– Вас чуть не пронзила стрела, милорд!

Уловив недоумение, промелькнувшее во взгляде мужа, Бронуин продолжала:

– Вас спасла пряжка, подаренная Агнес. Мы нашли на ней углубление, оставленное стрелой.

Выражение лица Ульрика стало замкнутым, и не последовало никакой раздраженной тирады, обычной при упоминании о ее тетушке, и это показалось Бронуин значительным шагом вперед. Предоставив мужу поразмышлять о случившемся, она заперла дверь и сняла, наконец, платье. Если у нее и не было намерения разжигать огонь страсти, то понаслаждаться дружескими разговорами в постели она никогда не отказывалась. Глубокая и сердечная привязанность согревала ей душу, как близость супруга – тело.

Бронуин осторожно устроилась рядом с Ульриком, беспокоясь о его ране. В последнее время между ними возникла какая-то особая связь: как бы тепло его тела передавалось ей, наполняя душевным блаженством. Она была чрезмерно благодарна мужу за все то счастье, что дарил ей он. Рядом с ним всегда у нее возникало удивительное чувство покоя, позволявшее потихоньку погрузиться в сон:

Гарольд и Гриффин в очередной раз позволили Карадоку гордиться вечерней трапезой. Красиво разложенные на блюдах кушанья, сплошным потоком быстро и учтиво подаваемые из кухни, были достойны внимания короля. Лорд Жиль, его супруга и епископ изливались в восторгах, часто с набитыми ртами, что заставляло Бронуин вспоминать правила поведения за столом, вдолбленные в ее голову матерью: «не набивай рот хлебом, чтобы не стать похожей на обезьяну», «ешь суп тихо, не прихлебывая», «не сплевывай в миску, когда моешь руки, особенно если за столом сидит священник»…

Хотя никто не сплевывал, сейчас за столом было достаточно обезьян, что привело бы леди Гвендолин в ужас. «И англичане еще считают уэльсцев грубым народом!» – размышляла Бронуин, самодовольно улыбаясь. А сколь они расточительны! В последнее Время приходилось ведь кормить и вилланов, а блюда для сбора кусков для подания ломились от едва тронутых ломтей. Но такой уж порядок завел ее муж-англичанин, напомнила себе Бронуин.

Улыбка застыла на ее лице, когда она увидела не замеченные ею прежде пятна на салфетке, которой лорд Жиль вытер свою рубашку.

– Проклятые «волчьи головы»! – проворчал он, обращаясь к епископу. – Кровь брызнула даже на меня!

«Собачья смерть, что за пытку имеет он в виду?» – задумалась Бронуин, желудок у нее сжался.

– Вы упомянули о крови, милорд? – она не могла припомнить случая, чтобы ее отец когда-либо говорил о подобных вещах, особенно за столом.

– От вида собственной крови у некоторых людей иногда развязываются языки, миледи, – терпеливо объяснил лорд приграничных владений.

– Жиль, это не совсем подходящая для застольной беседы тема! – напомнила ему леди Мария.

Полностью с нею соглашаясь, Бронуин, однако, не стала обращать внимание на мягкое замечание леди.

– Но эти люди в цепях не могут защитить себя!

– Эти преступники заслужили подобное обращение, миледи. Вам лучше предоставить эти дела мужчинам, ведение домашнего хозяйства больше подходит дамам.

Дэвид! Как ни сердилась на него Бронуин, а все-таки они выросли вместе! До сих пор существовала неведомая связь между ними, заставившая ее сейчас возмутиться, удивив не только гостей, но и саму ее.

– Мой муж в постели, он ослаблен ранением, и долг жены лорда участвовать в делах Карадока! Пожалуйста, продолжайте ужинать.

Ей следовало бы давно самой заглянуть в донжон, а не проводить столь эгоистично большую часть дня в сладком сне возле мужа. Ей следовало…

Бронуин сошла по ступенькам лестницы, ведущей в подвалы замка. А что, если кровь на рубашке лорда Жиля – кровь Дэвида? Бронуин прежде не принадлежала к числу тех женщин, что падают в обморок при виде крови, но последствия ужасной резни, в которой погибли ее родители, слишком крепко запечатлелись в памяти, и она опасалась теперь утверждать о себе подобное.

Молодая дама замедлила шаг. А можно ли попасть ее ребенку в то место, где содержатся осаждаемые демонами негодяи? Она ощупала висевшую на цепочке пряжку в виде ворона, спасшую Ульрику жизнь. Успокаивающим движением, прижав ее к животу, Бронуин обратилась к стражникам:

– Я хочу видеть Дэвида Эльвайдского.

