Рита всегда смотрела на жизнь именно так. Любую трудность, испытание или неудачу можно назвать скрытым даром богов. Разочарование — божественным знамением. Отказ — знаком того, что выбранный путь оказался не самым удачным. Ибо давным-давно Рита Яркин отдала себя — сердце, ум и тело — во власть Ведовства Мудрых. Полли восхищалась ее верой и преданностью. Она могла лишь завидовать матери и жалеть, что ей это не дано.

— Я не похожа на тебя, Рита.

— Похожа, — заявила мать. — Больше, чем я сама на себя, раз уж на то пошло. Когда ты в последний раз рисовала круг? Наверняка еще до моего приезда.

— Нет, и после тоже. Да. Точно, два или три раза. Мать скептически вскинула нарисованную ниточку-бровь.

— Какая же ты скрытная! И где ты его рисовала?

— Там, наверху, на Коутс-Фелле. Ты знаешь то место, Рита.

— А Обряд?

По спине Полли побежали мурашки. Она предпочла бы не отвечать, однако энергетика матери крепла с каждым ее ответом. Теперь она отчетливо ощущала, как из пальцев Риты исходит сила, скользит вверх по перилам и проходит сквозь ладонь Полли.

— Венере, — жалким тоном сообщила она и отвела взгляд от лица Риты. Она ожидала насмешек.

Но Рита сняла руку с перил и задумчиво поглядела на дочь.

— Венере, — повторила она. — Это тебе не приворотные снадобья варить, Полли.

— Я знаю.

— Тогда…

— Но ведь он был все-таки посвящен любви. Ты не хочешь, чтобы я ее испытывала. Я это знаю, мама. Но она все равно со мной, я не могу прогнать ее от себя, потому что ты этого хочешь. Я люблю его. И ничего не могу с собой поделать! Ведь я молюсь о том, чтобы ничего не чувствовать к нему или хотя бы относиться так, как он ко мне. Неужели я стала бы подвергать себя таким мукам?

— Мы сами выбираем себе муки. — Рита заковыляла к старинной этажерке из розового дерева, кособокой из-за отсутствия двух колес. Она стояла, прислоненная к стенке под лестницей. С урчанием перенеся свой вес на одну сторону, Рита наклонилась, насколько позволяли ноги, выдвинула единственный ящичек и извлекла из него две небольшие деревянные плашки.

— Вот, — сказала она. — Держи.

Не спрашивая и не протестуя, Полли взяла их. От плашек исходил резкий, но приятный запах хвойного дерева.

— Кедр, — сказала она.

— Верно, — подтвердила Рита. — Сожги их Марсу. Моли о силе, девочка. Оставь любовь тем, кто не обладает таким даром, как ты.

Миссис Рэгг покинула их сразу же, как только сообщила о смерти викария. На растерянный возглас Деборы: «Не может быть! Как он мог умереть?» — она сдержанно ответила:

— Ничего не могу добавить А вы что, его друзья? Нет. Конечно. Они не были друзьями. Они просто поговорили несколько минут в Национальной галерее в ветреный и дождливый ноябрьский день И все-таки сердце Деборы наполнилось свинцовой тяжестью. Такая неожиданная смерть. Уму непостижимо!

— Мне очень жаль, любовь моя, — произнес Сент-Джеймс, когда миссис Рэгг вышла из комнаты. Дебора заметила в его глазах тревогу и поняла, что он прочел ее мысли, как мог прочесть их тот, кто знает ее всю жизнь. Она знала, что он хотел сказать: это не ты, Дебора. Смерть тебя не коснулась, что бы ты ни думала, но вместо этого просто обнял ее.

Они спустились в паб в половине восьмого. Там уже собрались завсегдатаи. Фермеры сидели у стойки и беседовали. Домашние хозяйки сплетничали за столиками, радуясь, что выбрались из дому. Две стареющих супружеских четы сравнивали свои прогулочные палки, а несколько подростков громко переговаривались в углу и курили сигареты.

От этой последней группы — в которой, под развязные реплики приятелей, целовалась парочка, с небольшими паузами, когда девушка прихлебывала из бутылки, а парень делал глубокую затяжку сигаретой — отделилась Джози Рэгг. К вечеру она переоделась, по-видимому, в униформу. Вот только часть подола ее черной юбки оторвалась, а галстук-бабочка съехал набок.

