Дэнни. А куда... куда мы переезжаем?
Ди Паче. В Гарлем.
Дэнни. Туда, где живет бабушка?
Ди Паче. Да, поблизости. Передай-ка мне ножницы!
Дэнни протягивает ему ножницы. Только так он и помогал отцу – подавал что-нибудь или держал. А в его мечтах они с отцом вместе красили стену дома, сидя в одной люльке. Он называл отца «Джонни», они шутили и смеялись, ели бутерброды, приготовленные для них Мери, а потом Джонни говорил: «Ну что ж, пора снова в шахту!» и они снова брались за кисти. А вечером опускали люльку на землю, отходили в сторону и любовались своей работой. И Джонни говорил: «Мы здорово сегодня поработали, сынок! Ну-ка, пойдем выпьем бутылочку лимонада!» Это была его любимая мечта. Но она так и не сбылась. И уже никогда не сбудется.
Дэнни. Мне не очень нравится Гарлем.
Ди Паче. Ничего, привыкнешь, Дэнни. Мы с матерью думаем, что для нас будет лучше...
Дэнни. Когда умер дедушка и мы поехали на похороны, я пошел с Кристиной за мороженым. И я видел, как там били цветного мальчика. Они гнались за ним целой шайкой. Он попробовал влезть в автомобиль, который остановился на красный свет, – чтобы спастись от них. Но там не было подножки и, когда автомобиль тронулся, он повис на ручке дверцы, а потом сорвался и они окружили его. Они стали лупить его мусорной урной. Он лежал на земле, а ребята все поднимали урну и швыряли ему на спину. Он прикрывал руками затылок, а урна все падала и падала на него – они ее по очереди кидали. А потом пришли полицейские.
Ди Паче. Ты мне об этом никогда не рассказывал.
Дэнни. Мы с Кристиной пошли дальше. Впереди шел один из них, и он сказал другому: «Видел, как я саданул эту образину? Уж череп-то я ему раскроил, это верно!» Вот что он тогда сказал и еще засмеялся. И другой мальчик тоже засмеялся. Мне не нравится Гарлем, пап.
Ди Паче. Но ведь я остался без работы, Дэнни. А потом этот обувной магазин...
Дэнни. Пап, а нам обязательно надо переезжать в Гарлем? Мне там очень не нравится! У меня здесь товарищи и...
Ди Паче. Ты подружишься там с другими ребятами.
Дэнни. Я не хочу дружить с такими ребятами, которые бьют цветного мусорной урной.
Ди Паче. Ну, в Гарлеме не все ребята такие.
Дэнни. Послушай меня, пап! Ну неужели ты не можешь оторваться на минуту от своего куста? Можешь ты меня послушать?
Ди Паче. Что такое, Дэнни?
Дэнни. Я не хочу жить в Гарлеме, пап! Ну, пожалуйста! Я не хочу там жить!
Ди Паче. Все не так просто, Дэнни. Я ведь остался без работы.
Дэнни. Но почему ты потерял работу? Почему? Разве ты не мог сделать так, чтобы тебя не увольняли? Почему ты такой?
Ди Паче. Они сократили производство, Дэнни. Это не моя вина.
Дэнни. Я не хочу жить в Гарлеме!
Ди Паче (начиная сердиться). Ты будешь жить там, где придется жить нам!
Дэнни. А я не хочу там жить! Я не хочу жить там, где ребята...
Ди Паче. Дэнни, мы переезжаем, и разговор окончен.
Дэнни. Ну пожалуйста, пап! Разве ты не понимаешь? Я не могу там жить. Мне будет там... Мне будет...
Ди Паче. Что?
Дэнни. Мне... Мне...
* * *
Он поворачивается и убегает из сада. Отец удивленно смотрит ему вслед, а потом снова принимается за прерванную работу.
– Он так и не договорил? – спросил Хэнк.
– Нет, – ответил Ди Паче. – Но недавно ночью я все это вспомнил и понял, что именно он тогда хотел мне сказать.
– Что же?
– Он тогда пытался сказать, что ему там будет страшно. Страшно! – Ди Паче помолчал. – А я не стал его слушать!
Глава 11
В пятницу, за три дня до начала процесса, Хэнк с лицом, по-прежнему заклеенным пластырем, хотя его уже выписали из больницы, сидел у себя в кабинете. Раздался телефонный звонок.
– Мистер Белл, говорит лейтенант Канотти из криминалистической лаборатории. Заключение готово.
– Заключение? Какое заключение?
– Относительно ножей. Мы подвергли их самому тщательному анализу. Хороших отпечатков пальцев на них не оказалось – стерлись, пока с ними возилась эта Руджелло. Но кое-что другое оказалось очень интересным. По крайней мере, мне так кажется.
– Что же именно?
