Эти странные слова он произнес так небрежно, что я решила, будто ослышалась, и переспросила:

– Прошу прощения?

– Когда придет время, не сомневаюсь, вы вспомните то, что я только что сказал.

– Но… я вас не вполне поняла.

– С течением времени все выяснится, – он кивнул на медальон. – Заберите его, пожалуйста, с собой. Элинор весьма тронута вашей добротой, но этот подарок… неуместен.

Все во мне требовало, чтобы я вступила в спор и настояла на том, что решать должна сама Элинор. Но она сидела с опущенной головой, прекрасные волосы спадали на лицо так, что оно было наполовину закрыто. Глаз не было видно. Я вспомнила о случившемся накануне, когда я попыталась бросить вызов Вернону Куэйлу, и подумала, что не стоит подвергать Элинор испытанию, подобному вчерашнему.

Я взяла медальон с цепочкой и положила к себе в сумку. Желания надевать его на шею и застегивать на глазах у мужа Элинор у меня не было.

– До свидания, мистер Куэйл, – проговорила я, а затем, поцеловав Элинор в щеку, попрощалась и с нею.

Она прошептала что-то неразборчивое, так и не подняв головы. Я повернулась и, не оглянувшись, вышла из комнаты. Видеть их вдвоем было выше моих сил.

За неделю мне удалось превратить Визи-коттедж в очень уютное жилище. Некоторые могли бы счесть его слишком маленьким, но оно было больше, чем дом, в котором я прожила половину жизни. Когда отец Тома Стэффорда умер, он продал всю мебель. "Все равно это была сплошная старая рухлядь", – сказал он мне. Однако я потратила совсем немного денег для того, чтобы приобрести все, что мне было нужно.

То и дело в дверь кто-нибудь стучался, чтобы пожелать мне всего наилучшего. Когда это были дамы, я приглашала их в комнату. Когда зашел Дэвид Хэйуорд, мы отправились в гостиную миссис Стэффорд. Викарий и еще один-два человека были обеспокоены тем, что я собираюсь жить одна, но, по словам Дэвида и Рози, никто про меня не сплетничал.

В Ларкфельде у меня не было врагов, чем я по гроб жизни была обязана мистеру Лэмберту и Элинор, да к тому же Ларкфельд никогда не забывал, что я – индийская принцесса. Эта история в последнее время обрела новое дыхание. Короче говоря, ко мне были неприменимы те принципы, на основании которых судили о поведении обычных английских девушек.

В коттедже была маленькая кухня, в которой я готовила себе завтрак и обед, но по вечерам я ходила к Стэффордам и ужинала с ними в их большой кухне. Занятий у меня хватало. Я стала чаще помогать Дэвиду Хэйуорду и была бы рада помогать на ферме, но мистер Стэффорд и слышать не хотел о том, чтобы я выполняла тяжелую или грязную работу. Он считал меня своего рода специалистом по животным и был в восторге, когда я в течение часа-другого обходила с ним ферму и сообщала, какое животное, на мой взгляд, находится в хорошей форме, а на какое следует обратить внимание.

У меня было совсем мало расходов, поэтому я вполне могла жить на доход от денег, оставленных мне мистером Лэмбертом. Однако нужно было думать о будущем, поэтому я решила найти себе какую-нибудь постоянную работу.

Однажды я завела разговор об этом с Дэвидом Хэйуордом. Мы сидели на тюках прессованного сена в конюшне Грэттон Дин. До этого целых пять часов мы потратили на то, чтобы помочь разрешиться жеребенком здоровенной кобыле Молли, при этом пикируясь друг с другом, как всегда, когда нам случалось работать вместе. Но дело было сделано. Лохматое маленькое существо уже стояло на подкашивающихся ножках и сосало свою огромную мать, весившую чуть меньше тонны, так что пора наших стычек миновала.

Дэвид, раздетый до пояса, растирал свои исцарапанные, ноющие руки. Хозяин, мистер Рук, ушел попросить жену, чтобы она приготовила нам что-нибудь перекусить, потому что у нас обоих с самого завтрака во рту не было ни маковой росинки. Все тело у меня было мокрое, блузка и бриджи липли к нему. Физически мне доставалось не так тяжело, как Дэвиду, но в течение многих часов я должна была разделять страх и тревогу Молли, а время от времени она еще и приваливалась ко мне, словно желая проверить, здесь ли я, не ушла ли, оставив ее наедине с испытанием.