Она нырнула за стойку бара, взяла два меню и опасливо покосилась в сторону лысеющего мужчины, который с солидным видом открывал краны бочонков. Они сразу догадались, что это и есть мистер Рэгг, хозяин отеля. Джози подошла к ним и произнесла официальным тоном:

— Добрый вечер, сэр, мадам. Надеюсь, вы хорошо устроились?

— Превосходно, — ответил Сент-Джеймс.

— Тогда, я полагаю, вам захочется взглянуть вот на это… — Она протянула меню и тихонько добавила: — Только вот что. Не забудьте, что я вам говорила про говядину.

Они прошли мимо фермеров, один из которых потрясал грозным кулаком и, покраснев от гнева, рассказывал: «…а я ему и говорю, это, мол, общинная тропа… общинная, ты меня слышишь?», обогнули столики и вышли к камину, где пламя быстро пожирало серебристый конус березовых поленьев. Проходя через зал, они чувствовали на себе любопытные взгляды — в это время года туристы редко приезжают в Ланкашир, — однако на их вежливое «добрый вечер» мужчины лишь отрывисто кивали, а женщины качали головой. Только подростки в дальнем углу паба не замечали ничего вокруг, и дело было не только в групповом эгоцентризме, но и в непрерывном шоу, которое устроили светловолосая девушка и ее партнер — он уже засунул руку под ярко-желтый свитер девушки.

Дебора села на скамью под выцветшей и явно далекой от пуантиллизма вышивкой под названием «Воскресный вечер на Гранд-Джатт». Сент-Джеймс сел напротив нее на табурет. Они заказали шерри и виски. Когда Джози принесла напитки, она встала так, что закрыла от них веселую парочку.

— Прошу прощения за такую сцену, — произнесла она, наморщив нос, когда поставила шерри перед Деборой и тут же поправила его, просто так. То же самое она проделала с виски. — Пам Райе это. Изображает из себя отвязанную. Не спрашивайте меня зачем. Вообще-то она неплохая. А так себя ведет только при Тодде. Ему ведь семнадцать.

Эти последние слова прозвучали так, будто возраст мальчишки все объяснял. Видимо, решив, что они ничего не поняли, Джози продолжала:

— А ей тринадцать, Пам то есть. Через месяц исполнится четырнадцать.

— И через год тридцать пять, нет сомнений, — сухо добавил Сент-Джеймс.

Джози покосилась через плечо на отвязанную парочку. Несмотря на неодобрительный взгляд, ее грудь вздымалась от волнения.

— Да. Но… — Она неохотно повернулась к ним. — Что будете заказывать? Вполне приличная семга.

Утка тоже. Телятина… — Дверь паба открылась, впустив струю холодного воздуха, который заструился вокруг их щиколоток словно текучий шелк. — …приготовленная с помидорами и грибами, еще у нас сегодня палтус с каперсами и… — Джози перестала тараторить — в пабе вмиг воцарилось молчание.

В дверях стояли мужчина и женщина. Верхний свет резко подчеркивал их несхожесть во всем. Сначала волосы: у него жесткие, имбирного цвета; у нее — словно соль с перцем, густые, прямые, до плеч. Затем лица: у него молодое, приятное, правда, с выступающими вперед челюстью и подбородком; у нее — энергичное и властное, не тронутое косметикой, которая скрыла бы ее уже не первую молодость. И одежда: на нем — щеголеватые пиджак и брюки; на ней — поношенная куртка и выцветшие джинсы с заплаткой на коленке.

Мгновение они стояли бок о бок у входа, рука мужчины лежала на локте женщины. Он был в очках с черепаховой оправой; в их линзах отражались огни, так что он не заметил ажиотаж, возникший при их появлении. Она же медленно оглядела зал, останавливаясь на каждом, у кого хватило мужества выдержать ее взгляд.

— … каперсы и… и… — Джози, вероятно, забыла конец заготовленной фразы. Она засунула карандаш в волосы и почесала голову.

За стойкой бара заговорил мистер Рэгг, сдув пену с кружки «гиннеса».

— Добрый вам вечер, констебль. Добрый вечер, мисес Спенс. Холодно сегодня, не так ли? Не к добру, на мой взгляд, не к добру. Что, Френк Фоулер? Еще порцию?

Наконец один из фермеров отвернулся от двери. Остальные последовали его примеру.

— Не скажу нет, Бен, — ответил Френк Фоулер и послал свою кружку по поверхности бара.