– А Куэйл про вас знает?

– Он знает только последние новости, потому что он находился в комнате, когда однажды за ужином я обо всем рассказала Элинор и прочла ей письмо. Он, кажется, никогда не вслушивается в то, что мы говорим, но он должен был слышать. Не знаю, рассказывала ли Элинор ему про то, что со мной было до того, как я попала в "Приют кречета".

Дэвид повернулся и недоверчиво посмотрел на меня.

– Вы рассказали всю эту историю с письмом Сембура, а он даже не обратил внимания? Не задал ни единого вопроса?

– Совершенно верно.

– Милостивый Боже, да человек ли он вообще? При этих словах я вздрогнула. Мы молча доехали до его коттеджа, и он пригласил меня выпить с ним в саду чаю.

– Вы не получали никаких известий от майора Эллиота? – спросил он, пока мы ждали, когда Рози подаст нам чай.

– О, извините, мне следовало бы сообщить вам, – смутилась я, – но я так беспокоюсь об Элинор с тех пор, как она приехала.

– Не имеет значения. Так что вам следовало мне сообщить?

– Только то, что мне написал майор Эллиот. Он останавливался на два дня в своем клубе в Лондоне, чтобы встретиться с теми, кого он назвал "подходящими людьми". Армейские власти, похоже, заинтересовались делом, но Министерство колоний ведет себя очень сдержанно, поэтому он через своего приятеля вышел на Министерство иностранных дел, и они там все вытаращили глаза. Они сказали, что маркиз Лэндсдоун, министр иностранных дел, сейчас в отпуске, но когда он вернется, то обязательно во всем разберется. До тех пор дело должно держаться полностью в секрете.

Дэвид рассмеялся.

– Вот паршивцы. У них нет никакого права указывать, что вы можете говорить, а что – нет.

Я пожала плечами.

– Какое это имеет значение? Майор Эллиот говорит, что могут пройти недели, прежде чем я услышу какие-нибудь еще новости, потому что Лондон захочет обсудить политические обстоятельства с Дели и… А, не знаю. Я вполне довольна, что он встретился с лордом Кэрсеем, джентльменом, про которого он нам говорил и который был командиром того полка. И этот джентльмен, судя по всему, очень хочет, чтобы с Сембура было снято обвинение, а это – единственное, что для меня важно.

Тремя днями позже Вернон Куэйл поразил меня тем, что после ужина пришел в гостиную. Прежде такого не случалось. Мы с Элинор сидели у открытого окна, наслаждаясь вечерней прохладой. Передо мной стоял маленький стол, и я выписывала кое-какие любопытные места из "Кантри Лайф" и "Вэнити Фэйр". У Элинор на коленях лежали пяльца, около локтя в шкатулке – шелковые нитки, и она вышивала на своей шелковой шали цветок.

Теперь я всегда старалась занять чем-нибудь себя и Элинор, когда после ужина мы вместе отправлялись в гостиную. В первый день ее приезда я буквально исстрадалась, пытаясь поддерживать разговор при том, что собеседница моя не проявляла никакой к нему склонности. Теперь мы изредка обменивались парой пустячных замечаний и возвращались к нашим занятиям до тех пор, пока я не найду, что еще сказать.

Мы обе вздрогнули, когда открылась дверь и вошел Вернон Куэйл.

– О, Вернон… – улыбнулась Элинор.

Я заставила себя улыбнуться тоже, но воздержалась от какого-либо приветствия, поскольку мы расстались в столовой менее получаса назад. Он, пододвинув кресло, устроился лицом к окну, не обращая ни малейшего внимания на Элинор. Подперев подбородок рукой, он несколько минут смотрел на меня с любопытством, а потом произнес своим сочным голосом:

– Как я понял, во время своей жизни в Смон Тьанге вы несколько раз побывали в Тибете.

Я изумленно подняла глаза и медленно отложила в сторону перо.

– Да, верно, мистер Куэйл. Мы называли его Бод.

– И при этом вы предпочитали перевал Чак, а не Шарбу или Коре?

Я изумилась еще больше.

– Совершенно верно, потому что Чак находится не так высоко, как остальные два. Но откуда вы о них знаете, мистер Куэйл?

– Я бывал в Тибете, – ответил он так же равнодушно, как будто речь шла о том, что он бывал в Винчестере.

