— Интересы семьи, Барбара, для меня прежде всего.

— Я возьму на себя смелость предположить, что в интересах семьи, — она с иронией подчеркнула последние слова, — выяснить, кто и за что отправил Кураши на тот свет.

— Конечно.

— Рада слышать, — сказала Барбара. Намазав маслом треугольный тост, она подцепила ложкой яйцо и положила его сверху. — Когда кто-то убит, полиция начинает расследование с попытки ответить на вопросы: у кого были мотив, средства и возможность совершить преступление? И вы можете помочь полиции найти ответы.

— Предав тем самым мою семью, вы забыли добавить, — ответил Ажар. — Да… Выходит, Муханнад был прав. Полиции нужно только одно: найти виновного среди нашей общины. А поскольку вы работаете с полицией, то и вы…

— Полиции, — решительно прервала его Барбара и наставила на него нож, словно этим жестом заранее отвергая все его попытки обвинить ее в расизме, — нужно докопаться до правды, и не важно, куда эта правда приведет. И вы сделаете доброе дело, если разъясните это своей семье. — Они смотрели в глаза друг другу. Барбара, не отводя взгляда, откусила кусок от бутерброда. Непроницаемый, как стена, подумала она. Из него получился бы классный коп. Запихнув недожеванный кусок за щеку, она снова заговорила: — Послушайте, Ажар, нам необходимо выяснить все о Кураши. Нам нужно выяснить все о семье. Нам следует подробно узнать обо всем, что происходит в общине. Мы разыщем всех, с кем он свел здесь знакомство. Возможно, некоторые из этих людей будут азиатами. Но если вы собираетесь поднимать шум всякий раз, когда мы будем брать в разработку кого-либо из пакистанцев, это очень быстро заведет следствие в тупик.

Он протянул руку к чашке — до этого он налил себе кофе, — но, взявшись тонкими пальцами за ручку, остановился.

— Вы хотите представить дело так, будто полиция не намерена считать убийство преступлением на расовой почве.

— Вам не кажется, что ваши умозаключения, уважаемый, взаимно исключают друг друга? Сотруднику, обеспечивающему контакты полиции с общиной, работать в таких условиях будет нелегко. Согласны?

В его непроницаемости появилась маленькая трещинка: уголок рта чуть дрогнул в улыбке.

— Согласен, сержант Хейверс, — сказал Ажар.

— Отлично. Тогда давайте честно договоримся о некоторых вещах. Если я задаю вам вопрос, подчеркиваю, именно вопрос, любой, это не значит, что я стараюсь склонить вас к чему-то. Я просто пытаюсь разобраться в особенностях менталитета, чтобы лучше понять общину. Вы не против?

— Как вам будет угодно.

Барбара решила считать этот ответ согласием заключить честный договор о том, что он обязуется сообщать ей все сведения и факты, которые станут ему известны. Она не собиралась заставлять его подписывать кровью бумагу о сотрудничестве. К тому же он, казалось, принимал на веру ее вольную интерпретацию роли, отведенной ей в уголовном расследовании. Пока она будет оставаться в его глазах только посредником между полицией и общиной, ей необходимо получить от него как можно больше информации.

— Давайте представим на секунду, что это не преступление на расовой почве. Известно, что большинство людей, ставших жертвами преступлений, были в той или иной степени знакомы с убийцами, поэтому предположим то же самое в отношении Кураши. Вы меня слушаете?

Ажар поставил чашку на блюдце. К кофе он так и не притронулся. Он чуть заметно кивнул головой.

— Ведь он недолго пробыл в Англии?

— Шесть недель, — уточнил Ажар.

— И все это время он работал на фабрике семьи Малик?

— Верно.

— Таким образом, мы можем согласиться с тем, что большинство его знакомых здесь, в Англии — не все, но большинство, верно? — по всей вероятности, были азиатами?

Его лицо помрачнело.

— На секунду можем.

— Отлично. Его брак должен был быть заключен в соответствии с мусульманскими традициями. Верно?

— Да.

Барбара наколола на вилку ломтик бекона и обмакнула его в яичный желток.

— Тогда мне хотелось бы выяснить одно обстоятельство. Что происходит в случае, если помолвка нарушается?

