– Тебе доставляет удовольствие пугать беспомощных людей, не так ли? – выдохнула Бронуин.

– О, я бы не сказал, что одному из этих мертвецов ты показался беспомощным, – Вольф улегся на кучу листьев и поправил одеяло. – На каждый фунт твоего веса у тебя больше храбрости, чем у большинства встречавшихся мне мужчин. Ладно! От тебя потребуется проявить лишь немного ловкости, и я научу тебя всему, что ты захочешь.

– Я научусь быстрее всех, кто когда-либо тебе встречался! – пообещала Бронуин. – У меня получается все, за что я берусь.

– Похвальная скромность! Такого мужчина уже вынести не может.

Он отвернулся. Бронуин принялся созерцать широкую спину наемника.

– А ты уверен, что я не всажу тебе нож в спину, пока ты спишь?

– Уверен, потому что ты не умеешь убивать, парень, – проворчал Вольф, – хотя не упускаешь возможности покататься на чужих спинах. А теперь давай-ка спать! Я не собираюсь завтра слушать твое нытье, когда ты, не выспавшись, устанешь раньше времени. У нас впереди долгий путь, и легче он от наших ссор не станет.

Бронуин удовлетворенно потерла руки, прежде чем завернуться, по примеру Вольфа, в одеяло. По крайней мере, в одном она была с наемником согласна: легче путь не станет.

На следующее утро Бронуин была разбужена сердитым пинком – коленом под зад, – отчего скатилась прямо в одеяле с нагретого места среди листьев и сосновых веток на жесткую холодную землю.

– Гром и молния! Если ты еще когда-нибудь вздумаешь ко мне так приваливаться, парень, я сверну тебе шею!

Бронуин оказалось достаточно одного мгновения, чтобы понять, что спутник ее не доволен, но Вольф был, не просто недоволен, он был разъярен. Его покрасневшее от гнева лицо составляло резкий контраст с золотистыми волосами. Одним резким движением он вскочил на ноги и принялся сворачивать свое одеяло, собираясь тронуться в путь.

– Я… я и не заметил, что перекатился на твою сторону, – оправдывалась Бронуин, заливаясь краской.

– Если я правильно понял, тебе, наверное, привиделось, что будто ты кабан, что трется о дикую свинью во время течки, уж так ты елозил.

– Извини.

Обескураженная подобным сравнением и, не зная, что еще сказать, Бронуин встала и пошла в лесную чащу, надеясь, что прохладный ветерок остудит пылающие щеки. «Как будто я преднамеренно к нему прижалась!» – негодовала девушка.

– Какого черта ты идешь в лес?

– За хворостом! – крикнула она через плечо.

– Зачем нам хворост? Мы съедим остатки кролика и отправимся в дорогу. Нам предстоит проехать много миль, и хотелось бы иметь крышу над головой сегодня вечером.

– Тогда езжай вперед, я догоню!

– А что, если еще какой-нибудь разбойник придет искать своих приятелей?

– Скорее всего, он окажется обходительнее тебя! – огрызнулась Бронуин, замедляя шаг при напоминании о ворах.

Утро было таким теплым и приветливым, что она почти забыла о волнениях минувшей ночи. Бронуин не стала задерживаться в лесу и поскорее вернулась к догоравшему костру.

Пока лошади поедали свои утренние порции овса, она торопливо проглотила кусочек холодного кролика и запила глотком молока. К тому времени, как Бронуин свернула одеяло и оседлала Макшейна, ее спутник, уже затоптав костер, восседал на своем скакуне, который нетерпеливо бил землю копытом.

Чем ближе они подъезжали к Лондону, тем ровнее становилась местность, и они за день преодолели, куда большее расстояние, чем накануне. К полудню из-за облаков выглянуло солнце и растопило тонкий слой снега, превратив дорогу в жидкое грязное месиво, в котором застревали повозки и кареты. За вознаграждение Вольф подряжался помогать вытаскивать их из грязи, что задерживало путешественников, зато, как довольно отметил наемник, в карманах у них каждый раз становилось на несколько монет больше. Вольф сдержал слово, и, когда наступил вечер, они остановились в придорожном трактире и провели ночь в амбаре.