– Бывали? – возможно, это прозвучало невежливо, хотя я отнюдь этого не хотела.

Мне трудно было представить себе, что этот худой, бледнолицый англичанин неопределенного возраста мог путешествовать по земле Бод.

Элинор проговорила немного взволнованно:

– О, но ведь Вернон очень много путешествовал, разве я не говорила тебе об этом, Джейни? Он был в Индии, Китае, Египте, Вест-Индии, очень многих местах.

– Простите, если мое удивление прозвучало невежливо, – я обращалась к Элинор и ее мужу одновременно. – Но я в самом деле очень удивилась, потому что в Тибете были немногие. Ведь там нет дорог, туда не доедешь в коляске, и вообще путешествовать там очень тяжело, в особенности на больших высотах.

Губы Вернона Куэйла изогнулись в чем-то, что, по-видимому, было презрительной гримасой.

– Когда тело послушно разуму, проблем не существует, – высокомерно сказал он. – Я вступил в Тибет по главной дороге, к северу от Дарджилинга. Район, в котором путешествовали вы, я не знаю совсем.

– Я тоже знаю его не очень хорошо, мистер Куэйл. Мы просто шли старой торговой дорогой до Магьяри, а потом тем же путем возвращались назад.

– Тогда вы должны были проходить в нескольких милях от Чома-Ла и большого монастыря, который там находится.

– Да, я видела его с хребта, по которому проходил караван. Он расположен по другую сторону долины и, по-моему, построен в горе.

– А вам не случалось бывать внутри? Я улыбнулась.

– О нет, мистер Куэйл, меня туда ни за что бы не пустили. Разве что по приказу самого верховного ламы.

Он глядел на деревья в саду.

– Что вы знаете о Чома-Ла?

– Почти ничего, только то, что это важный монастырь. Конечно, ведь туда раз в год на особый праздник приезжает сам далай-лама.

Он полузакрыл глаза.

– Но ведь наверняка, когда вы проходили по дороге в Магьяри и видели большой монастырь по ту сторону долины, ваши спутники о нем что-то говорили, делали какие-то замечания, рассказывали, что они о нем знают, разве не так?

Я задумалась, стараясь припомнить, но в конце концов покачала головой.

– Думаю, что да, но сейчас я уже ничего не помню. Вероятно, я была слишком занята яками, чтобы обращать внимание на что-либо другое.

Ничего больше не сказав, Вернон Куэйл поднялся и прошелся по комнате. Примерно полминуты стояло молчание, а потом раздался звук закрывшейся двери. Элинор рассеянно сказала:

– Наверное, для этих листьев лучше взять не такие яркие нитки.

Я всегда была очень осторожна, пытаясь никоим образом не показать, какие чувства вызывает у меня Вернон Куэйл, и не обсуждать, что он делает или говорит, но на этот раз не удержалась:

– Как странно, Элинор. Почему мистер Куэйл спросил меня про Чома-Ла?

Она встала, растирая свои пальцы, словно они занемели.

– О, у него такие обширные интересы, – в ее глазах мелькнуло нечто вроде воспоминания. – Он увлекается естественными науками, астрономией, математикой, метафизикой… очень обширные интересы, правда, но все это не для моей головы, Джейни.

– Как ты можешь такое говорить? Ведь ты же сама – исследователь.

– Да, я тоже немного интересовалась ботаникой, но познания Вернона совершенно замечательны. Он понимает многое из того, что не могут постичь даже самые умные люди. Есть такие богатства сознания… богатства сознания, Джейни, которые… – Ее голос сорвался, глаза вдруг наполнились слезами, и она взволнованно продолжала: – Он коллекционирует красивые вещи. Ты об этом не знала? В них заключена красота, понимаешь, нечто неосязаемое, но обладающее настоящим могуществом. Все могущественное неосязаемо. Свет и тьма, порядок и хаос, добро и зло. Все дело в том, чтобы научиться… научиться впитывать и направлять эту силу…

Она резко оборвала себя на полуслове, опустилась на стул и уставилась неподвижным взглядом на сплетенные на коленях руки. Я подбежала к ней, обняла и прижалась щекой к ее щеке. Кожа у нее была холодной. Я не поняла смысла ее странной, бессвязной речи, но что-то в ней наполнило меня ужасом.