Застегивая рубашку, Дэвид устало, но довольно улыбаясь, сказал:

– Тем, что у него есть и кобыла, и жеребенок, Рук обязан вам. Без вас я не смог бы заставить ее расслабиться. Чертовски сильное животное.

– Вы обращались с ней очень хорошо, – искренне похвалила я его. – Дэвид, а смогла бы я выучиться на ветеринара?

– Для этого вам предстоит преодолеть множество людских предрассудков, – ответил он. – Но из вас получился бы потрясающий ветеринар, Джейни. Однако дело в том, что вам придется в таком случае уехать, поступить в колледж и получить соответствующее образование, а на это уйдет семь лет.

– О! Но я не хочу уезжать.

Он с деловитым видом спросил:

– А как насчет того, чтобы вступить в отношения партнерства?

– С вами? Но, Дэвид, на самом-то деле я не выполняю никакой работы. Да, я знаю, что от того, что я разговариваю с животными, когда вы ими занимаетесь, вам работать легче, но ведь для этого не требуется какая-то особая квалификация, и не могу же я… ну, не могу же я брать за это деньги.

– Я имел в виду более долговременное партнерство, – он вытер лоб рукавом. – Выйдете за меня замуж, Джейни?

Он частенько говорил то же самое раньше, но я поняла, что на этот раз Дэвид не шутит. Как ни странно, но его слова не смутили и не удивили меня. Я почувствовала легкую гордость и легкую печаль. Ответила я немедленно:

– Ах, Дэвид, но ведь вы же меня не любите.

– Не люблю? Джейни, смотря что под этим понимать… Мне приятно быть с вами, мне легко в вашем присутствии, и нет ни одного человека, к которому я испытывал бы большее уважение.

– Но вы любите Элинор.

Нет, – он произнес это довольно резко. – Вы не должны этого говорить. Элинор теперь замужем.

– Простите, я не хотела вас обидеть.

– Вы не обидели меня, милая Джейни, – он пытался застегнуть манжету, но его пальцы, все еще онемевшие, плохо его слушались. На приятном, хотя и неброском лице отразилась его задумчивость.

– Мне хочется надеяться и верить, что вы чувствуете себя в моем обществе так же легко, как я в вашем. Нужно ли что-то большее? По-вашему, любовь – это нечто иное?

Я поднялась и помогла ему застегнуть манжету. Когда я наклонилась к тюку, на котором он сидел, медальон выскользнул из выреза моей блузки и повис на цепочке. Я ответила:

– Да, Дэвид, я думаю, что любовь – это нечто большее, и убеждена, что в душе вы со мной согласны.

Он с любопытством посмотрел на меня, а затем взял мою руку. Мы находились совсем рядом, и я ощущала запах карболки, которой он вымыл плечи и руки, приняв роды.

– Возможно, вы правы, – произнес он, – но откуда вам-то известно, что любовь – это нечто большее? – Улыбнувшись, он дотронулся пальцем до моего медальона. – Знаете, порой у меня возникает странное ощущение, что Джейни Берр влюблена в своего Мистера.

Я ахнула от изумления и готова была рассмеяться, но внезапно почувствовала, что мои лицо и шею заливает краска. Вырвав руку, я буркнула:

– Ох, Дэвид, что за чушь!

Сердце у меня колотилось, я отвернулась и поняла, что впервые в жизни по-настоящему застеснялась. Стоило мне об этом подумать, как Дэвид сказал:

– Вы, однако, сконфузились.

– Вздор! – я повернулась и, сверкнув на него глазами, снова спрятала медальон под блузку. – Мне было всего лишь двенадцать, когда я встретила Мистера, он назвал меня лгуньей, я его пнула, он всегда считал меня противной, и я даже не поинтересовалась тем, как его зовут, так что…

Дэвид поднял руки вверх.

– Мир, Джейни, мир. Я не хотел вас расстроить.

– Я ни капли не расстроена, – сердито возразила я, но внезапно мое раздражение улетучилось, и я с растущей тревогой уставилась на него. – Хотя нет, расстроена. Я покраснела и сконфузилась. О Дэвид, но ведь я же не могу быть такой дурой, правда?