— Что вы понимаете под словом «нарушается»?

— Если одна из сторон берет назад свое согласие вступить брак.

Вопрос казался ей простым, и, не услышав немедленного ответа, Барбара подняла глаза от треугольного тоста, который намазывала толстым слоем черносмородинного джема. На его лице по-прежнему было выражение каменного бесстрастия, но было видно, что сохраняет он его с трудом. Ну и человек! Он пытался прийти к какому-то решению, позабыв о договоре.

— Ажар! — окликнула она, теряя терпение.

— Вы не возражаете? — Он достал из кармана сигареты. — Можно? Пока вы едите…

— Курите. Если бы я могла есть и одновременно курить, поверьте, именно так я бы и поступила.

Он поднес серебряную зажигалку к сигарете и, повернувшись на стуле, посмотрел в сторону застекленной двери. Хадия, бегая по газону, подбрасывала и ловила сине-красный пляжный мяч. Ажар, казалось, обдумывал, как лучше ответить на вопрос, а Барбара почувствовала глухое раздражение. Если каждый разговор вести в стиле политического менуэта, они могут просидеть в Балфорде до самого Рождества.

— Ажар, может быть, мне сформулировать вопрос иначе? — спросила Барбара.

Он повернулся к ней.

— Хайтам и Салах проявили обоюдное желание вступить в брак, — ответил он, постукивая сигаретой о край пепельницы. — Если бы Хайтам решил отказаться от женитьбы, он по существу отказался бы от Салах. А это считалось бы оскорблением, нанесенным всей семье. Моей семье.

— Потому что семья подготовила этот брак? — Барбара налила себе чашку чая. Он был густым, пузырился и булькал, словно жирный мясной бульон для праздничного обеда. Она разбавила его молоком и положила сахар.

— Потому что, поступи Хайтам таким образом, мой дядя был бы унижен и потерял уважение общины. А за Салах закрепилась бы репутация брошенной невесты, из-за чего она перестала бы быть желанной для других мужчин.

— Ну а сам Хайтам? Каким образом пострадал бы он?

— Не соглашаясь вступить в брак, он пошел бы против воли своего отца. И его семья отказалась бы от него, особенно если этот брак имел целью упрочить ее положение. — Ажар так часто и глубоко затягивался, что его лицо скрылось за густой завесой дыма, но от глаз Барбары не ускользнуло то, что сквозь дым он пристально смотрит на нее. — Если от тебя отрекается семья, это значит, что все связи с ней обрываются. Никто не хочет иметь с тобой дела из боязни стать таким же изгнанником. На улице тебя не замечают. Двери дома для тебя закрыты. На твои телефонные звонки не отвечают. Письма отсылают обратно невскрытыми.

— Словно ты умер?

— Хуже. О мертвых помнят, о них скорбят, их почитают. Тот, кого отвергла семья, будто никогда и не существовал.

— Ужасно, — задумчиво произнесла Барбара. — Ну а как это могло отразиться на Кураши? Ведь его семья в Пакистане? Он и так бы с ними не виделся, верно?

— Должно быть, Кураши намеревался переселить свою семью в Англию, как только у него появятся на это деньги. А приданое, обещанное за Салах, как раз и обеспечивало ему такую возможность. — Ажар снова посмотрел на дверь. Хадия прыгала на одной ножке по газону, старясь удержать мяч на голове. Глядя на нее, Ажар улыбнулся и, не сводя глаз с дочери, продолжал: — Так что, Барбара, я думаю, он вряд ли хотел расстроить свой брак с Салах.

— А что, если он вдруг полюбил кого-то? Я могу понять необходимость и целесообразность браков по сговору и не спорю, что многие соглашаются исполнить свой долг — вспомните хотя бы монарших отпрысков, — но что, если все-таки появилась другая женщина и он влюбился в нее без памяти? Ведь такое, как вам наверняка известно, случается.

— Полностью с вами согласен, — ответил он.

— Отлично. Теперь предположим, что он должен был встретиться со своей возлюбленной в ту ночь, когда его убили, а об этом узнала семья. — Увидев сомнение во взгляде Ажара, Барбара объяснила: — Ажар, у него в кармане были найдены три презерватива. Это вам о чем-нибудь говорит?