– Хорошо. Это говорит о том, что у тебя появляется какое-то подобие разума в добавление к уже имеющимся куриным мозгам.

– Что? – Бронуин вскочила, смущенная неожиданным нападением лорда.

– Черт бы побрал тебя и твою глупую тетку! Вы натворили достаточно, чтобы выставить меня перед гостями дураком!

– Милорд, дурак не может построить такую крепость и…

– … и позволить своей жене увешать себя водорослями! Когда, черт возьми, вы ухитрились все это проделать? – спросил Ульрик.

Сжав кулаки, он расхаживал перед ней, как бы борясь с искушением встряхнуть жену. Покрасневшее лицо красноречиво свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.

Ни в коей мере не смущаясь, Бронуин решила стоять на своем.

– Еще вчера, милорд! Вы, должно быть, слишком устали, не то бы заметили.

– А эти цыплячьи жертвоприношения? Когда произошла эта кровавая церемония? Собачья смерть, да это выглядело, когда мы проезжали мимо, словно там случилась настоящая резня! Можешь ты себе представить, как я рассказываю лорду Жилю о том, что моя жена полагает, будто я оскорбил духов деревьев, и потому она принесла в жертву всех чертовых кур в округе, чтобы умилостивить их?

«Он не понимает». Бронуин повторяла про себя совет тети Агнес, но от этого возмущение и гнев не переставали медленно закипать в душе. «Он не понимает». Она сделала глубокий вдох, чтобы придать себе уверенности.

– Милорд, куры будут поданы на ваш стол в том количестве, которое вы сочли достаточным. Не думаю, что имеет значение, где именно они, были умерщвлены, раз уж в любом случае не станут они склевывать перец с оленины на глазах у вас и ваших гостей.

Хмыкнув, Ульрик повернулся и прошел к очагу, но, заметив прицепившийся к плащу пучок «деревьев леди», сердито сорвал водоросли и бросил в огонь. Бронуин испугалась, увидев это.

– Как ты можешь верить в такую чушь? – сердито выговаривал Ульрик. – Я знаю, у тебя больше здравого смысла! Может, если избавить Карадок от присутствия твоей тетки, это восстановит твой Богом данный разум, женщина?

Вышвырнуть из Карадока Агнес? Слова Ульрика показались ей такими же смехотворными, как и его гнев. Губы Бронуин упрямо вытянулись в одну плотно сжатую линию.

– Этот замок стал домом моей тети с тех пор, как поженились мои родители, и останется им, пока я здесь! Если ты ее вышвырнешь, то и я уйду! Агнес пыталась помочь тебе, ты, неблагодарный невежественный осел! Она даже защищала тебя передо мною, а ты выгоняешь ее из дома! Как… – проклятый подбородок начал дрожать. – Как ты посмел!

Ульрик вздохнул и поднял глаза к потолку.

– Собачья душа, не могу же я спорить с плачущей женщиной!

Бронуин решительно вытерла глаза рукавом, чтобы муж увидел все, что выражал ее взор.

– Во имя Господа, я не плачу! Слезы – признак слабости и поражения, а это совсем другое, – заявила она, толкая супруга в грудь обеими руками. – Это гнев, милорд! – на этот раз Бронуин обрушилась на него со всей своей силой, заставив Ульрика покачнуться.

Не обращая внимания на яростный натиск жены, лорд обхватил ее за талию и приподнял, возмущенную и брыкающуюся. Бронуин хотела заставить его опустить ее на пол, но совершенно неожиданно Ульрик бросил ее во всей одежде в приготовленную для купания лохань. С отчаянным криком, заглушённым водой, Бронуин с головой ушла под воду, но, нащупав опору, выбралась, изрыгая такой поток ругательств на своем родном уэльском наречии, что у самого Сатаны почернели бы от стыда уши.

– Как ты посмел! – закончила она, заметив, что Ульрик, замкнувшись в напряженном молчании, не отвечает ей.

– Собачья душа, женщина, скажи спасибо, что я вообще тебя не утопил! – его голос звучал глухо, словно горло сжалось от боли.

Он отступил к постели, отодвинувшись от мокрой женской фигуры в лохани.

– Если бы ты еще раз меня ударила, я…

– Ульрик! Осторожнее…

Не успела Бронуин договорить, как ее предостережение было заглушено треском рвущейся ткани и последовавшим проклятием. Резко выпрямившись, лорд рассматривал окровавленный рукав и глубокую царапину на руке, отыскивая гвоздь, ставший причиной несчастья. Не зная, то ли выбраться из лохани, оставив мокрые следы на свеженатертом полу, то ли просто нырнуть под воду и утопиться, Бронуин смотрела, как Ульрик в ярости голыми руками вырывает злополучный гвоздь, который они с тетей пристроили, как им показалось, в самом незаметном месте.