Чтобы избежать повторения утреннего недоразумения, Бронуин пристроила свой мешок между собой и Вольфом и порадовалась охапке сена, на которой можно было хорошо выспаться. Вместе с ними в амбаре ночевала труппа бродячих комедиантов и какой-то пастор. Он удалился на покой первым, а комедианты угомонились позже – после того как собрали с местных завсегдатаев немного денег за свои песни и танцы. Шумные люди, актеры по своему обыкновению большую часть выручки истратили на эль, чтобы утолить обуявшую их после выступления жажду, и, наконец, утихомирившись, расположились в углу – и мужчины, и женщины – где и заснули.

К концу третьего дня, проведенного в седле, Бронуин уставала уже не так сильно. Наверно, она стала привыкать к ритму, задаваемому Вольфом, размышляла девушка, приводя в порядок лошадей, что вошло в ее обязанности. Кстати, Вольф выполнил обещание научить ее обращаться с кинжалом. Бронуин с нетерпением ждала этих уроков не потому, что жаждала убить Ульрика Кентского, как предполагал брат Дамьен, а из дерзкого упрямства.

По крайней мере, теперь она могла всадить кинжал в доску так, чтобы он не отскакивал. Закончив свои хлопоты с лошадьми, Бронуин упражнялась возле конюшни при свете факела, пока не стало слишком холодно, и только тогда присоединилась она к своему попутчику в общем зале постоялого двора. У нее уже появилась сноровка в обращении с кинжалом, похвалил Вольф, когда на второй день обучения клинок вонзился в намеченную цель. Люди хрупкого сложения обычно проявляют большую ловкость и умение, пользуясь кинжалом, объявил Вольф, вовсе не желая обидеть, что само по себе уже было переменой к лучшему.

Между ними установились насмешливо-дружелюбные отношения, и, несмотря на обмены колкостями, каждый все больше приноравливался к характеру другого. Бронуин посмеивалась про себя, когда наемник дружески хлопал ее по спине и обещал сделать из нее настоящего мужчину, и открыто радовалась его похвалам.

– Ты еще не можешь противостоять такому искушенному в боях воину, как Ульрик Кентский, но в кабацкой драке уже выстоишь, – оценивал ее успехи в шлифовании столь необходимого мастерства, как владение кинжалом.

Третью ночь, как и все остальные, прошедшие после попытки конокрадов увести их лошадей, они провели на постоялом дворе, расположившемся на перекрестке дорог в половине дня пути от Ковентри. Плющ, свисавший с шеста над входом,[5] качался на ветру, который, слава Богу, весь день дул им в спину. В кармане Бронуин, как и в кармане Вольфа, звенели монеты – доход от их нового занятия по вытаскиванию телег и повозок из дорожной слякоти, но одежда, зато была заляпана самым постыдным образом. Хорошо еще, что грязь не пропитала ткань насквозь. Бронуин воспринимала эту неприятность легко и посмеивалась, надеясь, что дождь как-нибудь смоет с одежды грязь, хотя бы частично.

В глубине души она мечтала о ванне и чистом платье, но дни, когда все это у нее было, казались теперь такими далекими. Она сидела бок о бок с Вольфом и потягивала эль из деревянной кружки. Молоко из монастыря кончилось, а после насмешек и зубоскальства наемника по поводу ее привычки пить молоко девушка не решалась попросить спутника пополнить ее запасы молока. Не находя большего удовольствия в поглощении напитка, предпочитаемого мужчинами, Бронуин все же чувствовала себя необычайно довольной и согретой теплом очага, расположенного в центре зала в нескольких футах от того места, где они сидели с Вольфом.

Когда местные жители решили, что уже пора прощаться с приятелями и отправляться домой к женам, в зал вошла большая группа путешественников. Бронуин подняла глаза, ожидая увидеть танцоров и менестрелей, тоже, как и они, направлявшихся в Лондон, но все вошедшие оказались мужчинами, хорошо ей знакомыми, что сильно ее встревожило. Когда один из них крикнул, чтобы принесли эль, и уселся на скамью напротив, девушка сразу поняла, кто это – еще до того, как человек откинул капюшон, скрывавший прямые темные волосы, всегда такие непослушные.