Будучи уэльсцами, эти люди не стали задавать Бронуин вопросов. Как владелица замка она имела право бывать повсюду, да и выражение непреклонной решимости на ее лице не располагало к расспросам.

Один из стражников взял факел.

– Сюда, миледи… но предупреждаю вас, – осторожно заметил он, – зрелище не из приятных.

Только по одежде смогла Бронуин узнать молодого человека, воспитанного ее отцом, превратившим мальчишку-пажа в рыцаря. Один глаз распух и полностью закрылся, лицо представляло собой сплошное кровавое месиво. На мгновение Бронуин забыла, что этот человек вонзил меч в ее супруга.

– Дэвид! Что они с тобой сделали?

Он поднял голову и чуть приоткрыл уцелевший глаз.

– Это правосудие вашего англичанина, миледи, – слова с трудом срывались с разбитых губ.

Он провел по ним языком, слизнув проступившие капельки крови.

Напоминание об Ульрике заставило Бронуин отрешиться от сочувствия.

– Нет, Дэвид! Это не так! Мой англичанин лежит в постели, раненый твоей рукой! О, Дэвид, как ты мог? Что за наваждение заставило тебя присоединиться к этим… гробокопателям?

Дэвид попытался улыбнуться. Каким бы страшным ни было его лицо, она не могла отвести от него глаз.

– Пророчество, Бронуин!.. Оно сбудется.

Собачья смерть, он одержим! Пламя факела, казалось, плясало в темных глазах, устремленных на нее.

– Какое пророчество, Дэвид? – услышала Бронуин свой голос.

Мурашки пробежали у нее по спине, волосы на голове словно зашевелились. Ей вдруг захотелось оказаться рядом с тетей Агнес.

– Пророчество Мерлина, женщина! В Карадоке родится бритт, который будет править всей Англией и Уэльсом… совсем как король Артур из Пендрагона. Этот бритт станет новым воплощением Артура.

Не было уэльсца, не слышавшего о знаменитом пророчестве Мерлина: принц Уэльский снова будет править всей Англией и Уэльсом, как некогда Артур, однако, после унизительного поражения Ллевелина, пророчество Мерлина казалось суеверной чепухой. Не будет нового принца Уэльского… по крайней мере, в роду Ллевелина. Черт побери, Эдуард до сих пор держит у себя его невесту!

– Спроси у него, как он убил твоих родных!

Бронуин резко обернулась, услышав голос мужа.

– Ульрик?

Не обращая внимания на епископа и сопровождавшего лорда гостя, она подбежала к мужу и обняла его.

– Тебе пока нельзя вставать… и находиться в такой сырости…

– … без теплого плаща, как и тебе!

Резкий тон мужа ее покоробил, и она на шаг отступила. Ульрик был бледен, но гнев окрасил щеки и зажег взгляд.

– Если ты не хочешь спросить его, то спрошу я, – напряженно продолжал он. – Почему ты, Дэвид Эльвайдский, убил лорда Оуэна и его близких?

Голос Дэвида дрогнул:

– Потому что лорд Оуэн стал трусом! При всех его разговорах о смелости на деле он был готов отдать свою дочь в обмен на мир!

– Дэвид! – Бронуин словно впервые видела этого человека, а когда-то была уверена, что не удивится, если ей станет известно о его причастности к смерти ее отца и матери.

Его предательство казалось ей необъяснимым.

– И такую же судьбу ты уготовил мне?

– Уж лучше, чем та судьба, которая ждет тебя с англичанином! – выпалил Дэвид. – Но раз ты не умерла, мы распорядимся твоею судьбой иначе!

– Мы? – Переспросил Ульрик. – Кто твой сообщник?

– Богиня! Вы рассердили ее, милорд!

Епископ перекрестился:

– Пропащий человек!

– Но она пообещала мне леди Бронуин, живой или мертвой!

Бронуин непроизвольно прижалась к Ульрику. Живой или мертвой? Должно быть, Дэвид сошел с ума!

Ее мысли были прерваны суровым голосом епископа:

– Пусть будет он проклят в городе и в поле, в житницах своих, в своем урожае и в своих детях. Пусть проглотит его земля, и да падет он в преисподнюю, – взяв факел у стражника, епископ устремил свой вдохновенный набожный взор на Дэвида Эльвайдского. – Как может погаснуть этот факел в моей руке, так и свет твоей жизни погаснет для вечности, если ты не раскаешься. Отрекись от богини, сын человеческий, или будешь, обречен на вечное осуждение.