– Что это такое, миледи? – прорычал он, швыряя ей гвоздь. – Так вы пригвождаете демонов?

Хотя вода в лохани была горячей, Бронуин задрожала.

– Это защита от злых духов… Всем известно, что железо…

– Гвозди вбиты только в нашу кровать? – враждебно спросил Ульрик.

Бронуин отвела глаза, виновато покраснев.

– В постели гостей, значит, гвоздя нет, – с надеждой заключил он.

Бронуин продолжала молчать, а лорд – рассерженно пнул гвоздь, который пролетел через всю комнату и стукнулся о стену, затянутую гобеленом.

– Где еще гвозди, миледи?

– Все «деревья леди» висят на железных гвоздях, сэр… и в кровати гостей есть гвоздь.

– Лишь потому, что других кроватей в замке просто нет!

– Но это же всего лишь мера предосторожности, Ульрик! Кому, какой от этого может быть вред? – возразила Бронуин. – А если это защитит нашего будущего ребенка от опасности? Не стоит ли его спасение небольшого беспокойства с твоей стороны?

Она подняла свои юбки и стала их выжимать, как вдруг услышала, что Ульрик направляется к двери.

– Куда ты идешь?

– Вытащить гвоздь из кровати Мерионвитов, пока кто-нибудь из них не поранился! – Ульрик остановился на пороге. – Лорд Жиль – ученый человек, он даже работал с сэром Фрэнсисом Бэконом.[10] Ты знаешь, кто это?

Бронуин покачала головой.

– Человек, который может совершить переворот в военном деле своими исследованиями. Я попросил лорда Жиля показать мне некоторые чудодейственные результаты их работ, чтобы усилить мощь Карадока, а ты выставляешь меня в дурацком виде с этими твоими колдовскими штучками! – его ноздри трепетали от едва сдерживаемого гнева. – Я требую, чтобы сию же минуту все водоросли были выброшены из замка и чтобы живность забивалась мясником на бойне, даже если все дубы в округе окажутся, срублены для построек, понятно?

– Тиран!

– Вам понятно, миледи?

Бронуин неохотно кивнула. Черт бы побрал этого человека! Если бы он оказался в лохани, она бы его утопила!

– А гвоздь, милорд?

От Ульрика не укрылось движение ее руки к животу, как бы продиктованное стремлением защитить дитя, росшее у нее под сердцем. Вздохнув обреченно, лорд ответил:

– Положите его под матрац, где он никого не поранит.

Бедная Мириам вскрикнула при виде своей госпожи, выжимавшей одежду, стоя в лохани, приготовленной для сердитого лорда, встретившегося служанке на лестнице. Тетя Агнес, подоспевшая на испуганный крик Мириам, бросила взгляд на племянницу и удалилась, покачивая головой и разговаривая сама с собой. Она даже не обратила внимания на сердитый возглас Бронуин:

– Трудно иметь дело с невежественным человеком, милая тетушка!

Понимая, что Мириам должна идти прислуживать Жилю, Бронуин не стала отвечать на расспросы служанки и отослала ее в комнату гостя.

Появившись спустя некоторое время в зале, Бронуин обнаружила, что Ульрик беседует со своими гостями за столом, а перед ними стоят кубки с гасконским вином, привезенным с собой лордом Жилем. Бронуин надела бледно-голубое верхнее платье на нижнее, отделанное золотой тесьмой. Голубые с золотом ленты были вплетены в короткую косу и переброшены через плечо, зрительно удлиняя волосы – так, она видела, делают и другие молодые женщины. На ней не было украшений, кроме золотого обруча, поблескивавшего на столе лорда. Неукротимые черные кудри выбились из косы и обрамляли лицо изящными завитками.

Ульрик все еще не снял своего охотничьего костюма из зеленого сукна. Лицо у него покраснело от солнца и ветра из-за охоты… а может быть, от чрезмерного количества крепких напитков, которыми он накачивался после того, как оставил жену в одиночестве наслаждаться купанием. Бронуин была так сердита, что расслабиться в постепенно остывающей воде оказалось для нее невозможным, но она все же быстро вымылась душистым мылом, приготовленным когда-то в замке под бдительным присмотром леди Гвендолин, и выбралась из лохани, чтобы одеться, пока не пробрала дрожь.