– Сами увидите. Я сейчас высылаю вам копию заключения вместе с ножами. Надеюсь, это не испортит вам вашей речи, мистер Белл!
– Что вы хотите сказать?
– Почитайте заключение. Как я уже сказал, оно небезынтересно.
– Хорошо, прочту.
– Ну так договорились. Всего хорошего, мистер Белл. Едва Хэнк положил трубку, как телефон вновь зазвонил.
– Алло?
– Белл? Говорит лейтенант Ганнисон из двадцать седьмого отделения. У меня есть для вас кое-что интересное. Вы можете сейчас заглянуть ко мне? Я хотел бы, чтобы вы поговорили с одним человеком.
– О чем?
– Это имеет отношение к делу Морреза.
– Я сейчас очень занят. Может быть во второй половине дня?
– Я буду у себя до вечера. Приходите, когда сможете. Вам нужно поговорить с этим человеком.
– Хорошо. До вечера, – сказал Хэнк и повесил трубку.
Заключение лаборатории принесли только в половине третьего. Хэнк, который как раз укладывал документы в портфель перед уходом, сунул его туда вместе с остальными бумагами, а запечатанные в пакет ножи запер в ящике письменного стола и отдал посыльному расписку. Он собирался зайти к Ганнисону, а оттуда отправиться прямо домой и окончательно отшлифовать все моменты обвинения, перед тем как начать в понедельник отбор присяжных.
До полицейского участка он добрался только в четвертом часу. В коридоре второго этажа его остановил полицейский без мундира – под мышкой у него виднелась кобура пистолета тридцать третьего калибра.
– Чем могу помочь, сэр? – спросил он.
– Мне нужен лейтенант Ганнисон, – ответил Хэнк.
– Он сейчас занят. Может быть поговорите с кем другим?
– Ганнисон позвонил мне сегодня утром и попросил меня зайти. Я из прокуратуры.
– Ваша фамилия Белл?
– Да.
– Здравствуйте! Моя фамилия Левин. Проходите сюда и садитесь. Я сейчас доложу лейтенанту, что вы пришли.
Хэнк прошел за перегородку и сел у одного из столов. Из кабинета сразу же вышел Ганнисон.
– Мистер Белл? – спросил он.
– Да. Здравствуйте.
– Я лейтенант Ганнисон. У вас есть несколько свободных минут?
– Да, конечно. А в чем дело?
– У меня сегодня утром был один посетитель. Восемнадцатилетний парнишка по имени Доминик Саварез. Улавливаете?
– Боюсь, что не совсем.
– Такая же сявка, как и все они. Но, кроме того, он вожак «альбатросов», по прозвищу Великий Дом.
– Ах да, я слышал о нем.
– Ну так вот. Он сообщил мне кое-что интересное и я хотел бы, чтобы вы послушали его самого. Если у вас есть несколько свободных минут, я знаю, где его можно найти.
– Времени у меня много.
– Прекрасно. Дайте я возьму шляпу.
Когда они шли по Гарлему, Хэнк заметил, что лицо Ричарда Ганнисона выражает привычную мрачную брезгливость. Словно его карман был набит отбросами, но вместо того, чтобы швырнуть их в ближайшую помойку, он предпочитал стоически и злобно терпеть вонь.
– Гарлем! – сказал он наконец. – Чудное местечко, а? Я проторчал на этом паршивом участке двадцать четыре года. Нет, вы только посмотрите на них.
– Люди как люди.
– Это потому, что вы их не знаете. Все они воры, все до единого. Или торговцы живым товаром. Или шлюхи, шулера, наркоманы. Гарлемских наркотиков хватило бы всему миру на ближайшие десять лет.
– В таком случае, почему же вы ничего не предпримите?
– Еще как предпринимаем! Да и группа по борьбе с наркотиками тоже не дремлет! Но у нас просто не хватает людей. И вот что, мистер Белл: я не знаю случая, чтобы полицейский брал взятки от торговцев наркотиками. Это чистая правда. Я ведь не стану отрицать, что у нас в Нью-Йорке всегда можно уладить любое дело – включая и убийство. А вот наркотики – нет. На это ни один полицейский не пойдет. Так что мы не сидим сложа руки. Но у нас просто не хватает людей. Вы знаете, сколько народу живет в нашем районе? Десятки тысяч! А в двадцать седьмом участке только сто восемьдесят пять полицейских да восемнадцать сыщиков. И от них ждут, чтобы они помешали этим ордам резать друг друга, одурманиваться наркотиками, взламывать квартиры, скупать краденое, сводничать и заниматься проституцией! Это же невозможно! Да будь у нас достаточно полицейских, от этих банд и следа бы не осталось. Мы задали бы таким ребятам жару, посмей они только взглянуть на кого-нибудь косо! Хорошая взбучка дубинкой и половина из них сразу бы исправилась.
