закончим реконструкцию, повсюду в городе будут гореть неоновые вывески «Шоу». Ты только представь, какая у тебя будет жизнь. Подумай, каким человеком ты станешь.

Он отвернулся от нее, но не в сторону окна. Сейчас он смотрел на дверь и на то, что может быть за нею. Несмотря на жару, в воздухе чудилось какое-то пульсирующее движение. Он в недоумении повел плечами. Затем направился к двери.